Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

Главное выбраться отсюда, как можно скорее. О том, что будет после, она старалась не думать. Залесский положил перед ней чистый лист бумаги, перо и пододвинул чернильницу.

- Пишите, - остановился он за её плечом.

Вера послушно выводила слова, что ей диктовал жандарм, понимая, что оговаривает себя, что её признание несёт угрозу не только ей, но и Георгию. Пока она писала, взгляд Залесского не отрывался от синяков на тонком запястье. Он не хотел думать о том, что заставило её так быстро сдаться, но воображение помимо воли рисовало ему жуткие картины, и расцарапанная рожа надзирателя служила тому убедительным подтверждением. Закончив писать, Вера поставила свою подпись и, не глядя более на бумагу, подвинула её жандарму.

- Когда меня выпустят? – тихо поинтересовалась она.

- Сегодня вас заберут отсюда, - ответил Залеский, складывая полученное признание в папку с остальными материалами дела.

Вера поднялась со стула, приложив руку к невыносимо ноющей пояснице, и отвернулась к зарешеченному оконцу. Глаза Залесского широко распахнулись. Теперь, когда она стояла, причина, по которой платье её оставалось расстёгнутым, стала совершенно очевидной.

- Как давно вы в тягости? – сорвалось у него с языка.

- Какое это имеет значение? - повернула голову на звук его голоса Вера.

Залесский отвёл взгляд, сделалось не по себе.

- Оставайтесь здесь. Я должен отдать все необходимые распоряжения, дабы вас выпустили под домашний арест, - обронил он и стремительно вышел за дверь. Обшарив взглядом коридор, он увидел того, кого искал. В несколько шагов преодолев расстояние отделяющее его от тюремного надзирателя, он с размаху ударил того в челюсть.

- Я приказал лишь припугнуть её? – прошипел он обескураженному тюремщику. – Ты что это себе позволяешь?

- Ваше благородие, - схватился за лицо надзиратель, - да я только потискал её малость. Вы ж получили, чего хотели?

- Пшёл прочь, - оттолкнул его с дороги Залесский.

На душе кошки скребли, и, сознавая, что поступил, как самый последний мерзавец, не испытывал удовлетворения от того, что его миссия успешно завершилась и нынче дело можно передавать следователю.

Оставшись одна, Верочка принялась ходить из угла в угол по тесному полутёмному помещению допросной. Казалось, время остановилось. Она не помнила уже сколько раз обошла вокруг стола, не спуская глаз с тяжёлой дубовой двери, в ожидании момента, когда можно будет покинуть эти стены. «Господи, как долго!» – раздражённо вздохнула она, опускаясь на стул. Ответом ей стало громыхание засова с наружной стороны двери. Она ожидала увидеть жандарма, что пообещал выпустить её под домашний арест, но на пороге появился Георгий. Вера медленно поднялась, но вместо того, чтобы шагнуть ему навстречу, как того ждал, Бахметьев, отошла в самый дальний и тёмный угол.

- Георгий Алексеевич, я уж думала, вы забыли обо мне, - глухо произнесла она, стараясь не смотреть ему в глаза.

- Откуда такие мысли? – сглотнул ком в горле Георгий.

Не дождавшись ответа, он шагнул в помещение и повесил на спинку стула, принесённую с собой бобровую шубу.

- Мне стало известно, что вас отпускают под домашний арест, - не сумев скрыть разочарования в голосе, произнёс он.

Бахметьев прекрасно понимал, что поводом к такому смягчению условий заключения послужило признание княгини в убийстве собственного мужа.

- Вера, зачем ты оговорила себя? – тихо спросил он.

Верочка отвернулась к стене. Горькие слёзы навернулись на глаза. Заподозрив неладное, Георгий в два шага оказался рядом и, подхватив под локоток, вытащил из тёмного угла, к тому месту, куда падал свет из крохотного оконца. Приподняв рукой её подбородок, Бахметьев со свистом втянул воздух, сквозь стиснутые зубы. Опухшая щека, на тонкой шее темнели следы чужих рук и губ, синяки на запястьях, разорванное платье.

