Вчера - Олег Зоин

— Мы, врачи, как и медицинская наука в целом, пока ещё не совсем изучили данное явление. С некоторых пор грибки рода кандида, при безконтрольном употреблении, начали размножаться в ослабленных организмах пациентов. К сожалению, сейчас мы ещё не имеем никаких возможностей для борьбы с кандидомикозом, и пока что прогноз в большинстве случаев — летальный…

— Смерть? — Глухо переспросил Семён.

— Ну, да! — Устало подтвердила врачиха. — Вот почему мы и не применяем ничего. Мы бессильны и просто ждём…

— «Просто ждём», — пробормотал Семён. — Они просто ждут!..

Неужели это правда, что врачи бессердечные существа, и так упрощённо относятся к человеческой жизни? Сёма вспомнил какой–то не то анекдот, не то случай с известным патолого–анатомом, который якобы аппетитно завтракал рядом со вскрытым им мертвецом. Даже рук не ополоснувши.

— Притерпелись, привыкли, — подумалось Сербе, — а Людмиле осталась неравная борьба с глазу на глаз.

Врачиха показала Сёме изрядную стопку книжек и журналов, громоздившихся на краю стола, и включила вентилятор с прозрачными пластмассовыми крылышками. Крылья слились в трепещущий диск, от которого потекла приятная прохлада.

— Вот, посмотрите, периодика. Я просмотрела с коллегами всю возможную литературу. Но единственное, что на сегодня есть в арсенале медицины, так это — нистатин. Применяется до сих пор экспериментально. Завтра, возможно, он будет в каждой больнице, но сегодня нистатина ещё нет. Вы считаете, что мы спокойно спим ночами? Вот. Послали телеграмму в министерство, в Киев. А вот ответ. «Нистатина нет, обращайтесь в Москву». В Москву… В Москву опаздываем, потому что Людмиле осталось немного. Вся надежда на молодость. Молодость не раз побеждала в ещё более безнадёжных случаях…

Семён словно на сковороде жарился, пытаясь сообразить, что к чему.

— А если её самолётом в Москву? — В отчаянии предложил он.

— Ну да, ну да, конечно… Вы, разумеется, правы, но она уже не перенесёт перелёта. Это абсолютно исключено.

— Так что же, вот так спокойно сидеть и смотреть, как угасает человек? — Дёрнулся Сёма. В начале разговора он не всему услышанному верил, считал, что врачиха умышленно искажает перспективу, но последние её высказывания убедили его в безнадёжности ситуации. И если внешне врачи хладнокровные и даже жестокие, то не прячут ли они под маской безразличия омытое слезами страдание, страдание от того, что нет сил и возможностей одолеть костлявую жницу? Но почему же тогда даже сиделка не наведывается к Людмиле? Или так нужно? Или уже и бабульке–санитарке больно и страшно у кровати обречённой молодой женщины? Ведь врачи ожидают её поражения в борьбе за жизнь с минуты на минуту…

— Я вам всё объяснила. Если вы действительно хотите сотворить похвальное дело, — продолжала насмешливо врачиха, — если вы действительно вознамерились поиграть в благородство, так разыщите тех, кто её действительно убил, кто насильно повёл её на криминальный, кто обманул её, в конце концов!.. И поймите, молодой человек, что душевная травма, обида и подлость убивают так же, как и пенициллин.

Семён попросил разрешения звонить главврачу, если будет нужно сделать уточнения, и на том распрощался.

Наденька и Маруся терпеливо ожидали его в вестибюле. Врачиха не поленилась спуститься вниз вместе с Сёмой, и приказала дежурной сестре беспрепятственно разрешать свидания этим молодым людям в своё отсутствие. Та доброжелательно усмехнулась, складывая халаты девчат.

Тройка выбралась на свежий воздух, и тяжёлые дубовые двери отгородили от них маленький, но такой жестокий мир болезней. Девушки отыскали нужное окно, однако сквозь двойную марлевую сетку ничего нельзя было рассмотреть. На крик никто не отозвался. А может быть и отозвался, но они не расслышали.

В палисадничке больницы, меж худосочных клёнов, когда–то в один из субботников медики посеяли астры, и теперь на простеньких цветниках доверчиво распустились белые, фиолетовые, розовые и лиловые цветы. Бесчисленные посетители ближе к окнам вытоптали цветники, и некоторые астры оказались буквально раздавлены каблуками. Семён сорвал один, белый как снег цветок, и положил его на подоконник…

Трамвайчик, плотно набитый людьми, боязливо позванивает на поворотах, подпрыгивая на стыках рельсов. Сёму придавили к кондукторше, а девчат унесло на середину вагона.

