Тайны Кремля - Юрий Жуков

Все три решения ПБ в совокупности означали фиксацию внезапного передела власти. Второй человек в стране, Вячеслав Михайлович Молотов, как и в мае 1941 года, практически отстранялся от своих важнейших обязанностей фактического главы правительства страны. Оставался — но надолго ли? — лишь министром иностранных дел. Его место в Совмине вновь занял Н. А. Вознесенский, правда вынужденный до поры до времени делить обретенную власть с Л. П. Берия и Г. М. Маленковым. Берия лишний раз продемонстрировал незыблемость своего положения напрямую зависевшего от важности создания Советским Союзом собственного ядерного оружия и средств его доставки. Более того, частично вернул утраченное — возможность воздействовать на деятельность госбезопасности. 17 апреля ПБ поручило именно ему возглавить особую комиссию, включившую Кагановича, Маленкова, Вознесенского, Абакумова, Власика, но почему-то без Кузнецова, призванную принять или отвергнуть представленный МГБ проект «обеспечения полной секретности телефонной связи между членами девятки»[616]. Маленков же сумел доказать всем не только то, что у него не ослабла воля к власти, но и сохранилась способность, умение неуклонно возвращать себе потерянные вроде бы позиции.

Одновременно начало 1948 года показало и иное. Утверждение, закрепление жесткого внутриполитического курса. Тех его черт, которые казалось бы остались навсегда в далеких 30-х годах. Неоспоримым же свидетельством тому стали явно не случайно совпавшие по времени до дня еще два постановления ПБ — принятые 5 апреля. В соответствии с первым из них (по регистрации), М. Б. Храпченко и его уже бывшим подчиненным по комитету предъявлялись обвинения в «систематических нарушениях финансово-бюджетной дисциплины в расходовании государственных средств»[617]. Обвинения в преступлении, которое могло при желании рассматриваться и как просто административное упущение, и как уголовно наказуемое деяние.

Второе постановление из-за своей сути сразу же приобретало характер дамоклова меча, снова повисшего над всей властной элитой за исключением узкого руководства. Оказывалось таковым, ибо им создавался очередной неконституционный карательный орган, общий для обеих ветвей власти страны: «В интересах укрепления партийной и государственной дисциплины, — гласил этот документ, — борьбы с проявлением разложения и антигосударственными проступками, роняющими честь и достоинство руководящих советских и партийных работников, организовать при Совете Министров СССР и Центральном Комитете ВКП(б) суд чести. На суд чести при Совете Министров СССР и Центральном Комитете ВКП(б) возлагается рассмотрение антигосударственных и антиобщественных поступков, совершенных министрами союзных министерств и их заместителями, председателями комитетов Совета Министров СССР и их заместителями, начальниками главных управлений при Совете Министров СССР и их заместителями, секретарями ЦК компартий союзных республик, председателями советов министров союзных республик и министрами союзных республик…» И как это уже было при создании суда чести для ЦК ВКП(б), сразу же, но только другим пунктом протокола, определили первую, оказавшуюся и единственной, жертву. Решили: «Дело об антигосударственных поступках т. Ковалева передать на рассмотрение суда чести при Совете Министров СССР и ЦК ВКП(б) с освобождением его от обязанностей министра путей сообщения. Обязать первого заместителя путей сообщения т. Бещева немедля приступить к исполнению обязанностей министра путей сообщения»[618].

Широкому руководству следовало насторожиться, возможно, даже и испугаться. И не только из-за этих двух постановлений ПБ, но и из-за того, что сопровождало их. Ставшего слишком уж нарочитым снятия со своих постов министров, которым вроде бы не следовало ничего опасаться. Ведь они не только прошли беспримерно суровую школу подчинения и управления, но и выдержали успешно своеобразный экзамен в годы войны. Доказали конкретной работой, умением справляться с любыми, самыми сложными поручениями. Тем не менее именно их и затронула необычная чистка. Привела только за три месяца к освобождению по различным причинам девяти членов правительства. Уже упоминавшихся В. А. Малышева, М. Г. Первухина, И. В. Ковалева, М. Б. Храпченко, а кроме того еще и министров юстиции — Н. М. Рычкова, финансов — А. Г. Зверева, связи — К. Я. Сергейчука, морского флота — П. П. Ширшова, председателя комитета по делам физкультуры и спорта — Н. Н. Романова[619].

