Сезон воронов - Соня Мармен

Несколько мгновений он смотрел на меня обжигающе гневным взглядом, потом закрыл глаза.

– Я больше не могу смотреть тебе в глаза, a ghràidh. Слова, сказанные тобой в тот день, когда я вернулся после Шерифмура… Я так боялся это услышать, и именно это ты и сказала.

Пристыженная, я опустила глаза и начала теребить одеяло пальцами.

– Я тогда была не в себе от боли. Я сказала не то, что думала. Ни секунды я не обвиняла тебя в смерти нашего сына, ни секунды не думала, что ты виноват в гибели Ранальда. Тогда боль была слишком острой, Лиам. Но ведь это война, и ничего не поделаешь… – Я уже плакала, шумно всхлипывая. – А потом Франсес открыла мне глаза… Но я не могла понять, почему ты так поступаешь. Ты уходил от меня, а ведь как раз тогда я так в тебе нуждалась! Франсес поняла все раньше, чем я. Вот я и решила поскорее вернуться домой. Я спешила, чтобы сказать, что вовсе не виню тебя в смерти… Но ты… Ты уже нашел другое утешение! – Горе душило меня. – Все напрасно… – продолжала я внезапно охрипшим голосом. – Нам надо было опереться друг на друга, а мы только и сумели, что отдалиться!

– Мне очень жаль, что так вышло. – Лиам всхлипнул и вытер глаза. – Когда я вошел сюда и увидел вас с Колином, то подумал, что ты решила отомстить. – Он посмотрел на меня, помолчал немного и продолжил: – Я много думал… Когда я брал тебя в жены, то поклялся, что буду тебе верен. – Он умолк, подбирая верные слова, потом усталым, грустным голосом заговорил снова: – И я нарушил клятву. Теперь я сделаю так, как ты захочешь. Если скажешь, чтобы я уехал, я уеду и стану посылать тебе деньги. Я все объясню Джону. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Дункан о тебе позаботится.

– И куда же ты поедешь?

– Не знаю. Может, в Глазго. Или в Скоттиш-Бордерс[86]. Найду там работу на фабрике. И всегда остаются корабли…

– Корабли… – прошептала я с отсутствующим видом.

Значит, Лиам готов оставить меня, если такова будет моя воля. Я посмотрела на обручальное кольцо, которое носила на пальце больше двадцати лет. Двадцать лет… Чтобы все вот так закончилось? Лиам ждал моих слов. Я знала, что никогда не забуду то, что произошло. Но разве любовь не должна прощать? Мое сердце начинало рваться из груди, стоило хоть на мгновение представить, что я больше никогда его не увижу. Мой якорь, мое плечо, мой порт… Клятвы… А я сама, сдержала ли я свои клятвы? Раздавленные горем, мы оба хотели за что-то уцепиться в страшную бурю. Но мы не стали искать поддержки друг в друге. Все, клятвы нарушены… Я виновата не меньше, чем он.

– Мне не нужны такие жертвы с твоей стороны, – сказала я.

– Я понимаю. Может, ты ждешь от меня чего-то другого?

– Нет, ты не понимаешь…

Он посмотрел на меня в изумлении. Судя по всему, он с трудом сдерживался. Кулаки на коленях сжались еще крепче.

– Чего же ты хочешь? – наконец выговорил он притворно спокойным голосом.

– Не знаю. Мне нужно время. Но я не уверена, что хочу, чтобы мы разорвали свои клятвы, Лиам. Даже несмотря на то, что случилось.

Лицо его чуть просветлело. Он сделал глубокий вдох и разжал кулаки, а чуть погодя протянул ко мне открытую дрожащую ладонь. Я накрыла ее своей, и он прижал мою руку к своему сердцу.

