Незнакомцы - Дин Кунц

Писатель тихо рассмеялся.

— Из того, что мне удалось о вас узнать из нашего разговора, святой отец, у меня сложилось впечатление, что вы ни при каких обстоятельствах не упустите возможность вернуть заблудшую душу в лоно церкви. Мне кажется, вы спасаете души не так, как другие священники, — убеждая, утешая и ободряя, но скорее как кузнец, выковывающий для других спасение в поте лица и не жалея сил. Прошу вас не обижаться, это комплимент.

— Я так и понял, — рассмеялся в ответ отец Стефан. — Я твердо придерживаюсь мнения, что ради серьезной цели нужно потрудиться, а на пустяки не стоит и размениваться. Мне нравится этот образ — кузнеца, склонившегося над пылающим горном.

— С нетерпением жду завтрашней встречи с отцом Кронином. Если он похож на вас, святой отец, мы будем рады иметь такого союзника.

— Я тоже на вашей стороне, — сказал отец Вайцежик. — Звоните, если понадобится моя помощь. И, если окажется, что эти события все-таки свидетельствуют о Божественном Провидении, я не намерен оставаться в стороне и упустить самое интересное.

Следующими в книге гостей значились Брюс и Жанет Кейбл из Филадельфии. Они не испытывали никаких неприятных ощущений и не мучились, как Доминик, Эрни и другие. Рассказ Доминика заинтересовал супругов, но под конец и они охладели к нему.

Последним в тот вечер записался Торнтон Уэйнрайт — он оставил свой нью-йоркский адрес и телефон. Однако, когда Доминик набрал указанный номер, на другом конце трубку сняла миссис Нейл Карполи, которая заявила, что вот уже четырнадцать лет, как она живет здесь и никакого Уэйнрайта не знает. Мало того, неверным оказался и сам адрес.

— Ложный адрес и номер телефона? — изумилась, услышав эту новость, Сэнди. — Был ли это обычный гость? Может быть, кто-то нарочно вписал это имя, чтобы запутать нас? Ничего не понимаю.

У Джека Твиста имелось восемь полных комплектов фальшивых документов: водительских прав, свидетельств о рождении, карточек социального страхования, кредитных карточек, даже читательских билетов библиотек, в том числе и на имя Торнтона Бейнса Уэйнрайта: подготавливая и осуществляя очередное ограбление, он никогда не действовал под собственным именем. Но в это воскресенье, раздавая очередную сотню тысяч долларов по всему Манхэттену, он вообще никак не представлялся изумленным счастливчикам.

Самый крупный подарок достался молодому моряку и его невесте, с удрученным видом стоявшим возле своего сломавшегося «Плимута», и без того изрядно помятого, возле памятника Симону Боливару. «Купите себе новый автомобиль! — приговаривал Джек, суя им пачки денег в руки и под матросскую бескозырку жениха. — И, если голова у вас на месте, вы не станете трезвонить об этом по всему свету, особенно газетчикам. И моего имени вам знать не нужно, и благодарить тоже. Просто любите друг друга, договорились? Всегда будьте внимательны друг к другу, потому что никто не знает, сколько времени ему отпущено в этом мире».

Не прошло и часа, как Джек раздал все 100 тысяч долларов, взятые из тайника в чулане спальни, после чего купил букет красных роз и поехал в Вестчестерский округ к могиле Дженни.

Джек не захотел хоронить ее на городском кладбище, для Дженни это не подходило. Он решил подобрать ей для вечного сна местечко где-нибудь за городом, среди поросших травой холмов и тенистых деревьев, вдали от нью-йоркской суеты, там, где и летом и зимой все дышит покоем.

Он приехал на кладбище незадолго до наступления сумерек и уверенно направился по дорожке прямо к участку Дженни. Ненастный день незаметно перешел в унылый вечер, кругом царила бесцветная тишина, скрашиваемая лишь яркими розами. Джек уселся прямо в снег, холодный и мокрый, и заговорил с Дженни так, как разговаривал с ней, пока она была в коме. Он рассказал ей о нападении на бронефургон минувшей ночью, о том, что раздал все деньги, которые захватил в результате ограбления, не замечая, что стало уже совсем темно и пора уходить с кладбища. Но об этом ему напомнил ночной сторож, выпроваживавший запоздалых посетителей, и Джеку волей-неволей пришлось встать. Он в последний раз взглянул на надгробие с высеченным бронзовыми буквами именем Дженни, тускло мерцающими в голубоватом свете фонарей, и прошептал:

— Я меняюсь, Дженни, хотя и не знаю почему. Но, кажется, меняюсь в лучшую, правильную сторону. Все это так странно... — Слова, которые он потом произнес, удивили его самого: — Что-то значительное должно случиться очень скоро, Дженни. Я не знаю, что именно, но со мной произойдет что-то совершенно грандиозное. — Он вдруг почувствовал, что и внезапное ощущение вины, и примирение с обществом всего лишь начало большого путешествия, которое приведет его в самые невообразимые места. — Грядут большие события, — повторил он. — Как жаль, что тебя нет рядом со мной, Дженни.

Голубое небо Невады, начав облачаться в темные доспехи из штормовых туч еще несколько часов назад, когда Эрни, Нед и Доминик заколачивали выбитые окна фанерой, к вечеру совершенно помрачнело, и по дороге в аэропорт весь окружающий мир казался Доминику задрапированным в серое солдатское сукно. Предстоящая встреча с Джинджер Вайс лишила Доминика покоя: не в силах томиться в зале ожидания, он вышел на гудронированное взлетно-посадочное поле, пронизываемое ветром, и, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в поднятый воротник теплой куртки, стал прислушиваться к рокоту моторов десятиместного самолета, который с минуты на минуту должен был вырваться из-за низких облаков. Рев двигателей усиливал ощущение надвигающейся войны, и Доминик с тревогой подумал, что они действительно готовятся к бою с неведомым противником, собирая из добровольцев свою армию.

Самолет остановился на площадке в восьмидесяти шагах от здания аэропорта. Доктор Вайс спустилась на поле четвертой. Даже в мешковатой малосимпатичной куртке она выглядела изящной и привлекательной. Ветер превратил ее шелковистые серебристые волосы в развевающееся знамя.

Доминик поспешил ей навстречу. Она остановилась и поставила сумки. Оба замерли на мгновение в нерешительности, молча уставившись друг на друга полными удивления, волнения, радости и ожидания глазами. Потом они вдруг бросились друг другу в объятия, словно давнишние друзья после долгой разлуки, и прижались один к другому так крепко, что было слышно, как громко стучат их сердца.

«Что происходит, черт возьми?» — мелькнуло в голове у Доминика.

Но он был слишком возбужден, чтобы разобраться в этом. Сейчас он больше чувствовал, чем думал.

Разжав наконец объятия, они обнаружили, что не могут произнести ни слова. Джинджер пыталась что-то сказать, но от волнения голос ее сел, и у Доминика тоже. Поэтому она молча подхватила одну из сумок, он взял вторую, и они пошли на стоянку автомобилей.