Ада, или Отрада - Владимир Владимирович Набоков

приводит в порядок наши постели.

«Как долго ты пробудешь в Люте? Нет, Грег, эту я заказал. Ты заплатишь за следующую бутылку. Скажи мне —»

«Так странно вспоминать! Это было безумие, это была мечта, это была реальность в степени х. За право поцеловать ее щиколотку, должен заметить, я бы согласился подставить шею под топор татарского палача. Ты-то был ей кузеном, почти братом, где тебе понять эту одержимость. Ах, эти пикники! И что – Перси де Пре, который хвастал ею передо мной, а я сходил с ума от зависти и жалости, и доктор Кролик, который тоже, поговаривали, любил ее, и Фил Рак, гениальный композитор, – они мертвы, мертвы, все мертвы!»

«Я очень плохо разбираюсь в музыке, но получил истинное наслаждение, когда заставил твоего приятеля выть. Сожалею, у меня назначено деловое свидание через несколько минут. За твое здоровье, Григорий Акимович».

«Аркадьевич», сказал Грег, в первый раз пропустивший ошибку мимо ушей, но теперь машинально поправивший Вана.

«Ах да! Глупая оговорка небрежной речи. Как поживает Аркадий Григорьевич?»

«Он умер. Он умер за несколько дней до твоей тети. По-моему, газеты очень мило отдали дань ее таланту. А где же теперь Аделаида Даниловна? Вышла ли она за Кристофера Вайнлендера или его брата?»

«Она то ли в Калифорнии, то ли в Аризоне. Сколько помню, его имя Андрей. Впрочем, могу ошибаться. В сущности, я никогда не был особенно близок с кузиной: я ведь всего дважды гостил в Ардисе, да и то оба раза по нескольку недель, давным-давно».

«Я слышал от кого-то, что она стала киноактрисой».

«Понятия не имею. Я никогда не видел ее на экране».

«О, это было бы ужасно, должен заметить, – включить доровизор и вдруг увидеть ее. Как тонущий видит все свое прошлое, и деревья, и цветы, и таксу в венчике. Ее, должно быть, ужасно потрясла ужасная смерть матери».

Любит он слово «ужасный», должен заметить. Ужасный костюм, ужасная высокопарность. Почему я должен терпеть все это? Отвратительно – и в то же время странно-притягательно: моя болтливая тень, мой фарсовый двойник.

Ван уже собирался уходить, когда к ним подошел шофер в элегантной форменной паре и сообщил «милорду», что его госпожа припаркована на углу рю де Сайгон и зовет его присоединиться.

«Ага, – сказал Ван, – вижу, ты пользуешься своим британским титулом. Твой батюшка предпочитал слыть чеховским полковником».

«Мод англо-шотландского происхождения, и, в общем, ей это нравится. Думает, что титулованных особ за границей лучше обслуживают. Кстати, кто-то говорил мне – да, Тобак! – что Люсетта остановилась в “Альфонсе Четвертом”. Я еще не спрашивал, как поживает твой отец? Он в добром здравии? (Ван поклонился.) А что гувернантка беллетристка?»

«Ее последний роман называется “L’ami Luc”. Она только что удостоилась премии Ле Бонской Академии за свою обширную дребедень».

Они простились, смеясь.

Минуту спустя, как нередко случается в фарсах и заграничных городах, Ван столкнулся с еще одним старым другом. С приливом восторга он завидел Кордулу в узкой алой юбке, склонившуюся с ласковыми словами утешения над двумя несчастными маленькими пуделями, привязанными к поручню у входа в мясную лавку. Ван погладил ее кончиками пальцев, и когда она с негодованием распрямилась и обернулась (негодование мгновенно сменилось веселым узнаванием), он процитировал несвежие, но уместные строчки, которые помнил с тех пор, как одноклассники надоедали ему, повторяя:

Вины знаются только с Тоба́ковыми,Но Тобаковы – только с собаками.

