Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

ты советуешь… Я сама хочу. Очень хочу. Но, ах, — если бы сутки имели 48 часов! Беатрис расскажет тебе о суете нашей. И все же я писала, вела дневник ежедневно. При всей-то сутолоке. Один рассказ написала. Рисовала тем летом. Играю все-таки на рояле431, — но плохо еще. Не хватает времени. Пишу в письме по почте (чтобы скорей дошло) о рисовании и о моем отдыхе в прошлом августе — сентябре вплоть до ужасных дней войны. Хотелось бы уехать куда-нибудь и поработать. Хочу писать очень. Масса материала. Если только сумею!.. Ах, если бы люди увидеть смогли прекрасное в жизни и забыли вражду. Природа рассыпает перед нами каждый миг свои красоты и богатства… какие звезды, какую тишину… а мы?? Если бы ей, этой красавице-природе дать нрав людской, то она бы не выходила из обиды на то пренебреженье, каким обходим мы ее. И много, много оскорбляем и Создателя. И думается: «с чего же начать, чтобы улучшить»? Видимо каждому с себя самого. Ванечка, хотела бы послать тебе что-нибудь, но Беатрис едет неизвестно когда… Не знаю, что бы послать? Хотела испечь печенья, но испортится до ее отъезда. Ванечек, родной мой, не посылай через Кандрейя ничего, у меня все есть. Зимой не так хорошо было, но теперь все есть. А сахар тоже стали понемногу давать и соли чуточку, и мыла. От сахара мы отвыкли, так что то, что дают, уже является роскошью. Обнимаю тебя, родной мой. Будь здоров. Твоя Оля

[На полях: ] На почте у нас ничего не знают: ни сколько страниц писать можно, ни на каких языках. Несколько писем на русском мне вернули. Твои письма не контролировали.

Ничего пусть не посылают мне из Швейцарии!!!! Прошу!

95

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

18. VIII.45

Мой милый Ванюшечка,

Вот опять случился долгий перерыв, — я писала тебе письмо сразу после немецкой открытки432, предназначая его послать с оказией, но видимо оно не скоро попадет к тебе, таким образом ты опять будешь думать, что я пишу редко. А я все время думаю о тебе. Последние 3–4 недели не принадлежу себе. Сестра моего мужа переживает очень тяжелое время — идет целая трагедия, а я явилась единственным лицом, могущим ей и ее мужу хоть кое-как помочь. В настоящий момент я у нее, — приехала, чтобы вытащить ее из нездоровой обстановки, из-под вредного влияния, сделавшего ее совершенно нервнобольной. Она тоже человек с очень уязвимой психикой. Их семейная жизнь летит к черту, а сама она угодит, пожалуй, в больницу. Муж ее гостил у меня неделю и хоть немного отогрелся, а потом случились вещи, заставившие меня к ним броситься. Она очень милый, добрый человек, но на всяком шагу сама, себе строит проблему и вопросы, а теперь вздумала уйти от мужа (русского)… Ну, да не разъяснить в письме. В прошлом году я как раз с 18-го VIII у них гостила в чудесной обстановке до самых тревожных военных дней.

И наслаждалась очень. Теперь все натянуто и томительно, мучительно. А все-таки, Ваня, какие все они западные эгоисты. Пробуду, наверное, до вторника, а там собираюсь везти обоих к отцу Elisabeth, который по моему ходатайству, после 6-ти летнего непризнавания их брака, теперь хочет принять Юрия. Он не знает об их драме. Боюсь, что, это признание зятя будет уже поздно. В общем, чуть-чуть не по Достоевскому идут деньки. Ездить еще очень трудно, т. к. поезда идут не по всей стране. Приходится проситься на автомобили проезжающие, что очень и неприятно, и трудно. Сюда-то добралась все же, а отсюда, кажется, удастся с автомобилем, сговориться. Ни за какие деньги не возят по найму, только если попутчики есть (какой-нибудь деловой автомобиль). Жизнь налаживается, в общем. Ванечек, ты не думай из Швейцарии присылать мне сахар. Его понемногу стали давать, а нам, отвыкшим уже от сладкого, все кажется сладким, даже кислые яблоки.

Плодовый сад, кстати, еще стоит, но думают, что пропадет к весне. Розы стояли гораздо короче под водой и не так глубоко, как сад. Там доходило до 2-х метров. Но это все ничего по сравнению с тем, что немцы с людьми сделали. Этого нельзя забыть.

20. VIII.45 Но этого и не рассказать, все новые открытия. Весь народ целиком сгнил, когда дети по 8–9 лет, жаждая крови, аплодируют отцам при убивании младенцев. А это факты. Жить жутко стало. После атомной бомбы мне прямо страшно. Пожалуй, люди сами себя взорвать готовы. Не к концу ли все идет? И не чувствуешь, как-то истинно-христианского духа нигде. А ведь запад-то думает, что они, культурные люди, слишком высоки для «таких примитивных» истин, что дает им Евангелие. Выдумывают свои религии и… угождают в сумасшедший дом. Сейчас взволнована очень, только что изложила своей золовке всю правду, т. к. терпение у нас лопнуло. Не здоровым же людям в угоду ей делаться психопатами. Я устала. Пишу даже гадко.

Ванечек, очень бы хотела тебе написать обстоятельное письмо, но так меня истрепали тут. Завтра (сегодня уже 20-ое) едем, кажется. Погода тоже скверная, дождь и ветер. Надеюсь, что удастся устроиться с автомобилем Толенов, которые тоже уезжают.

Фася опять больна. Вот за эти дни 3 припадка. Я чувствую себя физически хорошо, но вся эта «каша» надоела.

Выдрать бы надо было, кого следует, а не носиться с ними. Между прочим я ошиблась о «вредном» влиянии, т. к. вчера убедилась, что та дама, куда моя золовка пропадает дни и ночи, оставляя дом и мужа на произвол судьбы, той тоже уже надоела. Вчера я туда ходила и массу всего узнала. А ее муж, с отчаяния, что его жена меня там застанет (ибо она, вернувшись из города, тотчас туда хотела ехать), брякнул ей, что я там. А мы хотели секретно, т. к. ее только хитростью еще можно спасти. Я задержалась слишком долго. Иду к дому, а они оба навстречу. Я сказала, что заснула в лесу и потому запоздала к обеду, а Юрий мне прямо: «но ты же у m-me N. была». Я отрицала, т. к. мы с той условились для сохранения авторитета и доверия не делать для ее сознания «комплота»[142], иначе ее не увезти. A Elisabeth пошла сама к даме. Придя домой, она стала провоцировать меня на сознание, что я была, но к счастью я все же отрицала. Эти «допросы» были несколько раз на разные манеры, наконец, она мне созналась, что и ее приятельница тоже отрицает, но все же