Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6) Синтетическое определение для учебника, ок. 1810 г.: сочетание «меланхолии» как сущности северной поэзии (германской, «оссиановской») с живостью и энергией Возрождения (например, Шекспир). Романтический — это подразумевающий «современное и живописное» и противоположный «классическому» (отстаивающему «древнее и пластичное»): это определение можно считать конечным продуктом размышлений по предмету действующего из лучших побуждений, но едва ли удобочитаемого Августа Вильгельма фон Шлегеля (1767–1845). Он был одним из основателей (другим был его брат Фридрих, философ, 1772–1829) романтической немецкой литературной школы, воспитателем (ок. 1805–15) детей мадам де Сталь; он помогал ей в работе над книгой «О Германии»; получил дворянский титул, был удостоен многих наград и читал лекции по драматическому искусству и литературе в Вене в 1808 г.[70]
7) Романтическая эпопея — произведение, привлекательно сочетающее трагическое и комическое, высокое и непритязательное, святое и светское, метафизические обобщения и материальные подробности и проч. (ср. программу «ЕО» в Посвящении к роману).
8) «Романтический» в применении к стилю, изобилующему живыми, конкретными подробностями (местным колоритом, экзотическими пейзажами, национальными особенностями, реалистически изображенными чертами народного характера, новыми оттенками восприятия, эмоций и смысла и т. д.) и противопоставленному в произведениях Шатобриана или Виктора Гюго неопределенному туману сентиментализма; например, водянистости Ламартина (надо отметить, впрочем, что в сочетании тумана и меланхолии, есть все же что-то «романтическое», хотя и прямо противоположное характерной яркости, — поэтому-то тот же Ламартин оказался среди романтиков).
9) Новый стиль в поэзии, свободный от классической строгости и условности, допускающий переносы, подвижную цезуру и другие вольности.
10) Литературные жанры, не известные древним.
11) «Новое» как противопоставленное «древнему» в любой литературной форме.
Границы этих определений в значительной степени перекрываются, и не удивительно, что в представлении Пушкина существовала некоторая путаница в отношении того, что должно называться «романтическим» в строгом смысле этого слова, — вопрос, который интересовал его и литераторов его круга более остро, чем нас сейчас.
В заметке, озаглавленной «О поэзии классической и романтической» (1825), наш поэт обвиняет французских критиков, относящих к романтизму всю поэзию, характеризующуюся или «печатью мечтательности и германского идеологизма», или основанную на «предрассудках и преданиях простонародных», в запутывании вопроса. Он отстаивает точку зрения, согласно которой различие между классицизмом и романтизмом может быть установлено только в отношении формы, а не существа темы. Он дает следующее определение романтической поэзии: «[все] роды стихотворения… которые не были известны древним, и те, в коих прежние формы изменились или заменены другими». Согласно нашему поэту, западноевропейская поэзия в мрачное средневековье была, в лучшем случае, изящной безделушкой, триолетом трубадура. Два обстоятельства, однако, имели решительное влияние на ход ее окончательного развития: нашествие мавров, которые «внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному и роскошное красноречие Востока», и крестовые походы, которые сообщили ей «набожность и простодушие, свои понятия о геройстве и вольность нравов походных станов». По Пушкину, таково было происхождение романтизма
В той же заметке, но и не только в ней, Пушкин резко высказывается о французской «лжеклассической поэзии», олицетворением которой он считает Буало: «образованная в передней и никогда не доходившая далее гостиной… в ней все романтическое жеманство, облеченное в строгие формы классические». Однако в постскриптуме к этому же наброску 1825 г. он хвалит «Сказки» Лафонтена и «Орлеанскую девственницу» Вольтера как шедевры «чистой романтической поэзии». Не следует забывать, что в число любимых авторов Пушкина входили представители «чистого французского классицизма» — Корнель, Расин и Мольер.
В другом наброске (1830) Пушкин продолжает: «Франц<узские> критики имеют свое понятие об романтизме. Они относят к нему все произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности. Иные даже называют романтизмом неологизм и ошибки грамматические. Таким образом Андр. Шенье, поэт, напитанный древностию, коего даже недостатки проистекают от желания дать французскому языку формы греческ<ого> стихосложения [здесь Пушкин единственный раз ошибается], — попал у них в романтические поэты».
8 идеал. Элегия Шиллера «Идеалы» (из «Musenalmanach» за 1796 г.) — восемьдесят восемь ямбических четырехстопника в одиннадцати строфах — начинается:
So willst du treulos von mir scheiden,Mit deinen holden Phantasien,Mit deinen Schmerzen, deinen Freuden,Mit alien unerbittlich fliehn?Kann nichts dich, Fliehende! verweilen,O! meines Lebens goldne Zeit?..........................................Erloschen sind die heitern Sonnen,Die meiner Jugend Pfad erhellt,Die Ideale sind zerronnen…
<Зачем так рано изменила?С мечтами, радостью, тоскойКуда полет свой устремила?Неумолимая, постой!О дней моих весна златая,.....................................И все пустынно, тихо сталоОкрест меня и предо мной!Едва Надежды лишь сиялоСветило над моей тропой.
