От царской Скифии к Святой Руси - Владимир Ларионов

Анри Доминик Лакордер, автор книги «Жизнь святого Доминика», изданной в 1840 году, резюмировал отношение к войне со стороны католического мира. Позиция в этом вопросе католического мыслителя совпадает с тем, во что верили все христиане везде и во все времена. «Война есть реакция со стороны народа против нанесенной ему несправедливости, реакция, требующая кровавых жертв. Везде, где совершается несправедливость, есть законный повод для войны вплоть до полного удовлетворения. Таким образом, после религии война является первой обязанностью человека: одна говорит нам, что такое право, другая защищает его; одна есть слово Божие, другая — десница Его. «Свят, свят, свят, Господь, Бог сил», то есть Бог справедливости, посылающий сильного на защиту угнетенного, слабого, свергающего гордых владык, ведущий Кира на Вавилон, рушащий перед народами неприступные твердыни, преобразующий палача в воина, а воина в остию. Но будучи священной, война может быть употреблена и во зло и сделаться оружием насилия. А потому, чтобы судить о ней в каждом отдельном случае, нужно знать, во имя чего воюют. Всякая освободительная война священна; война как орудие гнета заслуживает проклятия. До крестовых походов война велась для защиты территории и законного управления того или другого народа и, таким образом, освящала меч. Солдат умирал у пределов своей родины, имя которой преисполняло его сердце мужеством в минуту битвы. Но когда Григорий VII пробудил в умах своих современников идею христианского государства, понятия о братстве и родине расширились. Объединенная верой Европа поняла, что всякий католический народ, кем бы он ни был угнетаем, имеет право на ее помощь и может располагать ее оружием. Возникло рыцарство; война сделалась не только служением христианина, но и служением монаха, и целые легионы этих последних заняли власяницей и щитом передовые посты Запада. Всякой крещеной душе было ясно, что она должна явиться на защиту права против силы и что, будучи сотворенной Богом, Который слышит малейший стон своей твари, она должна быть наготове при первом же крике о помощи... Здесь не было речи о потере или выгоде, ибо кровь проливается даром или не проливается вовсе. Совесть платит ей здесь, на земле, а Бог — на небе. Взяв под свое покровительство все то, что лишено было силы, христианское рыцарство предложило также свою защиту священному бессилию Церкви. Не имея ни войска, ни укреплений для защиты, Церковь всегда подвергалась нападениям со стороны своих преследователей. Всякий государь, желавший ей зла, мог ей его причинить. Но когда возникло рыцарство, оно взяло под свое покровительство град Божий, во-первых, потому что град этот был бессилен, а во-вторых, потому, что в защите его свободы было заинтересовано все человечество. В качестве угнетаемой Церковь имела право на защиту рыцаря, как все, что притеснялось; в качестве учреждения, основанного Христом, чтобы увековечить дело земного освобождения и даровать людям вечное спасение, она являлась матерью, невестой и сестрой всякого, кто способен был пролить за нее свою кровь и обнажить свой меч...»

Праведная война, почитание военных святых, оружие и воины заняли особое место в христианской литургической практике. Для того чтобы быть рыцарем, мало было иметь боевого коня, оружие, физическую силу, храбрость. Необходима была воля и дисциплина в следовании нравственным нормам, возложение на себя которой обозначалось соответствующими ритуалами — инициатическим посвящением. Франко Кардини задавался вопросом, почему средневековый рыцарь выглядит для нас сейчас существом более прекрасным, чем банковский служащий, и более «ужасным», чем военный танкист или летчик, и сам же отвечает на этот вопрос. Оценка «прекрасного» и «ужасного» имеет свои особые причины, коренящиеся в архетипах. Из глубокой древности арийских народов происходит культ богов-всадников. Воинская доблесть, могущество, облаченное в латы, и соответствовали всегда древнему архетипу верховной божественной неумолимой силе, призванной творить суд Божий здесь, на земле.

Самосознание рыцаря, витязя преодолело рубеж Средневековья и вошло составной частью в систему ценностей, мужских добродетелей современности. В этом и состоит коренная причина того, что средневековый витязь для нас, современных людей, людей мира, с которого уж было сорван покров сакральности, прекраснее банковского служащего и будет прекраснее, пока в мире не умерли сугубо мужские ценности и принципы: верности и чести! Здесь же истоки того образного, поэтического понятийного образа, который сложился в XIX веке вокруг некогда конкретно-сословного имени витязей. Витязь стал синонимом чести, воинской доблести и христианского воинского подвижничества.

