Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— Ольга Михайловна, вы что притихли?

— Ничего, Флегонт Лукич, вы не обращайте на меня внимания… Может, мне уйти?

— Зачем же? — улыбнулся Флегонт. — Тут дело шире и глубже семейного. Вам только польза послушать нас.

— Вот ты и твои единомышленники сочинили обо мне листовку, — помолчав, начал Викентий. — Вы порочите мое имя и уверяете, будто я агент охранки…

— Состоите вы на службе в охранке или нет, не суть важно, — прервал его Флегонт. — Важно, что охранке ваши мысли на руку. А что касается листовки — дело это распадается на две половины. Верно, листовка была пущена. Могу сказать, что главной заводчицей была ваша дочь. Не знаю в подробностях, что между вами вышло, но Татьяна никогда о вас не вспоминает…

— Она меня не вспоминает, я — ее! — Викентий побледнел.

Флегонт сдул пепел с цигарки.

— Ладно, речь не о том. Так вот о листовке. Ну, а вы, Викентий Михайлович, вы-то как нас выставляете в своих речах и проповедях?

— Я нигде и никогда не говорил, будто вы кем-то куплены. Я борюсь с вами честными средствами… А вы какими?

— Погодите, — остановил его Флегонт. — Ведь у нас тоже есть свои мысли. Мы знаем, в чем человеческое счастье и где причина человеческих несчастий — короче, и нам есть что сказать народу… И куда его позвать, мы тоже знаем, и будущее его тоже видим. Так вот об этом самом нам не токмо что писать, говорить не дозволено. Почему — хочу я спросить вас?

— Потому, что вы за насилие, за кровь, за уничтожение классов.

— Давайте разберемся, кому мы хотим добра и от кого хотим избавиться… Разве мы трудящемуся, честному мужику прочим разгром? Рабочему человеку? Доктору, скажем, или чиновной пешке? Солдату или какому-нибудь там офицеру? Может быть, мы ученым людям прочим гибель? Читали вы такое в наших сочинениях? Мы говорим народу: уничтожить насильников. И уничтожим, ежели станут сопротивляться.

— Вот, вот! — подхватил Викентий. — А ведь это же люди, живые сердца, души, радости, печали… Значит, их скопом под топор?

— Так их же малая кучка, а что они с народом делают? — гневно воскликнул Флегонт.

— Мне жалко каждого человека. Не для того он создан, чтобы его убивали или чтобы из него сосали кровь.

— Но ведь сосут, сосут же из народа кровь! — вмешалась Ольга Михайловна. — Разве вы не видели избитого Луку Лукича? За что его били? — Ольга Михайловна возвысила голос. — Почему его не пожалели?

Чоба и Аленка, разбуженные громким говором, подошли к дверям и слушали спор. Лука Лукич много раз переходил с места на место. Ольге Михайловне тоже не сиделось, и она то останавливалась перед Викентием, то перед Флегонтом.

— … Я не хочу ни зла, ни пролития крови, ни вражды, — все более возбуждаясь, отвечал ей Викентий. — Я за мирное решение всех споров.

— Ты три месяца об этом толкуешь! — Лука Лукич был возбужден не меньше Викентия. — А что толку? Только распалил село. Волчимся друг на друга, как сроду не бывало! Вот тебе твое «примирение»…

— Три месяца не срок.

— А уж ежели ты еще год этим займешься, так в селе ножи в ход пойдут, помяни мое слово.

— Вы бы потише! — умоляюще сказала Ольга Михайловна. — Под моими окнами стражник шатается.

— Ничего, барышня, вмешался Чоба, — там Микита сторожит.

Ольга Михайловна приложила палец к губам, но говорившие не слышали слов Чобы.

— Ты знаешь, Лука, что я за мужиков, что вся моя жизнь в том и состоит, чтобы мужику жилось лучше, что только за это я и борюсь?

— Вот и мы за это же боремся, — снова начал Флегонт. — Если вам верить, то и царь за то же самое борется. И эсеры… И мой батька. Все за мужика, но на чьей стороне правда? Как насчет мужиков старается царь, мы знаем…

— Царь окружен дурными советниками, — заметил Викентий.

— Уж не вы ли желаете занять их место? — с недоброй улыбкой спросил Флегонт.

— Я знаю, как примирить людей.

— Людей? — переспросил Флегонт. — Каких? Мужиков, что ли? Мы вас бьем за то, что вы хотите, чтобы они остались на веки вечные послушным стадом.

— Ложь! Разве ты не из того же стада? Не я ли тебя учил, не тебе ли отдал самое заветное, что у меня есть, — дочь? И чем ты мне отплатил? Зачем меня называешь агентом?

— А зачем же вы так горячо принимаете к сердцу эти слова, если вы не агент? Обойдите их молчанием! — Ольга Михайловна холодно усмехнулась.