Семёну стыдно. Он полез было в карман штанов за медяками и наткнулся на крутое кондукторшино бедро. Фу, ты, чёрт! Сёма торопливо заворачивает руку вверх и достаёт из верхнего кармана десятку.

Хотя, по правде, кондукторша не испытывает дискомфорта. Напротив. Семён мужским инстинктом понял, что она сама прикипела к нему.

Отгоняя непутёвые мысли и ещё возбуждённый посещением больницы, Сёма решается поднять глаза и как можно более спокойно спросить у неё, не знает ли она кого–нибудь из зелёноярских кондукторов. Вот если бы оказалось, что она как раз соседка той Эдькиной шлёндры!

— Не-а, из зелёноярских никого не ведаю, не знаю, — усмехаясь, отвечает женщина, встряхивая рабочую сумку и выискивая на дне её медяки для сдачи. — Правда, я сама на Зелёном Яру обитаю…

Последние слова блондинки окончательно отцепляют Семёна от предательски близкого её живота.

— Та мерзавка должна быть именно такой, — размышляет Сёма и внимательно рассмаривает жирную шуйцу блондинки с дешёвым камешком «под рубин» на указательном и с катушкой билетов на подмизинном пальцах.

Интуитивно, шкурой он ощущает приближение чего–то важного, как начало рейда во вражеский тыл, и ныряет в разговор, беззаботно бросая:

— Ну, если вы с Зелёного, тогда передавайте приветик Эдику.

Сёма дрожит, как рыбак над своей снастью, и как рывок огромной щуки воспринимает удивлённый возглас кондукторши:

— Та шо ж вы придурювалысь? Я вспомнила — вы тот товарищ Эдика, о котором он мне вчера рассказывал. И почему вы вчера так и не появились? Я таких вкусных вареников наварила, самогоночки классной достала… Интересно, почём счас яблоки в Тирасполе? — Внезапно переключилась она.

— Яблоки? Да кто сколько запросит, — наобум сказанул Семён, уже ощущая в ладони туго натянутую леску удачи.

Тем временем роскошная блондинка оценивающе рассматривала Семёна.

— Так заходите сегодня, мой обещал до двух часов появиться. Если, конечно, не задержится в своей проклятой типографии. Тоже мне должность нашёл — наборщик! Стыдоба в трампарке рассказать — засмеют девчата…

Сёма торопливо соглашается и, обещая непременно сегодня же зайти, протискивается к дверям.

Выбравшись из вагона на первой же остановке, он долго стоит на асфальтовой посадочной платформе, всматриваясь вслед жёлто–красному вагону и, удовлетворённо хекнув, старательно заносит в записную книжку его номер — 218…

Найти нужного человека на территории трамвайно–троллейбусного парка оказалось делом нелегким. Семён долго спотыкался на переплетающихся по незаасфальтированному двору стальных колеях, разыскивая кого–нибудь поответственнее. Уборщица направила его к завхозу, завхоз взглянул зачем–то на часы, затем на небо, вздохнул и глубокомысленно указал на ободранное, приземистое, с множеством дверей здание в глубине территории.

— Вон тама служба наша, диспетчер то есть. А если в первую дверь шагнешь, то прямо к парторгу выйдешь, он у нас в зале для собраний заседает. Не нужен, говорит, кабинет мне отдельный.

Одолев в указанном направлении сотню шагов, Серба вошел в довольно мрачный, по–казенному обшарпанный коридор. На одной из дверей малохудожественная табличка «Касса» со стрелкой, явно предназначенной для взломщиков, около заветного окошечка на колченогих инвентарных скамьях грызли семечки языкастые девчата с брезентовыми сумками через плечо и уныло переругивались.

— Тебе блондиночку подберем, молодой–симпатичный! — донеслось ему вслед. Не поленился, обернулся:

— Такую, чтоб целовалась покрепче!

Девчата завизжали от восторга.

— А у нас всё первым сортом делается… — подначивали шутихи.

Когда Серба вошел в светленький зальчик собраний, из–за стоявшего на сцене стола, покрытого заляпанным чернилами кумачем, поднялся невысокий, в мешковатом сером костюме человек лет под сорок, плотный, с уже поседевшими висками.

— Ну, за какой истиной пожаловал, цыганчук? — фамильярно повстречал он гостя. Семена несколько покоробило обращение, но в целом человек показался ему понятен.

— За какой? Узнать хочу, кто у вас в среду в 218‑м вагоне кондуктором был с утра.

— Ну это можно, милый, только если приглянулась тебе она, так тогда не по моей части, спрашивай у диспетчера. Выйдешь от меня, пройдешь по коридору мимо кассы, а уже следующая дверь, там, где бачок с водой стоит, диспетчерская, вот…