Подвиг богатырства, христианского воинского служения был осмыслен и русской философией. Величайший русский ум, Лев Александрович Тихомиров, осмысливая войну в свете христианского учения о смысле земного бытия, замечал, что прикрываемое вырванными из контекста Священного Писания цитатами пацифистского характера «размягченное состояние умов, дряблость чувства, отвращение от всякого напряжения энергии вообще, какое-то «обабленное» настроение от всякого действия «силой», и, в частности, «отрицание войны», находятся в резкой дисгармонии с запросом истории на мужскую доблесть и борьбу за ценности и идеалы». Л. А. Тихомиров считал: «Война уясняет смысл жизни, как и сама понятна лишь тому, кто разумом или инстинктом понимает смысл жизни. Жизнь — в идеале — есть мир, но жизнь в факте есть борьба. Тот мир, который составляет цель и идеал жизни, вовсе не есть пассивное бездействие, нирвана. Нет, мир состоит в гармоническом содействии всех сил жизни. Мир не есть гнилое болото, не есть безжизненность или бессилие, а — только гармония оживленных и содействующих одна другой сил. Это идеальное состояние жизни, по идеалу христианства, наступит вполне только с окончанием здешнего, земного, Мира. Но ...совершенно не подлежит сомнению, что в условиях нашей органической природы — указанный идеальный мир находится в вечном неустойчивом состоянии и достигается только вечным напряжением борьбы. В законах нашей органической природы состояния мира можно достигать только постоянной борьбой, так что цель жизни есть мир, а средство для этого — борьба. Строительница мира есть, таким образом, не слабая, не дряблая, не пассивная личность, а напротив — способная к борьбе, обладающая силой и активностью, но только не эгоистическая, а самоотверженная. Слабость и размягченность личности ведут вовсе не к миру, а лишь к предоставлению свободного поля действия злу. Потому-то человеческое общество никак не должно допускать извращения своего вкуса в отношении того, какие качества личности прекрасны, идеальны, требуют прославления. Добродетель и нравственная красота состоит не в бессилии, не в слабонервности, не в апатичности, а в том, чтобы человек, имея силы и нервы все разрушить, — в то же время, по любви к добру, не разрушал, а сохранял и созидал жизнь. Такими сильными и самоотверженными людьми живет мир и держится добро. Такую личность должно уважать, ставить примером для себя и для других как идеальную и героическую. Этому идеалу, если не глубже всех, то нагляднее всех удовлетворяет воинское звание».

Говоря о необходимости отстаивания своих священных идеалов силой, Тихомиров указывал: «Всякое убеждение рано или поздно непременно проявляется в формах физического действия, по той простой причине, что человек не дух и живет в телесном виде. Все наши поступки представляют соединение актов духовных и физических. Уж если человек что-нибудь делает, то непременно в сопровождении и физических актов... Противодействовать злу можно иногда нравственными воздействиями, но иногда невозможно иначе, как физически, и тогда «сопротивление» и «насилие» — нравственно обязательны. Поэтому-то человек, для которого, чтобы быть деятелем правды в обществе, — непременно должен понимать сложный характер борьбы, на нем лежащий. Общество со своей стороны должно понимать, что именно такие люди ему и нужны: люди крепкие, способные и готовые постоять за правду всеми силами, какие им дал Бог: головой, где нужно, сердцем, где его место, но также и руками, если это неизбежно, и отдать за правду не одни только нервы свои, но и кровь». Именно в этом по традиционному русскому пониманию и состоял подвиг богатырства за святую веру. В этом состоял и жизненный подвиг древних витязей, отстаивавших народные святыни с оружием в руках».

В отличие от современного «гуманного» пацифизма, вздувающегося волдырями или выступающего сыпью на запаршивленных душах обабившихся современников, христианское отношение к воинскому служению за веру требовало от мужской половины населения «железа» в руках и в блеске глаз через наличники стальных шлемов. «Да и как быть иначе? Ведь люди имеют свои идеи, свои идеалы. Эти идеалы развиваются по различным направлениям, объединяют вокруг себя различные группы людей и, в конце концов, нарастают во враждебные коллективности, из которых каждая стремится к господству. Это логично и неизбежно, потому что только при господстве идея может осуществить себя вполне. И вот — является война», — писал Л. А. Тихомиров.