Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова

это какая-то проверка»39; в серии «97 секунд» (4:3) втыкает нож в розетку, чтобы узнать, «что там»; сюда же примыкает неоднократно повторяющийся «мистический» опыт Хауса. В случае со священником он в итоге исключает как симптом галлюцинацию (видение Христа), и это позволяет ему поставить правильный диагноз. Правда, он списывает видение на действие алкоголя, но сам пациент явно теперь придерживается другого мнения.

Священник из серии «Неверующий» (на тот момент вполне еще неверующий) проницательно подмечает: «Вы хотите поговорить о моем лицемерии? [Хаус не понимает, почему священник, утратив веру, не ушел из церкви.] А как насчет вашего? Вы ведете себя так, словно вам плевать, но тем не менее продолжаете спасать людей. Вы ищете не доказательств своей правоты; нет, вы хотите, чтобы кто-то доказал вам, что вы не правы, и подарил вам надежду. Вы ведь уверовать хотите, правда?» На это Хаус (замечание пациента явно попало в яблочко) отвечает грубой иронией: «Да, я хотел бы попасть в лес, где все деревья увешаны шлюхами. Но совокупляться с деревьями – люди меня вряд ли поймут», – и тут же улетучивается из палаты.

Реплика Хауса, впрочем, отнюдь не случайна: практикуя «честные», «правдивые», основанные на простой потребности отношения с проститутками, он противопоставляет их сложности и лживости романтических отношений. Для Хауса сексуальные отношения существуют на уровне анонимного короткого замыкания. Сексуальность, основанную на кастрации, нехватке, сексуальность всегда проблематичную, связанную с травмой и бессознательной фантазией (фундаментальной фантазией, или фантазмом, в психоаналитических терминах), которая маскирует зияние объекта-причины, невозможность сексуальных отношений, восполняемую любовью, он не признает.

Собственно, Бог и занимает место этого травмирующего зияния, которое настолько невыносимо, что Хаус хотел бы его целиком заполнить научным, не знающим нехватки знанием: «Мы можем знать все. Истина есть истина»40. В серии «Обе половинки вместе»41, пытаясь понять, какие чувства испытывает к нему Кадди после проведенной вместе ночи, он делает ее термические снимки – «…они не врут, в отличие от разговоров» – и утаскивает стаканчик Кадди, чтобы выявить окситоцин, гормон привязанности. Научные доказательства налицо – беда только в том, что Хаус не подозревает о proton pseudos, ложной исходной посылке: никакой совместной ночи не было, это всего лишь галлюцинация Хауса.

Чего хочет женщина, того хочет Бог

Желание Хауса-богоборца подобно желанию истерички, которая только и делает, что разоблачает господина, твердит о его нехватке, жалуется на нее. Но, чтобы разоблачить господина, нужно сначала его создать, поддерживать его желание, его фаллическое могущество. Таковы фрейдовские пациентки, отцы которых так или иначе обнаружили свою немощь (дурной нрав, болезнь, импотенция). Истеричка не находит в своем отце той опоры, на которую она рассчитывала: фаллос отца всегда в чем-то себя не оправдывает. «Отец истерички структурно импотент», по выражению Сержа Андре42. Что это означает? В какой опоре нуждается истеричка?

Означающего женственности не существует, единственное означающее – это фаллос и, соответственно, обладание или не обладание им. В поисках своей женственности истеричка выбирает фаллическую идентификацию с отцом, но этой идентификации недостаточно для постижения тайны женственности. Женщина – pas toute, не-вся, она не вписывается целиком под фаллос: «…образ тела не может полностью одеть, эротизировать Реальное тела»43. Остается зазор, дыра, то, что вызывает тревогу, то, что невозможно назвать, – безымянное, невыразимое.

Фаллическая идентификация у истерички – способ эту дыру закрыть. Но, идентифицируясь с мужским желанием, она неизбежно оказывается в ловушке и теперь воспринимает себя как объект, игрушку, товар, отданный во власть «мужского извращения»44. Истеричка посвящает свою жизнь восстановлению, исправлению дефекта в Другом (пациентка Фрейда Элизабет фон Р. самоотверженно ухаживает за больным отцом, служа ему, как преданный рыцарь в фаллических доспехах) – не затем чтобы получить от него фаллос, а затем «чтобы получить что-то принципиально отличное от фаллоса: знак, который позволит ей утвердить свою женственность, получить признание этой женственности»45.

Отсутствие означающего женственности – обратная сторона фаллического означающего, которое отсылает к фаллическому (сексуальному) наслаждению (jouissance), но не в силах ничего сказать о том, что Лакан называет Другим наслаждением, или наслаждением бытия. Оно находится по ту сторону речи, речь его не в состоянии выговорить. У него есть и другие названия: наслаждение тела как такового, как живого, асексуального, реального, по ту сторону языка; наслаждение Другого (которое может быть представлено как в психотическом опыте, так и в мистическом; отсюда – мистическое наслаждение, jouissance мистиков); женское наслаждение – то, о котором сама женщина сказать ничего не в состоянии. Этот непреодолимый барьер между двумя типами наслаждения и есть то, что определяет невозможность сексуальных отношений: мужское (фаллическое) наслаждение не имеет доступа к Другому наслаждению, женское наслаждение ускользает от мужчины, женщина предстает перед ним в качестве объекта фантазии, фетиша. Для женщины отсутствие сексуальных отношений восполняется не объектом-фетишем, а… Богом.

Бог – это, собственно, имя Другого наслаждения. Такую же роль выполняет Дама в куртуазной лирике; ее атрибуты напоминают атрибуты Бога в мистической (например, суфийской) поэзии. Бог не расщеплен нехваткой, занимает место утраченного объекта, абсолютной целостности, «целостного сексуального влечения, в противоположность влечениям частичным»46. Здесь Лакан проводит грань между Другим речи, расщепленным нехваткой, т. е. Другим, в котором есть дыра, и Другим Реальным, чье место эта дыра очерчивает, о котором ничего нельзя сказать, ибо язык, основанный на нехватке, перед ним бессилен. Это Другой пол (фр. sexe), отношения с которым невозможны.

Адресуясь такому Другому, женщина обращается к тому, кто находится вне законов фаллического означающего, т. е. вне законов кастрации.

Это позволяет ей сместиться с позиции, где она не-вся, кастрированный субъект, в сторону партнера, который вовсе не кастрирован, к месту, где мужчина становится Богом, а она становится Женщиной (La femme). Этой фантазией о всемогущем существе, которое сделает ее полностью Женщиной, женщина отвечает на дыру, открывающуюся в Другом, подобно тому как мужчина в тех же обстоятельствах прибегает к своему фантазийному объекту47.

Нетрудно заметить, что на этой женской фантазии базируются, в частности, миф о Дон Жуане или миф о вампире. Что же касается мужской фантазии, то о ней дает представление описанное Фрейдом расщепление образа женщины на возвышенный объект любви (мадонна)