Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Тебя никто не обижает? — спросил Симэнь.

— Я хотел вам, батюшка, кое-что сказать, — начал Шутун, — но так бы и не решился, если б вы меня не спросили.

— Говори, в чем же дело.

Шутун рассказал хозяину о Пинъане.

— В прошлый раз, когда вы позвали меня, он с Хуатуном под окном подглядывал. Я своими глазами их видел, когда вынес вам воды. Пинъань обзывает меня пакостником и поносит перед всеми.

Симэнь пришел в ярость.

— Не будь я Симэнь Цин, если не перебью ноги рабскому отродью, — ругался он.

Однако не будем больше говорить о том, что происходило в кабинете.

Как только Пинъань узнал, что Шутун снова заперся в кабинете с хозяином, он, ничего не подозревая, поспешил доложить Цзиньлянь, и та велела Чуньмэй позвать хозяина.

Только Чуньмэй повернула в сосновую аллею, как заметила игравшего с белкой Хуатуна.

— Что тебе угодно, сестрица? — спросил он. — Батюшка в кабинете.

Чуньмэй отвесила ему оплеуху. Симэнь же, заслышав шуршание юбки, бросил поспешно Шутуна, лег в постель и притворился, будто спит. Слуга взял в руку кисть и сел за стол. Чуньмэй навалилась на дверь и очутилась в кабинете. Симэнь громко захрапел.

— Заперлись, затаились — брачную ночь, что ли, справляли, а? — спросила она, обратившись к Симэню. — Матушка хочет с вами поговорить.

— Ишь, болтушка! — проворчал Симэнь, делая вид, что пробуждается ото сна. — Чего ей еще понадобилось? Ступай, дай мне размяться немножко. Я сейчас.

— Не пойдешь, с постели стащу, — настаивала на своем Чуньмэй.

Симэню ничего не оставалось, как уступить ее требованиям, и он направился к Цзиньлянь.

— Что он там делал? — спросила служанку Цзиньлянь.

— Со слугой в кабинете заперлись и затихли — будто муху ловят. Чем они там занимались? Похоже, брачную ночь справляли. Только я вошла, слуга сразу к столу — вроде пишет, а этот верзила на кровати растянулся. Еще вставать не хотел.

— Боялся, здесь его в кипящий котел бросят, а потом съедят! Негодяй бесстыжий! Где у тебя совесть? Полюбуйтесь, люди: средь бела дня со слугой запирается, грязные дела делает. Сперва у рабского отродья в вонючей заднице копается, потом на ночь к нам заявляется. Как хорошо!

— И ты веришь тому, что плетет эта болтушка?! — отпирался Симэнь. — Чем я занимался! Да я просто прилег посмотреть, как он пишет визитные карточки.

— И надо было дверь запирать? — не унималась Цзиньлянь. — Визитные карточки писать! Подумаешь, секретные бумаги! Небось, не трехногого Громовержца[513] в кабинете держишь, не двурогого слона, что от глаз людских скрывать надобно! Завтра вон супруга У Старшего угощение устраивает, нам шестерым приглашения прислала. Так что без разговоров ты обязан найти мне подарок — с пустыми руками не пойдешь. А не дашь, у любовника попрошу. Старшая подносит платье и пять цяней серебром, остальные — кто шпильку, кто цветы для прически, только у меня нет ничего. Никуда я не пойду.

— Да вон возьми в шкафу кусок красной кисеи — вот тебе и подарок, — посоветовал Симэнь.

— Придумал тоже! Кусок кисеи! Курам на смех! Нет уж, я дома останусь.

— Ладно, не горячись! Погоди, что-нибудь в тереме найду. Мне в Восточную столицу подарки посылать — тоже несколько кусков надо. Тогда и тебе дам.

Симэнь направился в терем к Пинъэр и достал два куска черного шелка, отделанного золотыми единорогами, два куска цветного нанкинского атласа, по куску ярко-красного газа и голубого атласа.

— Поищи шелковую кофту да передай Цзиньлянь, — попросил он Пинъэр, — а то ей завтра поднести ничего. А нет, придется из лавки брать.

— Зачем из лавки? — возразила Пинъэр. — У меня есть шелковая узорная кофта ярко-красного цвета и голубая юбка — все равно лежат. Мы их вместе и поднесем завтра.

Пинъэр достала из сундука кофту с юбкой и пошла показать Цзиньлянь.

— Сестрица, выбирай: хочешь — кофту, хочешь — юбку, — сказала Пинъэр. — Вместе поднесем, вот и будет наш подарок. Зачем в лавке брать!

— Неудобно мне брать твою вещь, — смутилась Цзиньлянь.

— Как можно так говорить, дорогая сестрица? — уговаривала ее Пинъэр.

Цзиньлянь долго отказывалась, но, наконец, согласилась и вышла позвать Чэнь Цзинцзи, чтобы тот изящно завернул подарок и написал сверху их имена.

Не будем больше говорить, как Симэнь доставал шелк, а расскажем о Пинъане.

