Время смерти - Добрица Чосич

— Не знаю.

— А мы так верили, что мы братья. И шли воевать за то, чтобы воссоединиться. Ты слышишь, что там поют?

Ой, хорватский славный сыне,Смело маршем через Дрину,Мы еще не отомстили КровьФердинанда и Софии.

— Это дураки. Таких всюду хватает. Германофилы, предатели. Это не хорватский народ.

— А народ — солдат Сретен из моего взвода?

Где-то рядом кричал Лука Бог:

— Взводные, проверить наличие людей! Головой будете отвечать, если хоть одна душа смоется ночью.

Без вступления или приветствия командир Дунайской дивизии второй очереди полковник Милош Васич доложил по телефону генералу Мишичу:

— Сегодня вечером между семью и восемью часами противник штурмом взял Бачинац.

— И?..

— Я приказал перейти в контратаку. Да не с кем было контратаковать. Восьмой полк разбит. Здесь сплошной ужас.

Мишич отвернулся к стене, сник. Провалился план наступления. Опять его разбили на Бачинаце. Опять бьют. Дядя бил колом, братья прутьями, страшный баран швырнул его в кусты. Теперь Оскар Потиорек со своими хорватскими ротами. Братьями, с которыми мы должны воссоединиться. Несмотря на окопы и штыки.

— Что еще? — он повысил голос.

— Если мы будем так же неистово защищать эту позицию, моя дивизия через два дня окажется полностью уничтоженной. Таково мнение всех полковых командиров.

— Неужели у вас и у ваших командиров нет иного мнения о судьбе войск, которыми вы командуете?

— Наше мнение отражает подлинное положение вещей. Мой долг сказать вам правду.

— Ваш долг, полковник, и в беде сохранить веру. Именно вам, когда ее нет у других.

— Простите, господин генерал, но меня не нужно учить добродетели. Я решительно повторяю: мы стоим перед катастрофой. Она началась.

— Однако и в катастрофах, Васич, люди надеются уцелеть и выжить. Нам с вами дано право командовать людьми и требовать от них самопожертвования и мук только во имя того, чтобы весь наш народ не пережил то, что вы называете катастрофой. Только ради этого. Вы слышите меня, полковник?

— Господин генерал, я не могу постоянно выслушивать лекции о патриотизме, лишь подчиняясь субординации.

— А я не могу постоянно убеждать своих полковников в том, что они не унтер-офицеры. Что еще вам угодно мне сообщить?

— Если вы намерены что-либо предпринять, дайте нам свежие войска. И артиллерийские снаряды. Именно снаряды, генерал!

— Я вас понимаю, полковник. Но всех, кого в Сербии можно было призвать в армию и отправить на поле боя, мы отправили к вам вчера и позавчера.

— Мы получили невооруженных рекрутов. Без винтовок. Что мне с ними делать? Они еще больше дезорганизовали войска.

— Я дам вам немного винтовок. Остальные добывайте в бою. Студенты к вам прибыли?

— Прибыли. Это весьма трагично. Весьма.

— Такова их судьба и их долг. И пожалуйста, проверьте, чтобы ни одного из них не было при штабе. Погодите, а что будем делать с Бачинацем?

— Необходимо срочно оттянуться на главную оборонительную линию. Это, если хотите, мое глубочайшее убеждение.

— Если вы оттянетесь, что будет с Сувоборским гребнем, Васич? Развалится вся наша оборона.

— Наша оборона развалится завтра независимо от этого. Таково положение. Мы накануне разгрома.

— Вы в этом твердо убеждены?

— Я ничуть не менее страдаю, чем вы и воевода Путник.

— Вызову вас через полчаса.

— Я не могу столько ждать. Вынужден отступить. Каждую минуту мой штаб может оказаться в плену. У меня нет уверенности, что меня сейчас прикрывают.

— Я повторяю — вызову вас через полчаса.

И опустил трубку на рычаг; он хотел подавить такую знакомую ему и потому отвратительную самоуверенность, она идет скорее от министерского кресла, которое когда-то занимал этот полковник, нежели от неподдельного и на все готового мужества истинного командира. Сейчас нельзя уступать. Ни в коем случае. Именно сейчас он должен его осилить. Именно сейчас.

Гудит огонь в печурке или гремит вражеская артиллерия? Какая разница. Другого здесь нет. Необходимо ускользнуть из-под занесенного молота. Сжаться и на время исчезнуть. В горах, в снегу, в морозе. Пройти невозможно. Однако то же самое ожидает и армию Оскара Потиорека. Хотя австриец много сильнее и подготовленее. Он намерен здесь меня победить, а я именно здесь должен спастись. Сейчас решаются обе судьбы. Тот, кто борется за самое жизнь, больше смеет и дольше может терпеть, чем тот, кто добивается победы. Это урок истории, в который сегодня ночью придется поверить. Должно верить. Это единственное мое преимущество. Непогода, горы и снег, голод и холод должны быть на моей стороне. Сейчас нельзя покориться воле и плану Потиорека. Завтра меня не окажется на позициях, и пусть Оскар Потиорек гадает, что я придумал. Пусть в страхе взбирается на вершины Сувобора и Рудника, застревает в грязи и сугробах. Пусть ищет Первую сербскую армию. Хотя еще вчера и даже сегодня он пускал свои снаряды точно по неподвижной мишени.

