Я не Поттер! - Марина Броницкая

— Подождем! – сказал он и почесал затылок. – Неохота помирать что‑то. Ну правда! – принялся он убеждать засомневавшегося меня. — Как только узнаем, что это чудище из себя представляет, так сразу в туалет. Ну вот просто сразу!

Неугомонная змеюка ослушалась моего приказа и совершила незапланированный променад. Грейнджер не погибла, помогло зеркальце, в котором взгляд животины и отразился, но мне с того не легче. После происшествия и заявлений ирландца у меня, если хотите, случился нервный срыв, выразившийся неожиданной нормализацией моего поведения. Скажем так, я много ел, много спал, проведывал Гермиону, мысленно желая ей как можно более медленного выздоровления, а профессору Стебль – неурожая мандрагор. Не только чихал, но иногда даже и икал (смотри пункт первый) на обеспокоенные взгляды отца и других представителей своего окружения. Да и вообще — чувствовал себя абсолютно счастливым.

Темный Лорд же был занят порабощением невинной души Джинни Уизли, демонстрировал ей заключенные в дневнике воспоминания бедного студента Риддла, которому негде было проводить каникулы из‑за выпущенного якобы Хагридом чудища. Рассказывал ей о том, насколько же она избранна и чиста в своей чистокровности, и всячески убеждал её в ошибочности убеждений её родителей, не забывая обучать девчонку мастерству не только лишь Темных Искусств, но и непревзойденному искусству лжи. Понятное дело, не будь рядом с ней Драко, Джинни могла и не поверить. По этой простой причине приятель был занят, в сто какой‑то раз проходил вместе с Уизли историю создания движения Пожирателей, историю древней магии и историю жизни директора Дамблдора, изучить которую не отказался бы и я.

Однако рыжая меня на дух не переносила, а расхваливая Гарри перед родителями, просто наступала им на больную мозоль. Джинни никогда мне не верила и не поверит, почему‑то я пугаю её больше, чем Тот–Кем–Её–Всю–Жизнь–Пугали. Ну и пусть. У неё есть полное право попытаться сбежать от собственной тени, коей давно стал я, но получится у неё это? Нет, конечно, не получится. Не нужно мне знать того, что рассказывает ей Риддл, мне нужен рузультат. В первый раз Волдеморт делает что‑то и для меня, может именно от понимания такой странности мне и хотелось улыбаться, словно я вовсе и не Снейп.

Немного портил жизнь Седрик, преследующий меня с каким‑то отчаянным упорством. Иногда мне казалось, что сидя рядом со мной на подоконнике в коридоре, где я частенько делал вид, что готовлюсь к экзаменам вместе с Финниганом, призрак разревется от горя. Он не воплотился в безобидное и светлое привидение и наверняка составит конкуренцию Кровавому Барону лет эдак через сто или двести. Да, мальчишка стал школьной знаменитостью и туалет, под которым Салазар сотворил одну из своих великих тайн, был превращен в некое место фанатичного поклонения девчонок всех возрастов и факультетов. Тем не менее, продолжалась такая вакханалия совсем недолго. Щедро омыв слезами данное помещение, фанатки, наконец, прозрели и заметили, как злобно на них сверкает страшными глазницами покойник, при жизни отличавшийся миролюбием и железным спокойствием. Мертвый завидовал живым и когда из туалета с криками, способными конкурировать с воплями Невилла, выбежала уже не зареванная, а банально мокрая Чжоу, паломничество сошло на нет.

Дамблдор все же вмешался, попросил Диггори сменить место обитания на подземелья, где пятнистому призраку с красными глазами самое место, и тот послушался. Однако против такого переезда выступил мой отец на пару с Кровавым Бароном, не терпящим посягательств на свою территорию. И несчастный Седрик вернулся туда, куда так неосторожно пришел, надеясь услышать советы уже несуществующей Марты Миртл. Поговаривают, что после успешной операции по выдворению малолетнего духа, декан Снейп пожал руку Барону, а после они якобы объяснились друг другу чуть ли не в любви до гроба и навеки вечные, у кого как, разумеется. Честно говоря, почти верю.

Покуда грифиндорская троица искала пауков и в Запретном Лесу, я скучал. Нет, они весьма вежливо предложили мне присоединиться к абсолютно непонятным мне поискам весьма мерзких членистоногих, однако я поморщился, пренебрежительно сплюнул, икнул (дело было после ужина), а после не менее вежливо отказался от такой чести и предпочел сходить в гости к Волдеморту. Пусть хоть Златопудру Лохматую ищут, главное — без меня. Как ни крути, а жизни, как и интересы, у нас несколько разные.

— Эй! – заорал я, добравшись, наконец, до заветного дивана. – Вы где?

— В лабиринтах разума… – последовал странный ответ. – Вот интересно, эта комната – плод моего и твоего воображения? Так?

— Ну да, — согласился я, все еще не обнаружив говорящего. – Общая фантазия, из‑за крестаржа, наверное… Я вас не вижу!

— Это было бы нормальным, если бы ты был слепым, Гарри.

И когда мои глаза привыкли к полумраку, я все же умудрился заметить полупрозрачную тень у маленького зарешеченного окна, за которым плескался синий океан. Риддл чуть ли не на цыпочках выглядывал в него, словно узник, вдыхающий заветную свободу.

— А на кой здесь окно?!

— В стенах обычно бывают окна. Иногда в них хочется посмотреть.

— Да? – переспросил он неуверенно. – Ну ладно, пусть будет… Ты с какой целью?

— Скучно! – признался я и забрался на диван с ногами, укладываясь поудобнее и подложив под голову какую‑то толстую книгу.

— А–а-а… – протянул он с пониманием. – Мне тоже скучно, ничем не могу помочь, молодой человек. Девчонка эта такая… такая… правильная! – сказал он, как выплюнул и передернул плечами от отвращения. — Вот ты не знаешь, например, с какой целью твой отец принял мою сторону, а?

— Он вам поверил.

— А как думаешь ты?

— Другой стороны не было.

Подумав, я добавил:

— И не будет.

— Вот доказать бы это ей…

— Не докажете, никогда. Нужно лишить её выбора, тогда она поймет, станет такой, как… мы.

Пожалел о сказанном я в ту же секунду — Риддла явно осенила гениальная мысль, и он исчез, не попрощавшись, а я лишился какой‑либо компании. Осталась лишь усталость и скука, а собеседники они никудышные, и я пошел к отцу, но дойдя до его кабинета и расслышав скрип пера, встал, как вкопанный. Не только я услышал, как отец тяжело дышит, но и он почувствовал меня – перо замерло, дыхание стихло. Он не хотел видеть сына, мучился от осознания того, что я весь такой навсегда бездушный и лишенный им кусочка памяти, позорящего его звание отца. Если равнодушие можно почувствовать, то так и произошло. Тем не менее, я хотел говорить. Ну хоть с кем‑нибудь! И пока кривая не занесла меня в Азкабан к Белле, нелогичное желание увидеть которую меня просто пугало, я поспешил пробраться в кабинет Защиты. Этот предмет нам предстояло изучать лишь в следующем учебном году, и класс стоял опечатанным вот уже несколько месяцев.