Он стоял у ворот, когда появился друг Симэня — Бай Лайцян.

— Хозяин дома? — спросил он.

— Нет батюшки, — ответил Пинъань.

Бай Лайцян не поверил ему и направился прямо к зале.

— Выходит, и верно, нет дома, — проговорил он, увидев запертую дверь. — Где ж он?

— За городом на проводах.

— Раз на проводах, когда-никогда вернется.

— А что вы хотели, дядя Бай? — спросил Пинъань. — Я доложу, как только батюшка прибудет.

— Да ничего особенного. Давно не видались, вот и зашел посидеть. Не беспокойся, я подожду.

— А задержится? — не унимался Пинъань. — Не дождаться вам!

Бай Лайцян между тем отпер дверь, вошел в залу и расселся в кресле. Ни один из слуг не уделил ему ни малейшего внимания. Он же, знай себе, сидел. Но вот ему, наконец, повезло: к зале приближалась с кусками шелка в руках Инчунь, а с нею рядом Симэнь. Служанка вышла из-за ширмы и, заметив Бай Лайцяна, положила поспешно шелк и бросилась вон.

— Батюшка, оказывается, дома! — воскликнул Бай и, приблизившись к хозяину, склонился в приветствии.

Симэнь не смог скрыться от непрошенного гостя и велел ему сесть. Хозяин оглядел Бай Лайцяна внимательным взглядом. На том была стираная-перестиранная, кроеная-перекроенная старая шелковая шапка, которая, казалось, повидала на своем веку и великие горы, и хребты-перевалы; грубый холщовый халат с обтрепанным грязным воротником. Весь измятый, засаленный подливками, сплошь покрытый жирными пятнами, вывести которые было бы под силу лишь могучему костру, халат колом стоял. Обут Бай Лайцян был в допотопную пару стоптанных сапог со вздернутыми кверху носками. Голенища у них свисали, как древесный гриб, слоями, а из-под них торчали когда-то желтые шелковые чулки, вонявшие потом не лучше седла. Они были дырявые, как мишень, в которую стреляли то галькой, а то и целыми булыжниками.

Чай подавать Бай Лайцяну не собирались, хотя рядом и стоял слуга Циньтун. Ему Симэнь велел отнести шелк в гостиную и попросить зятя Чэня упаковать. Слуга с кусками шелка удалился в западный флигель.

— Прости меня, брат! — всплеснув руками, воскликнул Бай. — Давно я тебя не навещал.

— Благодарю за внимание, — отвечал Симэнь. — Но я редко дома бываю. Все время в управе — дела.

— Неужели каждый день приходится посещать управу? — удивился Бай Лайцян.

— Да еще два раза в день! — говорил Симэнь. — Дня не проходит без разбирательства. А первого и пятнадцатого числа каждого месяца совершается торжественное поклонение.[514] После церемонии вершащие правосудие отправляются на расширенное заседание. Околоточные, стражники — все обязаны являться на поверку. А сколько забот дома! Ни минуты свободной! Вот и нынче за город выезжал. Сюй Наньси произведен в начальники крепости Синьпин, и все чины управы устраивали ему проводы. Только домой заявился, а уж на завтра приглашение — смотритель императорских поместий его сиятельство Сюэ дает прием. Но поехать не придется — слишком далеко. На следующий день, слыхал, предстоит встреча нового цензора. А тут еще четвертый сын его превосходительства императорского наставника бракосочетается с принцессой и становится зятем Сяо Моу Добродетельного. Племянник главнокомандующего Туна, Тун Тяньинь, возводится в ранг инспектора дворцовой гвардии… И всем надо подарки готовить, так что за эти дни вымотался вконец.

Они вдоволь наговорились, когда Лайань принес, наконец, чай. Едва Бай Лайцян успел отпить глоток, как показался Дайань с красной визитной карточкой в руках.

— Его превосходительство судебный надзиратель господин Ся прибыли! — объявил он, влетая в залу. — Спешились у ворот.

Симэнь поспешил в дальние покои переодеться, а Бай Лайцян укрылся в западном флигеле, откуда наблюдал за надзирателем из-за занавеса.

Через некоторое время в залу проследовал сопровождаемый толпой одетых в черное слуг и посыльных надзиратель Ся в парадном черном халате с круглым шелковым воротничком цвета воды, украшенным разноцветной бахромой и изображением золотого льва. Под халатом у него виднелась бледно-голубая шелковая рубашка, на талии красовался источавший густой аромат пояс, отделанный золотом, и связка ключей. Обут он был в черные высокие сапоги.

Одетый в парадное платье Симэнь Цин вышел ему навстречу. После взаимных приветствий один занял место почетного гостя, другой — хозяина. Вскоре появился Цитун с квадратным лакированным подносом, отделанным агатом. Перед гостем и хозяином появились изящные узорные чашечки в серебряной оправе с золотыми ложечками, по форме напоминающими листочки абрикоса. Из чашек струился аромат крепко заваренного чая с корицей и мускатом.