Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

— переиздается «Человек из ресторана». «Пути», I книга — должна выйти в ноябре — декабре. В Цюрихе ищут отменного переводчика для «Богомолья», — это благодаря Ивану Александровичу, одна богатая американка дала слово, что перевод будет под досмотром профессора. В Швейцарии, следовательно, должны выйти три книжки… Теперь немецкий издательский рынок переходит к Швейцарии, ибо — «пусто место». Не знаю, где нежный Эрнст Вихерт426, писатель, меня понимавший и любивший — противник наци! Его уже до войны арестовывали… — был под сильным моральным влиянием Достоевского. Погиб..? Если бы мог всю душу тебе открыть!.. Тебе, только. Ослабление сердца… — как-будто прошло, но чувствую, _к_а_к_ _ж_е_ я устал! Состояние «эсхатологическое» — как бы перед «концом всего». По-гречески «эсхатос» — крайний, последний, в смысле «конца». Нечто — жутко-мистическое. Эти «шамбр-а-газ»![138] Это — «баба-яга»: «покатаюсь-поваляюсь на косточках»… — повалялась-покаталась, _у_с_л_а_д_и_л_а_с_ь, проклятая! И это при соучастии «Науки»!? Садизм, психоз, отупение… откуда такое каменно-сердие?!! — опустошение? Мое «Солнце мертвых», мое «На пеньках»… — лишь предвещания. Нашел в своем рассказе «Чудесный билет», в книге «Про одну старуху», — вначале почти — «губить пойдут, а мы спасемся»… — писано в 25 году! Но я все еще не вижу _п_у_т_е_й… «спасения» полного, желанного, в свободе. Свобода — бывает разная. Нам нужна не только «внутренняя», — «Я сделаю вас свободными»427, но и внешняя, наружная, обиходная… — она как компост для первой. Человечество — в трагическом тупике. Обилие «вещей мира сего», следствие материального изобильного прогресса, создало предпосылки для буйного расцвета алчбы, зависти, безоглядности, душевно-духовного отупения, сверх-дерзости… до возведенного в государственный масштаб принципа — «грабь, обдирай, сдирай, пакости, круши, дави, кровь точи, смейся над стонами, стирай жалость, милосердие, любовь, нежность, ласку»… — чудесную _п_е_с_н_ю_ Бытия! «Древо познания» заглушило «древо Жизни»427а. Вчитайся в чеховский «Дом с мезонином»!428 У целого мира отнята чудесная, нежная «Мисюсь», куда-то увезена, упрятана… Думается, Чехов сам не постигал, что можно вывести из его рассказа. Упрятали «Мисюсь»… — с_е_р_д_ц_е, чуткость, душу глубокую…

Неужели ни одна яблонька не цвела? Малинник должен отойти… если это не морская вода! Или… даже деревья отказываются _ж_и_т_ь…?! Завела хоть цыплят-то? Ты же не можешь без «живого»! Запиши все, что видели глаза, что взято сердцем, с болью… — _н_а_д_о! О, сколько ты видела! Священный долг твой — не дать пропасть _с_е_м_у! Вспоминай, вызывай воображением, заноси. Какая же в мире — _з_а_с_у_х_а! Не чувствуешь ли ты, где «корень» сего? Чувствуешь, «почему так случилось»? где — гнойник..? доппинг — откуда?., эти «крематории», эти «Фос комюн»?![139] этот… эта — «чертова механика»?! — все в человеке вытравившая, все оголившая?! Давно, издалека — сия зараза… эти «потемки»… Чудесное письмо, историко-философское написал мне профессор милый. И оно принято мною без единого «но»! Олюночка, дай же мне света и тепла, — темно мне и холодно, — лишь ласковое твое словечко — жизнь мне. Господь с тобой, родная, чистая, вся — для других. Ах, какое это укрепление — ты, такая! Давно не был на могилке, — слабость, и трудности в дороге. Служил панихиду здесь, 22.VI и 24.VII. Родная моя, в глазки твои гляжу, душу хочу увидеть и — окрепнуть. В материальном нужды не знаю, хоть и _в_с_е_ трудно. Но если бы жить в свободе! — все высказывать! Не знаю ваших «общественных условий». Рад, когда достаю «Gazette de Lausanne»[140]. Целую тебя и крещу. Твой Ваня

94

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

13. VIII.44[141].

Мой милый, дорогой Ванюша, это письмо шлю с оказией, — едет в Париж одна девушка, Беатрис (Ирина) Шлюссер429. Конечно, по почте бы пришло оно м. б. и скорее, но все же не упускаю случая и такого, а, кроме того, хочется, чтобы ты поговорил с ней, видевший и знающей меня и всю нашу обстановку. Приголубь ее, пригрей. Хотя и знаю, что ты и без моих слов ласков и добр к людям, Она, если ты захочешь, расскажет о себе и о том, как она ко мне попала и т. д. В письме же не пишу. Мне бы хотелось, чтобы она «привилась» к русскому побольше, что уже и началось теперь. Она очень хочет побольше узнать всего о нашем. Думаю, что ты будешь рад содействовать этому. — Была очень рада узнать, что твоя сердечная слабость поулеглась. Ванечка, береги себя!

Да, ты прав, — жутко в мире.

Я всю ночь не спала, узнав из радио об атомной бомбе430. Какой кошмар. Какой дьявольский хохот слышу в этом… Вот что люди выпекали из чудесных тайн природы. Я надеюсь, что контроль над этим открытием предостережет от несчастий. Да и вообще-то, какой звеняще-пустой мир… И как много любви необходимо для залечивания страшных ран. Как хочу быть полезной хоть кому-нибудь. И не знаю, куда толкнуться. Горю нетерпением встретиться с людьми с родины. Все те, что были здесь у нас (довольно много) оказывались очень милыми, а главное, _с_в_о_и_м_и. И это отрадно, т. к. я боялась отчужденности. Почти все верующие. Был однажды у меня один очень славный парень, которого из лагеря военнопленных немцы силой упрятали в армию (между прочим, из 40 000 пленных осталось 200 человек, — остальные умучены были). Он говорил: «Я защищал Севастополь430а, 7 мес. сидели под землей и готовы были умереть всякую минуту, — что же он (т. е. немец) думает меня переделать? заставить на него воевать? Я 20 лет коммунистом был, 20 лет говорил, что Бога никакого нету, потому что сам себе говорил — если мои глаза чего не видят, так и нету того, — а вот теперь я Вам скажу, что Бог-то есть»! Спрашиваю, что же его заставило поверить. «А то, что Он правду показал, справедливость. Немец нас совсем забрал, а вот Бог и повернул, потому что невозможно это было допустить, чтобы немец взял нас. Все эти муки Бог увидел и показал правду. Вэрю в Бога тэпэрь, вэрю» (* разговор этот был в марте или феврале, до капитуляции). Это армянин был. Главное то, что я с ними не начинала о религии, но почти все сами начинали. Были и бывшие белые. Все они дружны между собой. Посидят 5 минут, и уже чувствуешь, что пришло что-то родное. Никакой грубости. Чудесное отношение к женщине. После пребывания у западников даже забылось, какие наши. Хорошая молодежь, Ваня. Достойны они твоих трудов, оценят! Заговорили как-то о том, как наши будут относиться к немцам… «Да как? Пожалеют, конечно, мы ведь жальливы…» Живу только желанием и мечтой быть полезной. А как? Пока не знаю. Писать