Нерон - Д. Коштолани

Юноша медленно подвигался по фламинийской дороге, опустив голову на грудь. Он неторопливо шагал вперед, пока довольно резкий порыв ветра не вывел его из задумчивости. По обеим сторонам дороги белели памятники, выступая на темном фоне кипарисов; из-за их мрачных силуэтов тускло просвечивала вечерняя заря. Ночной ветер заставлял иногда вздрагивать вершины деревьев, и таинственный шорох ветвей, осенявших пышные мавзолеи, действительно мог подействовать удручающим образом и на менее впечатлительного человека, чем Парис. Юноша опустился на каменную скамейку близ одного из памятников и стал смотреть на пустынную местность, прорезанную вдали грандиозным изгибом водопровода, который казался отсюда окаменевшей погребальной процессией. До Париса долетал глухой ропот Тибра; ветер усиливался; кипарисы громче перешептывались между собой; в их листве раздавались как-будто печальные вздохи. В этих замирающих звуках чудились всплески волн подземной реки; они точно манили измученного человека отрешиться от всего земного и успокоить свой бренный прах в тиши уединенного кладбища. Парису пришло в голову; не лучше ли предоставить Лидию ее судьбе.

«Любовь! Что такое любовь?» — думалось ему. Он испытал ее и теперь считает пустою шуткой богов. Ни одна женщина не сумела привязать его к себе надолго, и кто из представителей жалкого человечества способен вообще внушить благородную привязанность? Бедняжка Лидия! Конечно, она так беззащитна и притом не обладает никакими дарованиями, которые могли бы упрочить за нею лучшее будущее. Если она не достанется Парису, то, пожалуй, примирится со своей долей, привыкнет к тому, кто ее приобретет. Если даже Лидия не переживет горя, много ли она потеряет, удалившись из этого мира в тихое царство теней? Ее можно сравнить с нераспустившейся розой, растоптанной на пиру ногами гостей. Жениться на ней Парису было неприлично, он мог только отпустить девушку на свободу.

Невеселые размышления были прерваны отголосками смеха. Танцор вздрогнул и стал прислушиваться. Вскоре до него донеслись жалобные, хриплые крики. Вблизи мавзолея Августа показался красноватый свет факелов, мелькавший между деревьями. Парис пошел по направлению к роще. Крик становился слышнее. При блеске огней между деревьями двигались человеческие тени. Актер, подстрекаемый одним любопытством, подошел еще ближе и увидел группу молодых людей, обступивших какое-то уродливое маленькое существо, которое отчаянно билось, пронзительно визжа. Невольники стояли вокруг, держа в руках факелы, издававшие ежеминутный треск; молодые повесы хохотали; карлик в ребяческом гневе цеплялся за стволы деревьев и ветви кустарников, отбиваясь ногами от нападающих, которые старались повалить его на разостланный плащ, и, вероятно, собираясь подкидывать, как эластичный мячик.

Неизвестно, чем кончилась бы жестокая потеха, но появление постороннего лица смутило праздную молодежь. Когда же подошедший незнакомец оказался знаменитым танцором Парисом, проказники присмирели. Молодой человек подошел сначала к лежавшему на траве калеке, потом окинул презрительным взглядом его мучителей и с упреком покачал головой. Пристыженные повесы повернулись к своим невольникам и, скрывая под принужденным смехом неприятное замешательство, удалились, как толпа провинившихся школьников.

Перепуганный карлик робко поднял голову, не решаясь верить своей безопасности. В эту минуту Парис увидел его лицо и чуть не вскрикнул от изумления: перед ним был Антоний, любимец императора. Карлик вскочил на ноги с проворством кошки. Зорко оглядевшись вокруг, он сжал кулаки, сердито грозя своим удалявшимся врагам и посылая им вслед проклятия.

— Вот что значит исполнять женские прихоти и потворствовать женским капризам! — пробормотал в заключение горбун и обратился к Парису с нахмуренным лицом: — Благодарю, что выручил.

— Эти мошенники хотели заставить меня прыгать, как кузнечика, и, наверно, вытрясли бы из меня душу, не так ли? — прибавил он, размахивая несоразмерно длинными руками.

Актер не мог видеть карлика из-за наступившей темноты. Зловещий голос безобразного существа нагонял на юношу неопределенный страх. Танцор хотел молча удалиться, но странный собеседник удержал его.

— Постой! Куда ты? Подожди немного, я охотно побеседую с тобою.

Парис холодно заметил, что теперь уже ночь, и советовал Антонию поскорее уйти из глухого места, чтобы не подвергнуться новой неприятности. Стараясь незаметно уйти от горбуна, молодой человек ускорил шаги, но тотчас ударился головой о древесный сук. Взяв немного в сторону, он увидел звездное небо между верхушками пиний. Яркие лучи месяца упали на курчавую голову уродца, одетого в красное суконное платье, и осветили его недобрую улыбку.

