Дорога Славы - Роберт Хайнлайн

Пегги избрали в Совет Молодежи. Я спросил ее, почему она не вышла из Совета, если он ничего не может сделать. Я, конечно, дразнил ее — а она, конечно, и не думала вступаться за нас.

Однако школа здесь была не так уж плоха. В пространстве почти нечего делать, и если все время смотреть на звезды, то уже знаешь их все наизусть. С первого же урока мы приступили к обходу корабля. Это нам очень понравилось.

Мы пошли с группой номер двадцать и потратили целый день. Я подразумеваю “день” по корабельному времени. “Мейфлауэр” был похож на шар с удлинением на одном конце — точнее, на корме. На его конце находилась дюза — но Первый Инженер Ортега, который сопровождал нас, называл ее “горелкой”.

Если горелку назвать кормой, то тогда носом будет округлый конец с рубкой управления. Вокруг нее находились капитанская каюта и каюты офицеров. Горелка и все энергетические установки были отделены от остального корабля стальной переборкой, которая пересекала весь корабль. От этой переборки до самой рубки управления находилось множество грузовых помещений. Это был цилиндр более тридцати метров в диаметре, разделенный на отдельные помещения. У нас с собой было все оборудование и все необходимые вещи для создания колонии; трактора с плугами, сельскохозяйственные культуры и многое, многое другое.

Вокруг этого цилиндра располагались жилые палубы. Палуба “А” находилась вплотную у внешней обшивки корабля, палуба “Б” была над ней, а палуба “Ц”, в свою очередь, над палубой “Б”. Потолок палубы “Д” одновременно являлся полом грузового помещения. На палубе “Д” находились столовая, кухня, общественные помещения и лазарет. На трех внешних палубах находились спальные помещения и отдельные каюты. На палубе “А” на каждую пару метров приходилась пара ступеней, потому что она должна была подходить к кривизне внешней обшивки корабля. Вследствие этого палубы имели различную высоту. Впереди и позади расстояние между полом и потолком составляло около двух метров. Здесь спали маленькие дети. В центре палубы высота была более четырех метров.

Изнутри корабля было трудно увидеть, как все связано между собой. Во-первых, все было разделено, во-вторых, в результате постоянного вращения понятие о направлении потеряло смысл — везде, где ты стоял, был пол, а позади и впереди тебя он всегда изгибался вверх. Однако никогда нельзя было добраться до изогнутой части; казалось, что ты всегда находишься на одном и том же месте. Если идти достаточно долго, кольцо замкнется, и ты снова вернешься в исходную точку.

Я никогда не понял бы всего, если бы мистер Ортега не изобразил этого на рисунке.

Мистер Ортега объяснил нам, что корабль делает 3,6 оборота р минуту, или 216 полных оборотов в час, и этого было достаточно, чтобы создать на палубе “Б” притяжение, равное трети земного. Палуба “Б” находится на расстоянии двадцати пяти метров от центральной оси “Мейфлауэра”; палуба “А”, на которой живу я, находится несколько ближе к поверхности, и сила тяжести здесь больше примерно на одну десятую, в то время как на палубе “Ц” сила тяжести на одну десятую меньше. На палубе “Д” тяготение было слабым, и если в обеденном зале быстро встать, могла закружиться голова.

Рубка управления находилась точно на оси корабля. Хотя корабль вращался, там была невесомость — так, по крайней мере, нам сказали.

Вращение корабля давало еще один забавный эффект: все вокруг нас было “низом”. Это значит, что иллюминаторы палубы “А” находились в полу. В каждом отделении было по одному иллюминатору.

Мистер Ортега повел нас на одну такую обзорную галерею. Иллюминатором была большая круглая кварцевая пластина в полу, окруженная защитными перилами.

Первые ребята подошли к перилам и тотчас же отступили назад. Две девочки взвизгнули. Я протиснулся к перилам и взглянул вниз… Я застыл на самом краю бездны космоса. В миллиарды миль глубиной. Я не отпрянул назад — Джордж всегда утверждал, что я могу без подготовки танцевать на канате, — но я крепко вцепился в перила. Никто из нас не хотел падать так далеко вниз. Поверхность кварцевой плиты была обработана таким образом, что не отражала света, и мне казалось, что между мной и бездной ничего нет.

