Грешница и кающаяся. Часть II - Георг Борн

Леона видела свою бесприютную дочь; видела, как ее собственная рука поднимала оружие, чтобы устранить дочь, мешавшую ее честолюбивым планам: она вспомнила возвращение Эбергарда, которого считала давно умершим, видела, с каким отчаянием он искал своего ребенка; она слышала бессвязные речи и кряки Маргариты в тюрьме; она видела ее в цепях, а себя в монашеском одеянии; в эту минуту она хотела отомстить Эбергарду и всему свету, она привыкла властвовать над людьми и потому не могла пережить своего упадка, своей слабости!

Быстро схватила она со стола хрустальным стакан с оставшимся вином, которое по обыкновению пила на ночь, твердой рукой вылила в него содержимое флакона и разом осушила стакан до дна.

— Наконец-то,— прошептала она. Стакан выпал из ее рук, она исполнила свой долг. Теперь Леона ожидала смерти.

Это была последняя ночь в Ангулемском дворце. Лучи солнца осветили бледную графиню, стоявшую в своем будуаре в ночном неглиже с распущенными волосами. Она еще раз вспомнила слова старой итальянки, как будто они облегчали ее душу: «Через несколько часов ты будешь избавлена от всех мучений!»

XXXI. СТРАШНЫЙ СУД

В особняке на улице Риволи никто не знал о том, что произошло прошлой ночью в Ангулемском дворце.

Князь Монте-Веро работал в своем кабинете. Он заканчивал письмо к управляющим Монте-Веро, в котором уведомлял о скором приезде и давал указания о возделывании новых земель для увеличения княжества; с этой целью управляющим предписывалось нанять всех тех немцев-переселенцев, которые тысячами отправлялись за океан, чтобы обрести в колонии Монте-Веро новую родину.

Лицо Эбергарда осветилось радостью при мысли о том, что ему представился новый случай осчастливить хотя бы часть своих соотечественников, которые в Европе обречены были на нужду и лишения; возросшие доходы давали. ему возможность заботиться о ближних своих. Донесения доктора Вильгельми, банкира Армана, художника Вильденбрука и многих других, последовавших их примеру, свидетельствовали князю, что дела идут успешно и капиталы его повсюду употребляются для улучшения благосостояния рабочих; такие известия приносили ему глубокое удовлетворение, и он не считался с затратами на эти благородные цели.

Вдруг в кабинет, постучавшись, вошел Сандок; по случаю прохладной погоды на нем был широкий теплый плащ, и весь наряд его указывал, что он собрался куда-то ехать.

— Что скажешь? — спросил князь.— Ты так серьезен, будто собираешься сообщить мне важное известие.

— Сандок имеет сообщить важное известие,— со значительностью отвечал негр.

— Ты, кажется, намерен что-то предпринять?

— Масса, Сандок пришел просить позволения уехать на один день и одну ночь.

— И куда же ты собрался?.

— В Гавр, на «Германию».

— Тебе, я вижу, не сидится в Париже. Еще не время готовить «Германию» к отплытию, подожди несколько дней.

— Дорог каждый час, масса! Сегодня Фукс будет уже в Гавре, завтра — на море.

— Фукс? Кто это сказал тебе?

— Графиня в Ангулемском дворце.

Князь взглянул на негра с явным неудовольствием.

— Это мне не нравится, Сандок,— произнес он,— что ты делал в том дворце?

— Извините, масса! Графиня просила Сандока явиться к ней ночью за очень важным известием; Сандок пошел.

— И графиня сообщила тебе, что Фукс намеревается бежать?

— И ему удастся бежать, если Сандок не сможет помешать этому. Фукс выманил у графини приказ для старшего помощника «Германии».

— Как, преступник для своего бегства хочет использовать «Германию»?

— Это хороший план: на «Германии» он в безопасности.

— Так я пошлю приказ в Гавр в течение суток не выпускать в море ни одного судна.

— В этом случае Фукс будет предупрежден и успеет скрыться; Сандок просит массу не посылать приказа в Гавр, Сандок сам поспешит на «Германию», спрячется и затем нападет на злодея Фукса.

— Понимаю… Смелость этого преступника изумляет меня: он решается на отчаянный шаг!

— И это ему удастся, масса, если Сандок не появится вовремя. Графиня подделала почерк массы, и подштурман «Германии» немедленно повезет Фукса в Лондон.

— Я чувствую, что это последний удар, который они приготовили мне. Поспеши расстроить планы негодяев и постарайся на этот раз захватить его. Будь осторожен, Сандок, я неохотно отпускаю тебя, так как предчувствую, что тебе будет трудно совладать с ним.

— О, Сандок силен! Сандок заранее радуется, что злодей Фукс попадет ему в руки! Сандок схватит хитрого злодея, погубившего маленького массу Иоганна, так сильно, что он не вырвется из его рук. Сандоку очень лестно, что масса поручает ему это дело,— сказал негр, и лицо его просияло от радости.— Масса может быть уверен, что Сандок не вернется без Фукса. Тогда масса покинет на «Германии» эту гадкую страну и возьмет с собой Сандока в Монте-Веро; о, это единственное желание Сандока!

— Верю тебе, мой преданный Сандок, я тоже испытываю сильное желание поскорей увидеть Монте-Веро! Скоро мы отправимся туда, и для всех нас настанет счастливое время. Существует мнение, что вы, негры, неблагодарны, фальшивы и ненадежны! Ты же доказываешь мне, что и между вами, черными, есть такие же хорошие люди, как и между белыми, так называемыми просвещенными! Надо только уметь обращаться с вами. Невольник ненавидит нас, и эта ненависть вполне понятна. Негр, с которым обращаются по-человечески, сам становится человеком в высоком смысле этого слова, я это вижу на твоем примере. Ступай, Сандок, и да сохранит тебя Господь!

— О великий масса! Сандок готов пожертвовать своей жизнью для массы и его прекрасной дочери! Все будет хорошо, и мы снова увидим дивные края Монте-Веро! О, это придает мне бодрости! И кормчий Мартин будет называть -«братом Сандоком» бедного негра, ставшего человеком по милости массы!

Эбергард улыбнулся словам негра, понимая, что они вырвались у него из самого сердца. Он протянул верному слуге руку, прощаясь с ним; мелькнуло опасение, что он видит негра последний раз, но он не мог отказать Сандоку в его просьбе.

Когда Сандок удалился, князь направился в покои Маргариты.

Дочь Эбергарда принадлежала к тем людям, которые, перенеся тяжелые страдания, тем не менее сохраняют любовь к ближним и сердечную доброту. Один только вид ее производил на всех приятное впечатление, каждое слово молодой женщины, каждое движение проникнуто было доброжелательностью. Цель ее жизни, казалось, состояла в том, чтобы сделать всех окружающих счастливыми.

Жозефина, ее дочь, превратилась в очаровательную девушку; лицом и фигурой она очень напоминала свою мать, которая, несмотря на пережитое, сохранила прежнюю красоту.