Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

— Это ведь из-за девчонки? У него что… любовь?

— Ой, Ника, да какая там любовь?! Всё давным-давно умерло, выгорело! Она ему все нервы вытрепала. Такая су…, — но договаривать парень не стал, осекся, замолчал.

Вероника вздохнула. То, что у Уварова была девчонка, меняло всё. А ведь Лерка, эта дуреха непробиваемая…

— Я ни про одну девчонку никогда плохо не говорил. Даже когда Клинкина привязалась, попытался разрулить…

— Да, только она отвязалась от тебя, когда я ее выпорола!

— Ну ты еще приревнуй! Мне она до звезды! Да я даже не встречался ни с кем!

— Ой, да ладно заливать! А целоваться на плюшевом медведе научился?

Никита хлопнул глазами, а потом вдруг раскатисто засмеялся. Вероника усмехнулась:

— Что? Представил, поди?

— Медведь! Ой, не могу!

— Так что? Медведь? Собака? Зайка?

— Харэ угорать!

Вероника подождала, пока Ник просмеется, а потом уставилась на него. Парень моргнул пару раз, а потом заюлил:

— Ну, на сборах… Да ерунда…

— Ну да, ну да.

— Не, ну я рили говорю!

— Да я верю, чего ты? Но если у Тимки всё давно выгорело, то почему…

— Ника! Тимка мне не просто друг. Мы с ним с рождения вместе! Я его физиономию видел чаще, чем лица родителей. Просто там… это не моя история, пойми! Я знаю, что ты подруга с Лерой, но… это дело Уварова и Соколовой. Если кто и должен объясняться, то это точно не я. Пусть сами разбираются.

Вероника вздохнула, посмотрела на пальцы, которые разворачивали очередную конфету. Ник рядом хмыкнул:

— А ничего не слипнется?

— Нет. Если бы слиплось, то еще в третьем классе, когда я на спор с двоюродной сестрой слопала пять килограммов конфет из новогодних подарков.

— Победила? — улыбнулся Никита, чуть придвинувшись к девочке.

— А то! Правда диатез с попы выводили месяц.

— С попы? — усмехнулся парень.

Вероника тут же покраснела, отвела глаза, а потом, словно только вспомнила, спросила:

— А хочешь я тебе сыграю? — и она поспешила в свою комнату, парень пошел следом.

— А ты сидеть-то как… можешь? Или всё прошло без последствий? — потешался он.

— Никита!

Парень устроился в кресле, Ника села за инструмент.

— Что ты хочешь послушать? — вдруг спросила она.

Никита пожал плечами.

— На твой выбор.

Девочка размяла пальцы, опустила их на клавиши, и те понеслись в неуловимом беге, рождая музыку, которая, казалось, выпорхнула из приоткрытой крышки фортепиано. И Ник обо всем забыл. Он не отрывал глаз от пальцев, пляшущих по черным и белым дощечкам, словно пытался понять, а как… как из всех этих касаний рождается музыка? Отмер, лишь когда мелодия закончилась. Вероника посмотрела на него.

— Ну как?

Парень сглотнул, подъехал ближе на кресле и кивнул на фортепиано.

— Сыграй еще, — выдохнул он.

Девочка улыбнулась, и пальцы вновь понеслись в неуловимом беге по клавиатуре.

— Ой , а хочешь я тебе сыграю, что буду играть на концерте? — вдруг встрепенулась Ника.

— Хочу, — только и смог сказать в ответ Никита…

Домой он шел окрыленный и немного взволнованный. Ника, закончив играть, сбросила оригинал, и парень всё прокручивал композицию на повторе, но мелодия не переставала будоражить, задевая какие-то невидимые струнки души. И хотелось большего, яркого, сильного, настоящего! Очень хотелось!

Он был так погружен в себя, что не обратил внимание на человека в черном, который прошел мимо него, натягивая глубже капюшон. А человек скользнул по счастливому лицу взглядом и прибавил шаг.

Боль была такая, что дышалось с трудом. Словно на лицо натянули полиэтиленовый пакет с крохотной дырочкой, вроде вдыхаешь, а кислорода не хватает. Жутко. Тело требовало движения, и Тимка пошел на улицу. Зонт ему сунул дядя Леша уже в дверях, и Тим впервые в жизни не стал спорить (не любил он зонты, везде терял их).

Смотреть в глаза отчиму было неловко, но смотреть на маму… страх парализовал тело от кончиков волос на макушке до ногтей на пальцах ног. Она лежала под капельницей, прикрыв глаза. Тетя Валя хлопотала рядом, поглядывала на лекарство, которое просачивалось в прозрачную трубку, и вздыхала:

— Не бережешь ты себя, Лена.

— Тихо, Валь, — бесцветно отвечала мама, и медсестра вздыхала вновь.

Уваров готов был себя сожрать! Ну как? Как так вышло, что мама оказалась в таком состоянии? И из-за чего? О, Боже! Хотелось выть и орать. Хотелось пойти найти эту Волкову, которая, как говорили новые комментарии, пришла в себя, и поговорить по душам. Идиотка! Да и Тим не лучше. Мама… Мама…

В квартире повисла какая-то странная тишина, только слышны вздохи тети Вали. Тоска…

Дядя Леша не стал останавливать, даже не спросил, куда Тима несет так поздно, да еще и в дождь. Просто протянул зонт, и пасынок его взял.

— Я к Лере… собаку выгулять…, — соврал Тим и по глазам дяди Леши прочитал: тот понял, что подросток врет. От этого еще сильней захотелось уйти.

Он просто шел. Шел куда глаза глядят. Он так и не раскрыл зонт. Нес его, сжав в кулаке. Когда видел знакомых, поглубже натягивал капюшон: говорить ни с кем не хотелось. А потом он вдруг увидел ворота школьного стадиона и даже удивился, ведь не помнил, как входил во двор школы. Дождь припустил, но Тимка и на это не обратил внимания, а просто пошел к воротам. Вот сейчас пробежит кругов двадцать и полегчает. Должно полегчать.

На стадионе не было ни души: делай что хочешь. Тимка тут же сорвался по красной дорожке. Летел, не чуя ног, сердце неистово колотилось в груди, он уже вошел в третий поворот — как раз мимо баскетбольной площадки — и вдруг увидел там забытый всеми мяч, и даже скорость сбросил.

«Вот и отлично, брошу раз триста и…»— мелькнуло в голове.

Он бросал, но не забрасывал. Мяч попадал то в щит, то в жесткий ободок кольца,