Из-за вращения корабля вращались также и звезды, и это было еще хуже. Большая Медведица появлялась слева, — проплывала под палубой слева направо и исчезала — а через пару секунд снова появлялась слева.

— Да, это все вращение, — сказал я и отошел назад, чтобы позволить другим подойти к перилам. Но никто особенно не стремился к этому.

Потом мы пошли в гидропонную оранжерею, однако там не было ничего особенного — просто множество растений, которые производили кислород, потребляемый нами. В основном, это были Разные виды трав, но там был также огород. Я спросил себя, как же это заставили вырасти растения так быстро, за то время, пока пассажиров не было на борту. Мистер Ортега указал на поглотитель углекислоты на стене.

— Конечно, мы должны были искусственно вводить углекислоту в воздух оранжереи, — объяснил он.

Я мог бы сам догадаться об этом.

Первый Инженер провел нас в один из обеденных залов, тут мы расселись, и он рассказал нам о машинном отделении.

Он сказал, что в развитии космонавтики было три ступени: первой ступенью были ракеты на химическом топливе, которые не особенно отличались от немецких ракет времен Второй Мировой войны, кроме того, что они были многоступенчатыми.

— Вы, ребята, слишком молоды, чтобы видеть эти штуки, — сказал он, — но это были огромные космические корабли. Они и должны были быть огромными, потому что они были так несовершенны. Как вы все знаете, первая ракета, достигшая Луны, была многоступенчатой — но ее полезный вес составлял едва тонну.

Следующей ступенью были атомные ракеты. Это было огромное усовершенствование, потому что ступени ракет больше не были нужны. Это значило, что даже такие корабли, как “Дедал”, могли стартовать с Земли без всякой катапульты и отправиться на Луну или даже на Марс. Но эти корабли все еще были потомками ракет; они зависели от реактора, который нагревал реакционную массу и заставлял ее взрываться, так же, как это происходило в двигателях ракет на химическом топливе. Третья, новейшая ступень — это принцип превращения массы в энергию; этот принцип применяется на “Мейфлауэре”. Может быть, это окончательная конструкция — корабль, основанный на этом принципе, теоретически может вплотную приблизиться к скорости света. Возьмем, к примеру, этот рейс; мы в течение четырех часов разгонялись при ускорении в одно “g” и в результате этого достигли скорости более чем девяносто миль в секунду.

Если бы мы поддерживали это ускорение в течение года, мы вплотную приблизились бы к скорости света.

Корабль, основанный на принципе превращения массы в энергию, располагает достаточным количеством топлива, чтобы проделать это. В энергию превращается один процент массы, а остальные девяносто девять процентов используются для истечения. По этому же принципу будет действовать и “Звездный Скиталец”, когда мы его закончим.

Тут вмешался один из младших учеников.

— Мистер Инженер.

— Да, мальчик?

— Предположим, мы будем разгоняться еще пару недель — тогда мы превысим скорость света?

Мистер Ортега покачал головой.

— Этого не произойдет.

— Почему не произойдет, сэр?

— Гм, как у тебя там с математикой, мальчик?

— Мы только что начали изучать дифференциальное исчисление.

— Тогда нет никакого смысла тебе это объяснять. Но ты можешь мне поверить, что, по мнению величайших ученых, это невозможно.

Я тоже неоднократно ломал над этим голову. Почему нельзя двигаться быстрее света? Я знал обо всей этой суете вокруг уравнений Эйнштейна, доказывающих, что скорость, превышающая скорость света, является не имеющей значения величиной, как, например, вес песни или краски звуков, потому что она содержит квадратный корень из минус единицы — но это все только теория, и, если я правильно понимаю историю естествознания, ученым зачастую их теория дороже, чем другим людям их честь. Я поднял руку.

— Да, что еще?

— Мистер Ортега, предположим, что мы не превысили скорости света. Что произойдет, если “Звездный Скиталец”, приблизится к скорости света и капитан внезапно увеличит ускорение до шести “g”?

— Гм, это дает… ну, скажем; следующим образом… — он замолчал и усмехнулся. При этом он выглядел достаточно молодо. — Слушай, мальчик, не задавай мне больше таких вопросов-ловушек. Я инженер, а не физик.

Он задумчиво посмотрел на нас и добавил:

— Честно говоря, я не знаю, что произойдет., но я много бы дал, чтобы узнать это. Если бы мы только знали, как выглядит квадратный корень из минус единицы…