Лишь одно могло послужить некоторым утешением для всех, и затронутых чисткой, и тех, кого она не коснулась. Никому не предъявляли обвинений политического характера, никого — даже тех, кого снимали, включая и Ковалева, не отдавали под суд, не приговаривали к лишению свободы, тем более — к расстрелу. Даже Храпченко, хотя его «дело» и сопровождалось идеологическими акциями, по своим масштабам более значительными, нежели в августе — сентябре 1946 года. «Дело», оказавшееся напрямую связанным с принятием ПБ 10 февраля суровым по тону постановлением «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели», а до того — с проведением 10–13 января необычного, в ЦК ВКП(б), широкого совещания «деятелей» советской музыки. Совещания, где Жданов сыграл ведущую роль, но почему-то сидел в президиуме вместе с другими секретарями ЦК — М. А. Сусловым, А. А. Кузнецовым, Г. М. Поповым. Совещании, как бы естественно перешедшим в 1-й съезд Союза советских композиторов, заседавшим с 19 по 25 апреля. И на совещании, и на съезде практически все участники, поддерживая в том Жданова, пытались связать пресловутую давнюю «правдинскую» статью «Сумбур вместо музыки» с днем настоящим. Дружно осуждали творчество выведенных из оргкомитета Арама Хачатуряна, Вано Мурадели, Левона Атовмьяна, а также Дмитрия Шостаковича, Сергея Прокофьева, Виссариона Шебалина, Юрия Шапорина, Николая Мясковского.

Именно отсутствие политических мотивов, судебных наказаний при освобождениях от должности или признании серьезных «идеологических» ошибок, и создавало ощущение странной, «аппаратной» игры, которую вели те, кто скрывался за кулисами, оставался в тени. Игры во имя достижения непонятной остальным цели, остающейся загадочной и поныне. Даже сегодня нельзя дать однозначное, обоснованное объяснение происходившему тогда во власти. Нельзя прежде всего потому, что ужесточение отношения к высшим государственным служащим в равной степени подрывали позиции и А. А. Кузнецова, возглавлявшего УК, и Г. М. Маленкова, до своего ухода с этого поста выдвигавшего на руководящие посты тех, кто и подвергался опале. Мало того, жесткий кадровый курс оказывался выгодным все тем же двум членам узкого руководства, а вместе с тем еще и Сталину. Ведь именно в то время Иосиф Виссарионович вновь начал проявлять прежнюю активность, усиливая свое положение единоличного лидера, укрепляя его. Не довольствуясь тем, что с помощью Кузнецова — Абакумова и Булганина полностью контролировал силовые структуры, госбезопасность и армию, напрямую подчинил себе еще одно столь же значимое, только с точки зрения экономики, ведомство. Косыгиным заменил 23 марта Зверева, пониженного до уровня первого заместителя, на посту министра финансов, сразу же приняв «наблюдение и контроль за работой» этого министерства на себя. А 12 апреля весьма странным образом преобразовал еще и валютный комитет ПБ. Включил в его состав А. Н. Косыгина, Л. 3. Мехлиса и В. Ф. Попова[620].

Но все же массовые репрессии, непременный атрибут жесткого курса, все же возобновились, и именно в то самое время. Правда, на весьма ограниченной территории — лишь в республиках Прибалтики, западных областях Украины; в ограниченных размерах — затронули исключительно сельское население, невольно служившее опорной базой не ослабевавшего вооруженного сопротивления сепаратистов, в столь же узких рамках формы наказания по большей части свелись к высылке населения из западных областей Украины в центральные и восточные.

Как уже отмечалось выше, 15 декабря 1947 года по решению ПБ первого секретаря ЦК КП(б) Украины Л. М. Кагановича отозвали в Москву. На освободившуюся должность утвердили единственного возможного кандидата — члена ПБ Н. С. Хрущева, а для сохранения разделения полномочий назначили главой республиканского правительства Д. С. Коротченко. В силу возвращенного высокого положения Никите Сергеевичу теперь в несоизмеримо большей степени, нежели прежде — как председателю СМ УССР, приходилось отвечать за положение в западных областях, где продолжали сопротивление всем органам власти, и советским, и партийным, ОУН и ее «военное крыло» — УПА. Мало того, необходимо было Хрущеву и как-то оправдать свои четырехлетней давности шапкозакидательские заявления. Утверждения донельзя оптимистические — мол, ликвидация вооруженного подполья произойдет в самое ближайшее время, став простой операцией.