— Ну, не сердись на меня! — воскликнул он со смехом, догоняя Париса. — Я не хотел тебя обидеть! Благодарю за твое заступничество, но знай, что это из-за тебя попал я в эту беду.

— Что такое? — сердито вскричал актер, отталкивая от себя Антония, уцепившегося за его руку.

— Перестань сердиться; ты, конечно, догадываешься, кто послал меня? Да, да, ей хотелось в точности узнать, как тебе спалось в эту ночь, чем ты был занят, даже о чем думал. Она не пожалеет никаких денег, лишь бы проведать твои тайны. Ну, что же ты скажешь? Разве это не любовь, и может ли подобное чувство остаться без ответа?

Парису захотелось ударить негодяя, но минутная вспышка гнева сменилась безотчетным страхом.

«Эта женщина! Опять эта женщина! — подумал он, чувствуя, как у него стынет кровь. — Что ей от меня нужно?»

Вспоминая приторные любезности Домиций и ее заискивающие улыбки, ее неподвижное лицо, юноша чувствовал тошноту, как будто на него повеяло запахом тления от надгробного памятника.

— Дай мне посмотреть на тебя хорошенько! — продолжал между тем, нисколько не смущаясь, горбун, — когда ты выйдешь из тени на свет, мне, вероятно, удастся прочитать в безупречных линиях твоего лица красноречивый ответ на мои речи. Как обрадуется императрица, когда я принесу ей радостную весточку!

Парис бросился в кусты, желая скрыться от назойливого уродца. Между тем проворный Антоний не отставал от него, по-прежнему болтая о Домиций, говоря о том, как она неутешна, как ее перестали занимать и зрелища в цирке, и драгоценные уборы. По его словам, огорченная царица, желая обуздать свою страсть, принялась изучать философию Аристотеля, забросив поэзию, где слишком много говорится о любви.

Парис делал вид, что ничего не слышит, повторяя только по временам: «Ступай своей дорогой! Отстань от меня». Наконец карлик, выбившись из сил, отстал от быстро идущего юноши.

Уже в воротах своего дома Парис решил: а почему не воспользоваться расположением Домиций, чтобы, пользуясь ее щедростью, устроить свободу Лидии? Так думал Парис, медленно продвигаясь по широкой дорожке сада, усыпанной песком и обсаженной пиниями. И хотя он старался предварительно взвесить этот безумный план, но заманчивая мысль мало-помалу порабощала его волю. Юноша прошел через атриум в свою спальню, как лунатик, не отдавая отчета в своих действиях; потом сел у кровати и, медленно раздеваясь, поднял глаза к звездному небу, видневшемуся в отверстии крыши. Так сидел он несколько времени, пока голос Рифуса не вывел его из задумчивости. Парис хорошо сознавал, как сильно он рискует: искать сближения с Домицией было все равно, что положить голову в львиную пасть. Но именно эта опасность начинала привлекать его; молодой человек нередко жаждал новизны, потому что его расслабленные нервы требовали сильных ощущений. Юноше хотелось борьбы с препятствиями, которая могла бы возбудить в нем энергию, нарушив скучное однообразие жизни; кроме того, в настоящем случае было задето и самолюбие Париса, которому было бы неприятно оказаться несостоятельным в глазах работорговца. Ловкая Домиция могла искусно скрыть свою неверность от мужа. Императрица имела право покровительствовать юноше как артисту и, награждая его мелкими подарками, прибавить к ним один крупный.

V

Места для зрителей в Помпейском театре наполнялись с каждой минутой, в публике слышался сдержанный шепот ожидания; искусные руки театральных рабочих приводили в порядок занавесь; другие подвигали кулисы; распорядитель расставлял хор певцов, ожидавших только условного сигнала, чтобы начать свое величественное пение, показавшись из глубины сцены.

Сегодня Парису предстояло в первый раз вступить на подмостки не в качестве танцора, а в великолепной роли Эдипа. Немудрено, что не особенно большой театр Помпея с самого полудня наполнился любопытными; зрители доходили чуть не до драки из-за мест, и хозяину театра стоило величайшего труда водворить порядок и тишину. Герой спектакля прибыл сюда еще за час до начала представления и находился в своей уборной, вправо от сцены, где он то поправлял на себе костюм, то просматривал роль. Тревога Париса возрастала все сильнее. Сегодняшнее испытание должно было решить, может ли он исполнять серьезные трагические роли на сцене, или обречен оставаться на всю жизнь плясуном и шутом, потешающим праздную толпу. Молодого актера трясла лихорадка. Он делал и говорил несообразные вещи, что вывело наконец из терпения слугу, который пристегивал Парису котурн. Юноша был недоволен каждою мелочью; по его словам, ремни были затянуты то слишком туго, то слабо. Маски, нравившиеся ему несколько дней назад, теперь никуда не годились. У одной из них была чересчур плачевная мина, у другой — плохая борода, отверстие для рта то слишком широко, то узко. Той же строгой критике подверглись и великолепное царское одеяние для роли Эдипа, и скипетр.