Пер. А. Жуковского>.Мадам де Сталь, «О Германии», ч. II, гл. 13, замечает:
«Было бы интересно сравнить стансы Шиллера на утрату молодости под заглавием „Идеал“ со стансами на ту же тему Вольтера:
Si vous voulez que j'aime encore,Rendez-moi l'âge des amours, etc.»
<Если вы хотите, чтобы я еще любил,Верните мне возраст любви и т. д.>.
Я действовал в соответствии с ее предложением, но это совсем не «интересно»; ее наблюдение совершенно не имеет отношения к делу.
Ламартин (в ночь, когда он написал произведение, упомянутое в коммент. к XXI, 10) осенью 1818 г. читал «Чайльд-Гарольда» — в неполном французском варианте Женевской универсальной библиотеки — всю ночь и, наконец, «[заснул] утомленный, голова над томом, как на груди друга» (Ламартин, «Жизнь Байрона», 1865).
10–14 уж сосед… седьмой уж час… ждет уж нас. Я сохранил в переводе только одного из этих «ужей» (см. коммент. к главе Восьмой, LI, 3–4).
XXIV
Но ошибался онъ: Евгеній Спалъ въ это время мертвымъ сномъ. Уже рѣдѣютъ ночи тѣни 4 И встрѣченъ Весперъ пѣтухомъ; Онѣгинъ спитъ себѣ глубоко. Ужъ солнце катится высоко И перелетная мятель 8 Блеститъ и вьется; но постель Еще Евгеній не покинулъ, Еще надъ нимъ летаетъ сонъ. Вотъ наконецъ проснулся онъ12 И полы завѣса раздвинулъ; Глядитъ — и видитъ, что пора Давно ужъ ѣхать со двора.
4 Веспер. По странной оплошности, Пушкин вместо правильного названия утренней звезды Люцифер или Фосфор употребляет «Веспер», или Геспер (название вечерней звезды). Все эти названия давались в античности планете Венеры. В некоторых районах России слово «зорница» или «зарница» (которое имеет также значение «вспышки света на горизонте при дальней грозе») используется для обозначения как утренней, так и вечерней звезды. (См. «вечерния зарницы» в элегии Милонова, цитируемой в коммент. к XLI, 1–4, и «утреннюю зарницу» в «Анне Карениной» Толстого, ч. VI, гл. 12).
7 перелетная мятель. Эпитет означает: «перемещающаяся с одного места на другое», а «мятель», или «метель» — это не «буран» и не «снежная буря» (как можно было бы сказать о «перелетающем снеге»), но то, что более определенно называется по-русски «заметь», а именно, возникающее сверкающим солнечным утром в сильный мороз кружение снежинок над поверхностью земли под порывами ветра.
12 полы завеса. Имеются в виду две части занавеса или полога кровати.
XXV
Онъ поскорѣй звонитъ. Вбѣгаетъ Къ нему слуга Французъ Гильо, Халатъ и туфли предлагаетъ 4 И подаетъ ему бѣльё. Спѣшитъ Онѣгинъ одѣваться, Слугѣ велитъ приготовляться Съ нимъ вмѣстѣ ѣхать и съ собой 8 Взять также ящикъ боевой. Готовы санки бѣговыя. Онъ сѣлъ, на мельницу летитъ. Примчались. Онъ слугѣ велитъ12 Лепажа стволы роковые Нести за нимъ, а лошадямъ Отъѣхать въ поле къ двумъ дубкамъ.
2 Гильо. Собственно говоря, это имя из французской комедии. Оно упоминается как подчеркнуто скромное среди других непритязательных имен («Пьер, Гийо и Мишель») в эссе Монтеня «Имена», написанном ок. 1573 г. («Эссе», кн. I, гл. 46). Это имя дважды встречается как имя пастуха в «Баснях» Лафонтена (1668–79): кн. III, № III, «Волк, ставший Пастухом» и кн. IX, № XIX, «Пастух и его Стадо». Пушкин, по-моему, использует это имя в качестве фамилии (ср.: «Пикар» в «Графе Нулине», 1825). У Грибоедова в «Горе от ума» (получило известность с 1825 г.) Чацкий упоминает ветреного французского учителя танцев в Москве, которого он называет «Гильоме» (дейст. I, строки 405–11). Французский переводчик Шекспира (в 20 томах, 1776–83), Пьер Летурнер (1736–88), был крещен Бернарденом Феликсом Гильо, викарием из Валоньи (Нижняя Нормандия); на полях истории нашлось место и для других Гильо.
