Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

с самыми широкими контактами в юго-западном бассейне. Вот все, что я знаю. Могли быть и другие, более подготовленные, чем ты, но не там, где это касается контактов.

— Вы должны были предвидеть, что операция повлечет за собой захват заложников.

— Конечно, мы все это предполагали, и, если сказать тебе правду, я разрывался на части. Для меня не была секретом твоя дружба с Ахметом и его женой. Понимаешь, я не хотел навязывать твое имя Лесу, но твоя прошлая работа на Отдел проектов, твои связи с королевской фамилией… Короче, я чувствовал, что если оставлю тебя в стороне по личным мотивам, ты оторвешь мне голову.

— Я обязательно бы это сделала.

— Признаюсь тебе и в меньшем грехе, — печально улыбаясь, сказал Пэйтон. — Когда все закончилось, я пришел к Кроуфорду в кабинет и объяснил ему, что прекрасно понимаю правила, но я должен знать, что с тобой все в порядке. Он поднял на меня свои рыбьи глаза и сказал, что ты вернулась в Каир. Похоже, он не хотел говорить даже этого… А сейчас ты сообщаешь мне, что вся эта проклятая операция была раскрыта одним из нас. Стратегию «ОГАЙО-4-0» нельзя будет рассекречивать еще многие годы, даже десятилетия! Есть записи, относящиеся к истории Второй мировой войны, которые не увидят дневного света до середины следующего столетия, а может быть, и позже.

— Кто контролирует эти записи, Эм Джи, эти файлы?

— Они преданы забвению, собраны в хранилищах, снабженных вооруженной правительственной охраной и самой современной сигнализацией, которая связана напрямую с Вашингтоном. Если поднять тревогу там, она тут же передается в Госдепартамент и в департаменты обороны и стратегические отделы Белого Дома. Конечно, за последние двадцать лет с распространением сложнейших компьютеров основные сведения хранятся в банках данных с проходными паролями, которые должны быть согласованы между собой как минимум тремя разведывательными службами и Овальным кабинетом. Если же оригиналы документов тоже считаются важными, их опечатывают и запаковывают, — Пэйтон пожал плечами, ладони повернул вверх. — Они предаются забвению, моя дорогая. Все просто, все имеет защиту от дураков, защиту от воров.

— Похоже, не все, — не согласилась полевой агент из Каира.

— Похоже, — вздохнул Эм Джи. — Поэтому я думаю, будет лучше, если ты расскажешь мне все, что знаешь, и все, что тебе сказал конгрессмен. Потому что если то, что ты сказала, правда, у нас где-то здесь между принятием решения о максимальной секретности и банками данных сидит подонок.

Эдриен Калехла Рашад откинулась в кресле и начала рассказывать. Она ничего не скрывала от своего дяди Митча, даже интимную связь, которая имела место в Бахрейне.

— Я не могу сказать, что жалею о случившемся с профессиональной или какой-либо другой точки зрения, Эм Джи. Мы оба были измотаны и испуганы, и, кроме того, откровенно говоря, он приличный мужчина; не совсем на своем месте, но в общем-то положительный. Я в этом еще раз убедилась сегодня утром в Мэриленде.

— В постели?

— Боже мой, нет. Я просто очень внимательно слушала, что он говорил, пыталась понять, к чему он стремится. Почему он делал то, что он делал, даже почему он стал конгрессменом, а сейчас хочет уйти.

— Мне кажется, я обнаруживаю у моей «племянницы» некие проблески чувств, которые мне давным-давно хотелось бы увидеть.

— О да, они есть, я лицемерила бы, отрицая их, но я сомневаюсь, что это что-то постоянное. В какой-то степени мы похожи, но мне кажется, что мы оба поглощены тем, что должен делать каждый из нас лично, а не тем, что хочет делать другой. Тем не менее, он мне нравится, Эм Джи, он мне действительно очень нравится. Он заставляет меня смеяться. И не только над ним, но вместе с ним.

— Это крайне важно, — грустно произнес Пэйтон, его улыбка стала еще более печальной, чем раньше. — Я никогда не мог найти женщины, которая могла бы меня заставить смеяться, особенно с ней вместе. Конечно, я понимаю, что все дело в моей натуре. Я слишком требователен, и мне же от этого хуже.

— У вас нет недостатков или пороков, — запротестовала Рашад. — Вы мой дядюшка Митч, и я не хочу даже слышать о каких-то недостатках.

— Твой отец всегда заставлял твою мать смеяться. Я иногда завидовал им, несмотря на проблемы, которые между ними возникали. Он действительно заставлял ее смеяться, — сказал Пэйтон и резко сменил тему разговора, вернувшись к Маскату. — Почему Кендрик первым делом настаивал на анонимности? Да-да, ты уже рассказывала, но повтори это еще раз поподробнее.

— Вы проявляете подозрительность, а этого не нужно делать. Объяснение абсолютно логично. Эван собирался вернуться в Оман и взяться за дела, которыми он занимался пять или шесть лет назад. Он не сможет этого сделать, если у него на шее будет висеть оманская история. Он не может сделать этого и сейчас, потому что всех интересует его голова — от палестинских фанатиков до Ахмета и всех тех, кто ему помогал, а теперь до смерти напуган тем, что все раскрыто. То, что случилось с Кендриком за последние два дня, доказывает, что он был прав. Он хочет вернуться, но теперь не может. Никто его туда не пустит.

Пэйтон опять нахмурился, печаль сменилась холодным любопытством, которое граничило с сомнением.

— Да, я все понимаю, дорогая, но ведь о том, что он хотел вернуться, хочет вернуться, говорит только он сам, больше никто не может подтвердить.

— Я ему верю, — сказала Рашад.

— Он сам может этому верить, — сказал директор Отдела особых проектов. — Сейчас, после осмысления всего случившегося, у него могла возникнуть такая мысль.

— Не говорите загадками, Эм Джи. Что вы имеете в виду?

— Может быть, это вопрос и не слишком важный, но, я думаю, его стоит рассмотреть. Человек, который хочет исчезнуть из Вашингтона, действительно исчезнуть, а не открыть законодательный кабинет и учреждение общественных отношений или сделать какой-нибудь подобный подарок для правительственной службы, к которой он стремился, обычно не борется с тяжеловесами Пентагона на слушаниях подкомитета, которые транслируются по телевидению, и не выступает в воскресной программе, которую слышат в самых отдаленных уголках страны, и не проводит провокационную личную пресс-конференцию, которая гарантированно получит широкий резонанс. Он также не остается и темной лошадкой в специальном подкомитете по разведке, задавая жесткие вопросы, которые, может, и не способствуют рекламированию его имени в обществе, однако наверняка вызовут слухи о нем в столице. В сумме все эти действия не являются характерными для человека, стремящегося покинуть политическую арену и те привилегии, которые она может предложить. Здесь есть определенное несоответствие, как ты