Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Генри Хаггард

Капитан Гуд и Умслопогас ушли с войском. Нилепта проводила сэра Генри до городских ворот верхом на великолепном белом коне по имени Дневной луч, слывшем самым быстрым и выносливым во всей стране. Лицо королевы носило следы недавних слез, но теперь она не плакала, мужественно вынося горькое испытание, посланное ей судьбой.

У ворот она простилась с нами. Накануне этого дня Нилепта красноречиво обратилась к генералам, выразив полную уверенность в их военной доблести и победе над врагами. Она сумела растрогать их, и они ответили громкими криками и изъявлениями готовности умереть за нее.

— Прощай, Макумазан! — сказала Нилепта. — Помни, я верю тебе, верю в твою мудрость, которая нам так же необходима, как острые копья, для защиты от Зорайи. Я знаю, что ты исполнишь свой долг!

Я поклонился и объяснил, что боюсь сражения и могу потерять голову от страха. Нилепта улыбнулась и повернулась к сэру Куртису.

— Прощай, мой господин! Вернись ко мне королем, на лаврах победы или на копьях солдат![74] Сэр Генри молча развернул лошадь, чтобы ехать, потому что был не в силах говорить. Тяжело человеку идти на войну, но если он женат только одну неделю, то это становится испытанием.

— Здесь, — добавила Нилепта, — я буду приветствовать вас, когда вы вернетесь победителями! А теперь еще раз прощайте!

Мы пустились в путь, но, отъехав около сотни ярдов, обернулись — Нилепта, сидя на лошади, смотрела нам вслед. Проехав еще с милю, мы услышали позади себя цокот копыт лошади и увидели подъехавшего всадника — воина, который привел нам коня королевы Дневной луч.

— Королева посылает белого коня как прощальный дар лорду Инкубу, потому что это самый быстрый и выносливый конь во всей стране! — произнес солдат, низко склоняясь перед нами.

Сначала сэр Генри не хотел принимать подарок, говоря, что животное слишком красиво для такого грубого дела, но я убедил его, опасаясь, что Нилепта обидится. Мне и в голову не приходило тогда, какую серьезную услугу окажет нам благородное животное! Сэр Куртис взял лошадь и передал с солдатом свою благодарность и приветствие Нилепте.

Около полудня мы нагнали арьергард войска, и сэр Генри формально принял командование армией. Это была огромная ответственность, которая угнетала его, но он вынужден был уступить настояниям королевы.

Мы шли вперед по безлюдным городам и селениям, потому что туземцы разбежались в разные стороны, боясь оказаться между двумя враждующими армиями.

Вечером на четвертый день — войско наше продвигалось медленно — мы разбили лагерь на вершине холма, и разведчики донесли нам, что Зорайя с войском уже выступила против нас и расположилась на ночь в десяти милях.

Перед рассветом мы выслали небольшой отряд кавалерии занять позиции, где они и были атакованы отрядом Зорайи, потеряв тридцать человек. Когда с нашей стороны подошло подкрепление, враги отступили, унося своих раненых и умирающих.

Около полудня мы достигли указанного Нилептой места. Она не ошиблась: место было удобно для битвы, особенно против превосходящей нас силы. На узком перешейке холма сэр Куртис разбил лагерь и после долгого совещания с генералами и с нами решил здесь же вступить в бой с войском Зорайи. В центре расположилась пехота, вооруженная копьями и мечами, в резерве у нее находились пешие и конные солдаты. С боков стояли эскадроны, а перед ними два корпуса численностью семь с половиной тысяч человек, образуя правое и левое крыло армии под защитой кавалерии. Сэр Генри командовал всей армией, капитан Гуд — правым крылом, я же принял под свое начало семь тысяч всадников между пехотой и правым крылом, остальные войска были вверены генералам Цу-венди.

Едва мы успели занять позиции, как огромная армия Зорайи, ощетинившись копьями, двинулась на нас, сотрясая землю. Разведчики не преувеличили: войско Зорайи превосходило нас количеством.

Мы ждали нападения, но день прошел спокойно. Как раз напротив нашего правого крыла, образуя левое крыло армии Зорайи, находился батальон приведенных Настой горцев — мрачных, дикого вида людей.

— Их всех нужно перебить до завтра, — заметил я.

Капитан странно взглянул на меня, но ничего не ответил. Весь день мы провели в ожидании, но напрасно. Наконец настала ночь, и тысячи огней зажглись на склонах холмов, мерцая, как звезды. Время шло, но в стане Зорайи царила мертвая тишина. Это была долгая, томительная ночь. От размышлений о предстоящей кровопролитной битве у меня сжималось сердце и я чувствовал себя больным, мне было тяжело подумать, что эти сильные молодые люди собраны здесь для истребления, чтобы утолить дикую ревность женщины!

Долго, до глубокой ночи, сидели мы, совещаясь. Мерно шагали часовые вперед и назад, с нахмуренными лицами приходили и уходили вооруженные генералы.

Когда я лег, мне не спалось при мысли о завтрашнем дне. Кто мог сказать, что принесет нам утро?

Сознаюсь, я боялся. Вопрошать будущее — этого вечного сфинкса — бесполезно! Наконец я несколько успокоился и предоставил Провидению решать загадку завтрашнего дня.

Взошло солнце. Лагери проснулись и с шумом начали готовиться к сражению. Это было прекрасное зрелище, и Умслопогас, опираясь на свой топор, созерцал его в восхищении.

— Никогда не видел я ничего подобного, Макумазан! Битвы моего народа — детская игра перед этим! Как ты думаешь, скоро начнется бой?

— Да, — ответил я печально. — И это будет бой не на жизнь, а на смерть. Ты еще раз сможешь пролить кровь врагов, как тебе хотелось.

Время шло, но атаки не было. Люди успели позавтракать и пообедать — потому что, по нашему мнению, с полным желудком веселее сражаться, — когда около полудня со стороны неприятельского лагеря раздался громовой крик: «Зорайя, Зорайя!» Я взял подзорную трубу и ясно различил фигуру Королевы ночи, объезжавшей войска. Пока она медленно ехала, вокруг нее, сотрясая землю и воздух, раскатывались громовые крики, словно рокот бушующего океана.

Догадавшись, что это прелюдия к битве, мы приготовились. Нам не пришлось долго ждать: два отряда кавалерии, набирая скорость, направились к маленькому ручью. Я получил приказ от сэра Генри, который боялся, что стремительный натиск кавалерии может обратить в бегство нашу пехоту, — выслать пять тысяч людей навстречу врагам в тот момент, когда они появятся на холме, в ста ярдах от нас.

Пятитысячный отряд всадников, выстроившись клином, понесся галопом на вершину холма. Свернув вправо, он развернулся и, прежде чем неприятель мог опомниться, ударил в кавалерию со страшном шумом, подобным обвалу ледяных глыб. Напрасно отбивались враги, стараясь окружить отряд кольцом и защитить ядро войска.