Гарри Поттер и Орден Феникса - Джоанн Роулинг

— Самое главное, — довольно шепнула Гермиона, когда они выходили из библиотеки, — эти болваны не смеют ничего отрицать — нельзя же признаться, что они читали интервью!

И, словно для полноты счастья, за ужином ребята узнали от Луны, что ни один номер «Правдобора» не расходился быстрее.

— Папа печатает дополнительный тираж! — сообщила она Гарри. Её глаза чуть ли не вылезали из орбит от возбуждения. — Он поражён: это оказалось даже интереснее, чем складкорогие стеклопы!

Тем вечером Гарри был героем гриффиндорской гостиной. Фред с Джорджем взяли на себя смелость с помощью специального заклятия увеличить обложку «Правдобора» и повесили её на стену. Гигантская голова Гарри, наблюдая за общим весельем, периодически громко изрекала что-нибудь вроде: «МИНИСТЕРСТВО — КОЗЛЫ» или «ЖРИ НАВОЗ, КХЕМБРИДЖ». Гермиона ругалась, что это не смешно и мешает ей сосредоточиться. Кончилось тем, что она разозлилась и рано ушла спать. Через пару часов говорильное заклятие начало выветриваться, и плакат перестал казаться таким уж забавным: он, всё тоньше пища, реже и реже выкрикивал отдельные слова — «НАВОЗ!… КХЕМБРИДЖ!» От этого у Гарри разболелась голова; шрам стало покалывать, и скоро, под разочарованный стон гриффиндорцев, сидевших вокруг и в бог весть какой раз просивших рассказать об интервью, он объявил, что тоже хочет лечь пораньше.

В спальне никого не было. Гарри постоял у окна возле своей кровати, прижимаясь лбом к холодному стеклу — это успокаивало боль. Потом он разделся и лёг, мечтая лишь об одном — чтобы прошла голова. Его подташнивало. Он повернулся набок, закрыл глаза и практически сразу уснул…

И очутился в тёмной комнате с занавешанными окнами, освещённой единственным канделябром. Он стоял позади кресла, держась за спинку. На тёмном бархате обивки резко выделялись пальцы, длинные, белые — такие белые, будто он много-много лет провёл в под землёй. Кисть его руки напоминала большого бесцветного паука…

Перед креслом, в круге света, стоял на коленях человек в чёрной робе.

— Значит, меня неверно информировали, — заговорил Гарри высоким, холодным, пульсирующим от гнева голосом.

— Господин, умоляю, пощадите, — прохрипел с пола человек. Он заметно дрожал. На чёрных волосах лежал отблеск свечей.

— Я не виню тебя, Гадвуд, — объявил Гарри всё тем же холодным, жестоким голосом.

Он отпустил спинку кресла, обошёл вокруг, чтобы подойти к коленопреклонённому человеку, и вскоре оказался совсем рядом, но в темноте. И посмотрел вниз — с гораздо большей, чем обычно, высоты.

— Ты уверен в достоверности этих фактов? — спросил Гарри.

— Да, милорд, да… Я ведь работал в департаменте после… Последнее время.

— Эйвери утверждал, что Бедоу сможет его забрать.

— Бедоу не брал его, господин… Он, должно быть, знал, что это невозможно… Видимо, именно поэтому он так сопротивлялся проклятию подвластия Малфоя…

— Встань, Гадвуд, — прошептал Гарри.

Человек вскочил с колен с такой поспешностью, что едва не упал. В свете свечей отметины на рябом лице обозначились особенно чётко. Гадвуд, не решаясь окончательно распрямить спину, застыл в нелепом полупоклоне, лишь изредка осмеливаясь взглянуть Гарри в лицо.

— Ты правильно поступил, рассказав мне об этом, — промолвил Гарри. — Очень правильно… Получается, я потратил массу времени на абсолютно бесполезные разработки… но это неважно… начнём сначала. Лорд Вольдеморт благодарен тебе, Гадвуд…

— Милорд… спасибо, милорд, — сипло прошептал Гадвуд. Чувствовалось, что он испытывает огромное облегчение.