Покрутив ручку аппарата, Мишич вызвал Верховное командование. Без согласия Путника нельзя выводить армию на Сувоборский гребень. А если Путник не согласится с отступлением Первой армии? Если возразит, что оно чревато угрозой флангам Ужицкой группы и Третьей армии и подставляет под серьезный удар Вторую армию, подрывает систему обороны Белграда… Он знал все эти обоснования, эти убедительные, любому капралу очевидные факты, но он должен спасти Первую армию, и это сейчас важнее всех неблагоприятных обстоятельств. Он ждал, пока Путник подойдет к телефону, еще раз обдумывал систему доказательств. Согнув руку, отложил трубку ведь у него нет ни одной причины, ни единого факта, о котором не знал бы Путник! Путник скажет ему то же самое, что он сам только что говорил Милошу Васичу И Путник будет так же прав, как был прав он сам. Если Путник не прав, то не прав и он по отношению к Милошу Васичу. А если прав Милош Васич?.. Кто-то наигрывал на дудочке в темноте за окном. Кому вздумалось сейчас играть? Где он слышал эту песенку, эту дудку? На мосту через Рибницу! Драгутин? Драгутин играет для него, примостившись где-то во дворе. Он как раз возился у печки, когда доложили, что пал Бачинац.

— Говорит Мишич! — Голос дрожал. — Добрый вечер, господин воевода.

Путник кашлял, слышно его было плохо.

— Что хорошего скажете?

— Ничего хорошего за эти дни на моих позициях не произошло.

— Говорите, говорите.

— Я потерял Медник, Орловачу, Бачинац. И сегодня ночью противник активизируется. Концентрируются три корпуса. Особенно против левого крыла моей армии.

— И вы решили…

Путник вдруг перестал кашлять, голос его стал чистым, металлическим, словно шел по сердцевине кабеля. Это поколебало Мишича, он задумался. И молчал. Опять слышалась дудочка Драгутина. В трубке прозвенело:

— Я спрашиваю, Мишич, что вы решили?

— Я решил оттянуть центр и левый фланг на Сувоборский гребень. Занять линию Сувобор — Раяц — Проструга. Собрать войска, дать им отдохнуть ночь. Чтобы хоть одну ночь армия спала.

Путник снова закашлялся. Мишич ждал, пока его голос прорвется сквозь шум земли, рек, лесов. Это значит — отказаться от Малена, он возразит.

— Говорите, Мишич.

— Мален — открытая рана, господин воевода. Крайне необходимо получить одну дивизию. Позиции армии растянуты и не всюду прикрыты. Фронт тянется через три горных гряды.

— Да, Мален. — Путник умолк. Надсадный кашель опять гремел над долиной. — Я вас вызову через пятнадцать минут…

— Господин воевода, времени нет, надо срочно передать распоряжения в дивизии…

Перекликались телефонисты. Мишич опустил трубку на рычаг аппарата. За спиной у него чихал начальник штаба.

— Господин генерал, противник использует туман, желая застать нас врасплох. Это погибельно для армии, боевой дух которой поколеблен.

— Любой армии неприятно, когда ее застигают врасплох. Я не вижу причин, почему нам тяжелее, чем другим.

— Сообщают, что сегодня солдаты особенно паникуют. Количество дезертиров с полудня резко возросло. Я считаю, необходимо ввести полевые суды. Вечером Верховное командование интересовалось, как у нас действуют полевые суды.

— Пока я командую сербской армией и пока эта армия защищает порог своего дома и свой очаг, полевых судов в ней не будет. Идите, я вызову вас через двадцать минут.

Полковник Хаджич сделал несколько шагов назад и, не поворачиваясь, вышел из комнаты. В темноте Драгутин наигрывал коло. Вестовой подбадривал командующего. Мишича охватил озноб. Если б такие дудки слышались во всех окопах, если бы вот такие Драгутины играли в ротах, ему бы сегодня не потребовалось писать приказ об отходе на Сувобор. И до тех пор, пока в ротах не будет слышно музыки и песен, пока не начнут танцевать коло, пока не пойдут в ход соленые солдатские шуточки, пока парни не станут ругать Франца Иосифа и неприятеля, а не Пашича, до Тех пор не может быть речи о наступлении. Сейчас нужно не позиции и окопы укреплять, но душу солдатскую. Нужно поднять дух солдата. Это — главная стратегическая задача. Завтра он стал бы иначе преподавать стратегию и растолковывать слушателям причины военных побед и поражений. Завтра?