– A ghràidh… Я так сильно тебя люблю…

Он прикоснулся пальцем к моему обручальному кольцу. Его собственное кольцо блеснуло в свете камина. Оно было серебряным, тонкой работы. Я заказала его в мастерской, где работал отец, незадолго до рождения Франсес и подарила мужу на четвертую годовщину нашей свадьбы.

В глазах Лиама блеснули слезы, и он притянул меня к себе. Стоило нашим телам соприкоснуться, как он едва слышно застонал и вздрогнул.

– Боже милосердный! – выдохнул он мне в щеку. – Я-то уже думал, что больше никогда не смогу тебя обнять! Невозможно стереть прошлое, я знаю. Но ведь можно попытаться…

Он накрыл мои губы губами, и это прикосновение породило во мне целый вихрь ощущений. Его руки стали смелее. Что ж, нам удалось сделать первый шаг на пути к примирению, но ко второму я еще не была готова. И если мое тело отвечало на его ласки, то мое сознание им противилось. Я напряглась, когда его рука скользнула под сорочку и прошлась по моему голому бедру. Лиам замер и грустно посмотрел на меня.

– A ghràidh… – взмолился он.

– Я сказала: мне нужно время!

Он отстранился и завел непослушную прядь волос мне за ухо.

– Я понимаю, – сказал он после недолгого молчания. – Хочешь, я вернусь в лагерь?

– Нет, можешь остаться.

Я смущенно улыбнулась.

– Здесь ужасно холодно!

Он улыбнулся в ответ и нежно меня поцеловал.

– Что ж, я согрею вашу постель, миссис Макдональд, но буду целомудрен и скромен! С рассветом в дом войдет первый день одна тысяча семьсот шестнадцатого года, и… – Он порылся в спорране и вынул сверток из носового платка, который положил на кровать передо мной. – Новый год надо начинать с пожеланий здоровья и благополучия!

Я развернула сверток и увидела кусочек коричневого кекса с пряностями. Я улыбнулась. По традиции, первым человеком, который войдет в дом с началом нового года, должен быть крепкий, красивый мужчина, желательно темноволосый. Лиам отвечал двум первым требованиям. Еще этот мужчина должен принести три подарка: бутылку виски, кусок пирога или хлеба, чтобы год был урожайным и щедрым, и уголек, который символизировал бы тепло.

– А где же уголек и виски? – спросила я.

– Я решил, что без виски на этот раз можно обойтись, – ответил Лиам с многозначительной усмешкой и снова запустил руку в спорран. – Зато… – И он положил рядом с кусочком кекса маленький кристалл соли. – Зато у меня есть соль, чтобы отвести дурной глаз.

– А уголек?

Он пожал плечами.

– Уголек? А он уже горит…

Глава 21

Герцог Аргайлский

Солнце опускалось за горизонт, но Дункан этого не замечал. Стоя у стрельчатого окна юго-восточного крыла Инверрарейского замка, он смотрел на окрашенные предзакатными пастельными тонами снежные вершины гор позади озера, уснувшего под толстым слоем льда. На улице протяжно запела волынка. Дункан закрыл глаза и прислушался. Звук наполнил холодный январский воздух и окутал его, словно плед. Дункан вздохнул. Песня волынки – воплощение Хайленда, его квинтэссенция, его суть. Она заставляла биться сердца воинов и возносила к небесам души павших на поле битвы.

«Какая насмешка судьбы!» – подумал он, глядя на отряд солдат, маршировавших во дворе замка. Они дружно чеканили шаг башмаками с серебряными пряжками под белыми гетрами, быстро и ловко управлялись с мушкетами, на каждом из которых был штык, замирали и поворачивались по команде требовательных офицеров, отдававших приказы. Мундиры у всех были красные, и баски форменных курточек взлетали от любого резкого движения, так что у наблюдателя скоро начинало рябить в глазах. И большинство этих солдат были такими же хайлендерами, как и он, Дункан. Остальных набрали в Лоуленде. И все они носили ярко-красные мундиры sassannachs.