- Кто? – выдохнул он. – Кто посмел?!

Вера ударила его по руке, удерживающей её лицо ближе к свету, и отвернулась, пряча слёзы, всё-таки покатившиеся по щекам.

- Ты опоздал, Жорж! Довольно мучить меня!

- Прости, - взяв шубу со спинки стула, он накинул её на плечи Веры. – Идём, - протянул он ей руку.

Проигнорировав протянутую ладонь, Вера вышла в коридор. Отделившись от стены, к ней шагнул надзиратель, протягивая, завязанные в узел, вещи, оставленные ею в камере. В этот же узел он затолкал серёжки, испугавшись, что его обвинят в воровстве.

С арестанткой этой всё было непонятно. Вот и сейчас, узнав, что её выпускают из Литовского замка, тюремщик едва не сошёл с ума от страха. Он более не был уверен в своей безнаказанности. Да, его благородие, приказал лишь припугнуть строптивицу, а он не совладал с собой, когда увидел её на полу. Никогда ещё столь красивая и ухоженная женщина не попадала ему в руки, вот и взыграла похоть. А может не только похоть, но ещё и давно подспудно тлеющая в нём ненависть к привилегированному дворянскому сословию. Оттого захотелось растоптать, унизить, что он и сделал самым бесчеловечным способом, покусившись на добродетель этой холёной барыньки, воспользовавшись тем, что отпор дать она ему не могла.

Вера отшатнулась от него, оттолкнула протянутый узелок, и брезгливо подобрав юбки, бегом устремилась прочь по длинному коридору, даже не понимая, куда бежит. Шуба упала с плеч, и Георгий остановился, дабы поднять её. Выпрямившись, он встретился взглядом с тюремщиком, так напугавшим Верочку. Свежие царапины на лице последнего и бегающий испуганный взгляд выдали того с головой. Пристальное внимание его сиятельства внушило надзирателю ещё больший ужас. Граф ничего не сказал, лишь перебросил шубу через плечо и поспешил догнать княгиню Одинцову.

Вера заговорила только тогда, когда экипаж выехал за ворота Литовского замка:

- Отвези меня в Покровское, - не глядя на Георгия попросила она.

- Не могу, - вздохнул он. – Тебе запрещено покидать пределы Петербурга.

- Мне негде остановиться в столице, - плотнее запахнувшись в шубу под его пристальным взглядом, заметила она. – Куда ты меня везёшь?

- На Литейный, - отозвался Георгий. – Ко мне.

Вера прикрыла веки, сил возражать и спорить совершенно не осталось. «К нему, так к нему, лишь бы подальше от этого ужасного места, от тёмных зловонных камер, от их обитательниц, от надзирателей и жандармов». Никого не хотелось видеть, Бахметьева в особенности, ибо после произошедшего его тяжёлый пристальный взгляд был просто невыносим.

Вскоре холёная четвёрка лошадей, запряжённая в экипаж с фамильным гербом графов Бахметьевых, остановилась у парадного дома на Литейном. Георгий вышел и помог выбраться на улицу Вере. Madame Одинцова, игнорируя любопытный взгляд швейцара, вошла в распахнутые перед нею двери и застыла на лестнице. Георгий Алексеевич подал ей руку, и она, не зная, куда идти дальше, нехотя вложила поцарапанные с обломанными ногтями пальцы в его ладонь. У порога большой квартиры их встретил дворецкий. Он что-то принялся тихо говорить графу, и с каждым словом слуги, лицо Бахметьева всё больше мрачнело. Вера устало прислонилась к стене, не понимая, отчего Жорж не торопится войти внутрь и стоит в передней. Впрочем, вскоре причина заминки стала ей понятна.