Лубянская ласточка - Борис Громов

Они все еще обсуждали детали полета, когда раздался громкий и требовательный стук в дверь. Руднев встревоженно прошел в переднюю и заглянул в глазок. За дверью стояло несколько полицейских с револьверами на изготовку.

– Полиция! – успел крикнуть Руднев…

В то же мгновение дверь с треском распахнулась, и группа захвата ворвалась в квартиру. Гринев мгновенно пришел в себя. Его охватила ярость. В доли секунды он понял все. Его поймали как мальчишку со спущенными штанами…

Гринев выхватил пистолет и открыл огонь, пытаясь поразить руководителя группы захвата. Ему удалось это сделать со второго выстрела. В это время Маттар прокричал по-арабски:

– План у него! – показывая рукой в сторону Руднева.

Теперь не оставалось никакого сомнения, что Маттар был агентом контрразведки. Руднев выстрелил в грудь Маттару, затем бросился на него, стараясь прикрыться его телом от выстрелов ливанских полицейских. В то же время он пытался залезть во внутренний карман пиджака араба, который, хотя и был ранен, все же оказывал сопротивление. Нужно было во что бы то ни стало отнять у Маттара чек, являвшийся неопровержимой уликой причастности советского правительства к попытке подкупа ливанского военного летчика.

Наконец злополучный чек у него в руках. Гринев, прикрывая Руднева, в ярости посылал пулю за пулей в одуревших ливанцев. Написанную на папиросной бумаге инструкцию полета Руднев успел запихнуть в рот и быстро разжевал…

Ливанцы открыли ответный шквальный огонь, и в считанные секунды квартира превратилась в кромешный ад. Пули рикошетили о стены, находя своихжертв в этом небольшом пространстве… Ливанские полицейские в перестрелке потеряли трех своих товарищей.

Однако силы были явно неравные. Первым был выведен из строя Руднев, пораженный выстрелом лежащего на полу и истекающего кровью агента полиции. Несколько полицейских тут же набросились на него, прижали к полу и надели ему наручники. К этому моменту Руднев уже ничего не чувствовал – он потерял сознание. Чек он так и не смог уничтожить.

Коренастый страж порядка железной хваткой вцепился в запястье раненого, пытаясь разжать кулак. Когда ему это наконец удалось, другой ливанец, стоявший рядом, быстро нагнулся и схватил смятый клочок бумаги. На голубоватой поверхности было написано по-английски: «Московский народный банк в Лондоне».

Чек на сумму 200 тысяч долларов на имя Абдель Вайель Маттара.

Гринев, дважды легко раненный, успел заскочить в соседнюю комнату, где ему удалось перезарядить пистолет. Он продолжал отстреливаться до тех пор, пока пуля не раздробила ему правое плечо…

Гринев, истекая кровью, огромным усилием воли старался не потерять сознание. Он бросился к окну, чтобы прыгнуть навстречу смерти. Однако сделать это у него не хватило сил – сознание покидало его.

Шестеро полицейских подхватили обмякшие тела Гринева и Руднева и поволокли их к стоявшим у подъезда машинам «скорой помощи». Напротив дома собралась большая толпа зевак. Никто толком не понимал, что происходит. Стрельба средь бела дня в центре города…

Такое в Бейруте было в новинку. Пока…

Раненых разведчиков доставили в Ливанский военный госпиталь, где пытались оказать срочную медицинскую помощь. Примчавшийся в госпиталь офицер службы безопасности вместе с врачом советского посольства поспешили прямо в операционную, где уже находились раненые и группа врачей госпиталя. Среди них по суровым лицам и ненавидящим взглядам можно было безошибочно вычислить двух контрразведчиков.

Не обращая внимания на протесты ливанцев, они подошли вплотную к операционному столу. Что касается Руднева, то его рана не вызывала опасения за его жизнь. Нужно было только вынуть пулю, обработать рану и зашить ее. А далее здоровый молодой организм возьмет свое.

С резидентом дело обстояло значительно хуже. Помимо трех сквозных ранений, одно из которых было очень серьезным, он потерял много крови. Однако самое главное заключалось в том, что Гринев не хотел бороться за жизнь. Он искренне жалел, что у него не хватило физических сил выброситься из окна. Одна мысль о том, что его, многоопытного ветерана военной разведки, так ловко обвел вокруг пальца паршивый арабский лейтенант, повергала его в отчаяние. Гринев в минуты прояснения сознания клял себя за то, что, подгоняемый карьерными амбициями, допустил непростительную беспечность и самоуверенность, совершил грубейшие ошибки, которые привели операцию к провалу.

