Избранное - Нора Георгиевна Адамян

— Ну и ладно, — Александр Семенович вынул из портфеля дела. — Я думал, ты обрадуешься. А не так — так не надо. Пусть старики себе персональный каток в квартире устроят.

Они поработали с полчаса. О деле Салтанова Виктор Захарович спросил:

— Что тут Варламова заупрямилась?

Сердясь на себя за деланно безразличный голос, Александр Семенович ответил:

— Кажется, дом подлежит сносу. Но один на один меняются. Мать с сыном.

— А-а-а, — протянул Гущин и помедлил. — Уж очень единодушное решение комиссии, а?

— Да, кажется, — тем же противным самому себе голосом, ответил Александр Семенович.

— Аннушка, конечно, по опыту больше комиссии тянет. Но надо уважать демократию и подчиняться большинству. Так, что ли, нас смолоду учили?

Дела были окончены. Александр Семенович еще помешкал:

— Между прочим, квартирка Филатова, насколько мне помнится, не анфиладой.

— Уж какая есть, — сказал Гущин. — Я, на худой конец, туда редакцию «Московского водопроводчика» пристрою. Для них анфиладой еще и лучше. А вы мне на следующий раз особняк припасите. Желательно в районе Арбата.

— Нет уж. Понесем туда, где дороже дают. А вы торгуетесь очень. Первым делом подвоха ищете.

— Я на этих квартирных делах скоро отцу родному верить перестану.

Они пожали друг другу руки.

— С наступающим тебя, — попрощался Гущин.

— С наступающим, — кивнула пышной головкой его секретарша.

— С наступающим вас, — сказал встреченный на лестнице знакомый.

На улице перед Александром Семеновичем шла женщина с маленькой девочкой.

— А когда будет елка? — спрашивала девочка. — Мама, а когда будет елка?

— Еще три ночки поспишь, а потом будет елка, — объясняла мать.

В метро на эскалаторе Александра Семеновича обдало освежающе радостным запахом хвои. На ступеньке впереди него два мальчика везли туго закрученные веревками и замотанные газетами елки. Уж конечно срубили незаконно, в подмосковном лесу.

Когда Александр Семенович вышел из метро, погода хмурилась и крупные пушинки снега медленно летали в воздухе.

Он шел не на работу и не домой. Еще в кабинете у Гущина Александр Семенович задумал: если дело решится положительно, он пойдет к Гале на работу и скажет ей об этом. Ему хотелось обрадовать ее, увидеть, как разойдутся тонкие брови, как она засмеется.

И еще одна мысль вдруг взбрела ему в голову. Не пригласить ли Галю в ресторан, на встречу Нового года? Со столиком, конечно, он уже запоздал, но старый фронтовой друг, заправляющий ныне трестом ресторанов, как-нибудь уладит это дело. За Тимкой приглядят родные.

Совсем это будет не плохо. Можно сказать, удачная мысль. Он знал только улицу, где помещалась химчистка, и шел закидывая голову, чтоб разглядеть вывески на своей и противоположной стороне.

И вдруг он увидел Галю, в двух шагах, за витриной. Она стояла на коленях и украшала маленькую елочку. Сквозь стекло, едва тронутое тончайшим морозным узором, Александр Семенович видел, как она забрасывала елку канителью, оглядывала ее и снова расправляла блестящие нити.

На елке висели только два больших шара — золотой и красный. Галя несколько раз перевешивала их с ветки на ветку, добиваясь большей красоты. Потом она засмеялась, встала на ноги, отряхивая юбку, и увидела Александра Семеновича. Она протянула к нему руки, что-то крикнула, но все было как в немом кино — непонятно и почему-то тревожно.

Галя выбежала на улицу ему навстречу. Он услышал ее радостный голос, увидел серебряную нить канители на темных волосах, потом познакомился с Антоном Львовичем, который, подчиняясь Галиным распоряжениям, быстренько притащил стул.

— Не этот, что вы, Антон Львович, кресло…

Александра Семеновича усадили на единственное кресло. Галя была по-детски рада своему гостю. Она немного гордилась, «задавалась» им перед Антоном Львовичем, то и дело прибегала от прилавка к маленькому столику, за который усадили Александра Семеновича. Он сидел растроганный ее порывистой радостью, ее стараниями показаться ему здесь полной хозяйкой.

Слушая проникновенный голос Антона Львовича: «Если что-нибудь к празднику почистить, отутюжить, то всегда располагайте…», он следил за Галей, которую никак не отпускал от стойки въедливый красноносый старичок. Он сдавал в чистку какую-то суконную тряпку.

— Это знаете какой материал? Еще неизвестно, сумеют ли ваши мастера за него взяться.

— Все почистят, не беспокойтесь. — Галя издали улыбалась Александру Семеновичу.

— Вычистить не вопрос. Важно лоск сохранить. А сколько возьмете?

Цена его возмутила:

— Ну знаете, заломили…

— Расценки государственные. Да вы посмотрите, какой он грязный.

— А если б чистый был, я б его к вам не принес.

— Ну, как хотите.

— Да уж конечно, это моя воля.

Антон Львович двинулся на помощь Гале, но тут клиент наконец решился:

— Берите. Да только смотрите, как-нибудь аляпис-то не сделайте, я за свои деньги качества потребую…

Антон Львович пожертвовал собой, встав у прилавка. Галя принялась угощать Александра Семеновича чаем:

— У нас эти дни, перед праздниками, сравнительно тихо. Больше сдаем. А недели две тому назад — ужас что было! Не протолкнуться.

— Галя, я пришел вам сказать, что Салтановым обмен разрешили. Завтра они могут прийти за ордерами.

Она прижала руки к груди:

— Александр Семенович, спасибо вам, большое спасибо.

— Ну, я тут ни при чем.

— Как же ни при чем, я знаю… И сами пришли… А ему можно сказать?

— Конечно. Только, честно говоря, я совершенно не представляю, что им даст этот обмен.

— Ну пусть ничего не даст, конечно ничего, но ему очень хотелось, а это главное.

Она пошепталась с Антоном Львовичем и объявила:

— Сейчас чаю попьем, а потом и я с вами выйду.

— Да не надо мне никакого чая.

— Нет, гостя надо кормить, — Галя припомнила Александру Семеновичу его слова. — Кстати, у нас пряники есть, медовые.

Она разливала чай так, как любил Александр Семенович, — вровень с краями чашки. Переставила какую-то тарелку, что-то прикрыла — и стол теперь выглядел уютно.

Так могла сделать только настоящая женщина. Она и была настоящей женщиной — милой и слабой, которую хотелось оберечь и защитить.

Александр Семенович испугался этого чувства. Оно возникало в нем тогда, когда человек делался дорог ему.

Но что ему, пережившему большую любовь, ему, пожилому человеку, до этой молодой красивой женщины? Почему так приятно смотреть на ее тонкие быстрые руки, на лицо, которое озаряется и хорошеет от самой маленькой радости?

Галя перехватила его взгляд. И Александру Семеновичу вдруг стало страшно, будто все, о чем он думал, открылось ей. Он смутился и похвалил пряники, к которым даже не притронулся.

Щедрый и великодушный Антон Львович за чаем сказал:

— Можете вообще сегодня больше на работу не возвращаться, Галина Владимировна. Народу немного, так что я и один управлюсь.

До угла они шли вместе, почти не разговаривая. Галя рвалась вперед, и Александр Семенович