Прошедшие годы лишь отполировали ее красоту, и хотя с 1889 года сменилось несколько модных течений, так случилось, что он повстречал ее именно в тот сезон, когда прически и юбки ненадолго вернулись (другая, намного более элегантная леди уже опередила ее) к фасонам двенадцатилетней давности, упразднив промежуток времени, отделявший их от памятных комплиментов и удовольствий. Она пустилась в вежливые расспросы – но у него было к ней более важное дело, требовавшее немедленного разрешения, пока пламя еще продолжало мерцать.

«Не будем сливать полную чашу обретенного времени, – сказал он, – в поток пустой болтовни. Меня переполняет энергия, если это то, что ты хочешь знать. Теперь слушай. Это может показаться глупым и дерзким, но у меня к тебе настоятельная просьба. Согласна ли ты посодействовать мне в одном деле – наградить твоего мужа рогами? Мы просто не можем упустить такой случай!»

«Знаешь, Ван! – вскричала не на шутку рассерженная Кордула. – Ты заходишь слишком далеко. Я счастливая жена. Мой Тобачок меня обожает. У нас было бы уже с десяток детей, не будь я начеку с ним и с прочими».

«Ты будешь рада узнать, что стоящий перед тобой прочий признан совершенно стерильным».

«Что ж, обо мне этого не скажешь. Даже мул, наверное, ожеребится, если я на него посмотрю. Кроме того, я сегодня обедаю с Гоулями».

«C’est bizarre – прелестная малышка, которая умеет так нежно обходиться с пуделями, отвергает бедного, толстого, напряженного старину Вина».

«Вины намного блудливей собак», заметила г-жа Тобак.

«Раз уж ты коллекционируешь поговорки, – не унимался Ван, – позволь привести одну арабскую. Рай находится всего в одной асбе на юг от кушака красавицы. Eh bien?»

«Ты неисправим. Где и когда?»

«Где? В том унылом отельчике через дорогу. Когда? Прямо сейчас. Никогда еще не видел, как ты скачешь верхом, поскольку это именно то, что обещает нам tout confort – и не более того».

«Я должна быть дома не позднее половины двенадцатого, сейчас почти одиннадцать».

«Нам хватит пяти минут. Прошу тебя!»

Сидя верхом, она походила на ребенка, впервые отважившегося прокатиться на карусельной лошадке. Это тривиальное устройство она осваивала с прямоугольной moue на лице. Унылые и угрюмые уличные девки делают это с бесстрастными лицами, плотно сжав губы. Она прокатилась дважды. Их проворный заезд и его повторение заняли пятнадцать, а не пять минут. Очень довольный собой, Ван немного прошелся с ней по буро-зеленому Буа-де-Белло в сторону ее особнячка.

«Вот о чем я подумал, – сказал он, – я больше не пользуюсь нашими апартаментами на Алексис-авеню. Последние семь или восемь лет их занимала бедная семья одного полицейского, бывшего слуги в поместье дяди Дана. Он уже умер, а его вдова и трое сыновей вернулись в Ладору. Хочу избавиться от этой квартиры. Примешь ли ты ее в виде запоздалого свадебного подарка от поклонника? Отлично. Нам стоит как-нибудь повторить наше свидание. Завтра я должен быть в Лондоне, и третьего на моем любимом лайнере «Адмирал Тобаков» отправлюсь в Манхэттен. Au revoir. Скажи ему, чтобы остерегался низких проемов. Молодые рога необыкновенно чувствительны. Грег Эрминин рассказал мне, что Люсетта остановилась в “Альфонсе Четвертом”. Верно?»

«Да, верно. А где ее сестра?»

«Пожалуй, нам лучше расстаться здесь. Уже без двадцати двенадцать, тебе пора».

«Au revoir. Ты очень плохой мальчик, а я очень плохая девочка. Но мы весело провели время