— Нет, не поймем мы друг друга, — устало пробормотал Викентий.

— Я хочу добавить, — после молчания заговорил Флегонт. — Какой бы вы расчудесный человек ни были, вы враг моей идеи, а стало быть, и мой личный враг. И не потому Таня сейчас вам враг, что она плохая дочь или что вы с ней крупно поговорили, а потому, что вы идете против ее дела. Если хотите знать наше с ней сокровенное желание — оставьте свое занятие. Ничего для вас и для народа путного из этого не выйдет. Никого вы не примирите, а что худо себе сделаете, — это уж вернее верного! Вот наш совет. А там ваша воля. Но имейте в виду: в покое мы вас не оставим.

— Я от своего дела не откажусь, — твердо заявил Викентий.

— Ну что ж! Тогда воевать нам.

— Недалеко, ох, недалеко ты смотришь, отец Викентий! — только и сказал Лука Лукич.

Викентий встал, остановился перед Флегонтом и, глядя вбок, глухо проговорил:

— Тане скажи: я жду ее. Дверь дома для нее всегда открыта. — И вышел.

В дверях показалась Аленка, позвала Ольгу Михайловну. Отец и сын, оставшись вдвоем, помолчали.

— Ухожу я, батя.

— Когда?

— Сейчас. И то задержался.

— Куда?

— Много у меня дел.

Лука Лукич вздохнул.

— А где тот адвокат, Флегонт?

— Жив и здоров.

— Уж не он ли над тобой начальник?

Флегонт улыбнулся.

— Как сказать… Ты меня родил, вырастил, а Владимир Ильич самое главное мне открыл: ради чего жить и что надо делать, чтобы всему народу, всем, кто трудится, было хорошо. Как бы тебе объяснить… Я душой родился, его узнав.

— Он больших умов человек, Флегонт, ба-альших. Таких умов я, кажись, не видывал. Ты иди за ним. А не говорил ли он, когда мужику можно ждать послаблений?

— Он пишет, что это от самих мужиков зависит. Если станет мужик на нашу сторону, если поймет нас.

— Что мне делить?

— Тут вместо меня Ольга Михайловна…

— Это я давно понял.

— Захочешь поговорить со мной — поговори с ней. То, что хотел бы узнать у меня, узнаешь у нее. И верь ей, как мне.

— Мы ей все верим.

— И меня жди, батя. Я приду… Жди… — Флегонт встал.

— Прощай. Благослови тебя господь на ратный подвиг. Лука Лукич обнял сына. Флегонт ушел.

Через неделю Ольгу Михайловну вызвали в Тамбов к инспектору народных училищ. Она сразу почувствовала что-то неладное: слишком уж поспешен был вызов.

Доложили инспектору, тот попросил госпожу Лахтину явиться вечером.

В назначенный час Ольгу Михайловну ввели в кабинет инспектора. Там сидел незнакомый ей человек. Был он в отлично сшитом костюме, пахло от него тончайшим одеколоном, в глазах светился живой ум. Он мягко улыбнулся при виде смущенного лица Ольги Михайловны.

— Ольга Михайловна Лахтина, если не ошибаюсь? — проговорил незнакомец. — Простите за эту нелепую неожиданность, но не я тому виной. Вас просто забыли предупредить, что с вами будет разговаривать не инспектор. Прошу, садитесь.

— Что вам угодно? — Ольга Михайловна села в кресло напротив незнакомца. Она как-то вдруг успокоилась.

— Мне угодно, Ольга Михайловна, чистосердечно объясниться с вами.

— Относительно какого же предмета? — холодно осведомилась Ольга Михайловна.

— Относительно предмета, который весьма интересует меня и вас.

— Милостивый государь, я не имею чести вас знать. — Ольга Михайловна поднялась. — Я не знаю предметов, которые могут вас интересовать в связи со мной.

— Да вы садитесь. — Незнакомец рассмеялся. — Мне представилось, что внезапность и некоторая загадочность всегда занимательны, а для сельских учительниц тем более. Ведь скучно в глуши-то! Каждый день все одно и то же, те же лица, те же интересы… Или в сельской жизни есть свои прелести? Свои загадки, например?

Ольга Михайловна все поняла.

— По поводу этих загадок и прибыл. Разрешите представиться: подполковник Филатьев. Знакомая фамилия?

— Знакомая, — спокойно ответила Ольга Михайловна. — Очень знакомая.

— Когда-нибудь мы должны были с вами встретиться, не правда ли? Ну, я просто ускорил эту встречу, только и всего. У нас с вами есть общий знакомый, так что разговор будет в высшей степени интересным и для вас и для меня. Кстати, о знакомых… Сказать, от кого я вам привез поклон? А вот и не догадаетесь! От Григория Ефимовича Распутина. Знаете такого?

— Этого я тоже знаю. — Ольга Михайловна была готова решительно ко всему.