Теперь ему было ясно, что араб, являясь сотрудником контрразведки, брал с собой на встречи миниатюрный передатчик и что контрразведка вела прослушивание всех их разговоров и выбрала самый удачный момент для захвата разведчиков с поличным.

Он не должен был проводить встречу на квартире оперативного офицера резидентуры! Почему он не проверил араба на наличие у того электронной техники? Из-за него чуть не погиб его подчиненный. Сотни «почему» снова и снова возникали в воспаленном мозгу Гринева. За все это ему теперь придется держать ответ в Центре и, что еще хуже, отвечать перед своей совестью. К этому, как офицер, он был готов, но… стоит ли жить дальше? Для себя он решил вопрос однозначно, поэтому твердо заявил ливанскому врачу о своем отказе от переливания крови, понимая, что его отказ означает смерть. Затем Александр Сергеевич закрыл глаза и успокоился.

Офицер безопасности Николай Правдин, после консультации с посольским врачом, мгновенно оценил возникшую ситуацию и разрешил ливанским медикам насильно дать наркоз Гриневу, чтобы срочно сделать ему переливание крови. Условие Правдин выдвинул одно – он вместе с советским врачом будет присутствовать на операции и находиться неотлучно при раненых.

Ливанцы после некоторых колебаний и жарких споров с агентами полиции согласились. Какой клинике хочется иметь в своих стенах летальный исход?

На следующий день в бейрутском аэропорту приземлился прибывший спецрейсом самолет «Аэрофлота». Тотчас две машины «скорой помощи» выехали на летное поле и остановились у самого трапа авиалайнера. В кабину на носилках были подняты раненые. После приземления в аэропорту Шереметьево картина повторилась в обратном порядке. Две «скорые помощи» доставили раненых в Военный госпиталь им. Бурденко.

– …Так вот, – заканчивал свой длинный, но поучительно-интересный рассказ генерал Романов, – на другой день министр обороны Гречко вызвал на ковер начальника ГРУ. Даже не присутствуя на этой встрече, можно легко представить, что там происходило и какие эпитеты использовал министр, который никогда не страдал излишней деликатностью.

Когда закончился «разбор несостоявшегося полета», Гречко уже спокойным тоном спросил у Ивашутина:

– Ну а как там наши герои?

Хотел ли маршал взять слово герои в кавычки или он действительно видел их таковыми, осталось неизвестным.

Ивашутин же мудро рассудил, что уловить кавычки в разговоре и тем более доказать их наличие практически невозможно.

«А посему будем считать их героями, – решил он про себя. – Хотя все равно придется уволить со службы ввиду их дальнейшей оперативной непригодности».

Потом, хорошенько подумав, отправил Гринева на преподавательскую работу в Военно-дипломатическую академию, где мне и посчастливилось набираться ума-разума под его руководством. Классный был мужик. Как у нас справедливо говорят, за одного битого двух небитых дают.

Все, давайте расходиться, и так из-за меня задержались!

…Она включила зажигание и поехала в сторону военного кладбища Сан-Жесье.

– Здравствуй, любимый, – прошептала Натали, останавливаясь возле обелиска светло-серого гранита «Генерал барон Морис де Вольтен». – Я здесь, мой прекрасный и незабываемый, мой единственный мужчина…

Натали вспомнила то черное утро. Она в ожидании звонка от Мориса копается в комоде, выискивая мелочи, которые необходимо взять с собой. Через час они отправятся в замок – и целых два дня безоблачного счастья, где мир принадлежит им двоим. Натали подошла поближе, погладила холодный камень.

– Я виновата перед тобой, любимый, знай, если ты слышишь меня там, – беззвучно шевелились губы Натали. – Мне нет прощения, потому что за все, что случилось с тобой, спрашивать надо с меня…

Женщина, которая замерла сейчас возле надгробия генерала де Вольтена, не имела ничего общего ни с мадам Легаре, ни с агентом КГБ Мимозой, ни тем паче с Наташей Бережковской, юной обольстительницей с Арбата. Она не пыталась ответить на вопрос, почему ради служения отечеству приходится ломать чужие судьбы и приносить в жертву любимых? Вопрос – риторический. Мадам Легаре знала – таков беспощадный закон всех спецслужб мира. Он заставляет подчиняться себе каждого, тем более тех, кто решил вступить на этот путь ради высшей цели. Да, она добровольно выбрала эту стезю, и ее побуждения были весьма своекорыстны. А Морис – он ведь хотел спасти свою Францию, это за нее он отдал жизнь…