— Мне понадобится твоя помощь. Вся информация, какую ты можешь дать.

— Разумеется, милорд, разумеется… всё что угодно…

— Очень хорошо… можешь идти. Пришли ко мне Эйвери.

Гадвуд проворно попятился к двери и, кланяясь, исчез.

Гарри повернулся к стене. Там, в полумраке, висело старое, покрытое пятнами, треснувшее зеркало. Гарри пошёл к нему. Отражение становилось всё больше, всё отчётливее… лицо белее кости… красные глаза с прорезями зрачков…

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

— Что такое? — заорал чей-то голос совсем рядом.

Гарри, как пропеллер, завертелся в кровати, запутался в балдахине и свалился на пол. Сначала он никак не мог понять, где находится; но был уверен, что сейчас опять увидит выступающее из темноты белое, похожее на череп лицо. Затем, совсем рядом, раздался голос Рона:

— Ну хватит метаться! А то я тебя никак не распутаю.

Рон разобрался со шторами, и Гарри увидел освещённое луной лицо друга. Гарри лежал на спине; шрам разрывался от боли. Рон, видимо, собирался ложиться — роба висела на одном плече.

— Что, на кого-то опять напали? — Рон жёстким движением помог Гарри подняться. — На папу? Опять змея?

— Нет… все живы… и здоровы… — хрипло выдохнул Гарри. Лоб горел огнём. — Вот только… Эйвери… ему не светит ничего хорошего… он дал неверные сведения… Вольдеморт в бешенстве…

Гарри застонал, задрожал мелкой дрожью и бессильно упал на кровать, потирая шрам.

— Гадвуд всё исправит… он встал на правильный путь…

— О чём ты? — испуганно спросил Рон. — Ты что… видел Сам-Знаешь-Кого?

— Не видел, а был им, — ответил Гарри и медленно поднёс руку к лицу — вдруг это мертвенно-белая паучья лапа? — Сам-Знаешь-Кто был с Гадвудом, это один из беглых Упивающихся Смертью, помнишь? Гадвуд сказал, что Бедоу не мог этого сделать.

— Чего этого?

— Что-то забрать… он сказал: «Бедоу, должно быть, знал, что это невозможно»… Бедоу был под воздействием проклятия подвластия… Кажется, Гадвуд сказал, что проклятие наслал отец Малфоя.

— Бедоу околдовали, чтобы что-то забрать? — воскликнул Рон. — Но, Гарри, это же, наверно…

— Оружие, — закончил Гарри. — Да.

Дверь в спальню распахнулась, и вошли Дин с Симусом. Гарри быстрым движением забросил ноги на кровать. Нельзя показать, что с ним опять случилось нечто странное — Симус только-только перестал считать его психом…

— Так ты говоришь, — Рон близко придвинулся к Гарри, притворившись, будто пьёт воду из его кувшина, — что был Сам-Знаешь-Кем?

— Да, — шепнул Гарри.

Рон захлебнулся; вода полилась с подбородка на грудь. Дин и Симус, раздеваясь, шумели, переговаривались и ничего не заметили.

— Гарри, — сказал Рон, — ты должен рассказать…

— Ничего я не должен, — оборвал Гарри. — Надо было как следует заниматься окклуменцией, ничего бы и не увидел. По идее, я же должен научиться блокировать эту чушь. Так, по крайней мере, они хотят.

Под словом «они» Гарри подразумевал Думбльдора. Гарри лёг, повернулся к Рону спиной и через некоторое время услышал скрип матраса — Рон тоже улёгся в постель. Шрам опять стало жечь и, чтобы не застонать, Гарри вцепился зубами в подушку. Он знал: сейчас, в эту самую минуту, Эйвери подвергают наказанию.

Чтобы поговорить с Гермионой, Гарри и Рону пришлось ждать первой перемены — они хотели быть уверены, что их не подслушают. Они вышли во двор — на улице было прохладно, ветрено — и там, в любимом уголке, Гарри подробно рассказал о своём сне. Выслушав его, Гермиона долго молчала и со странным интересом разглядывала безголовых Фреда и Джорджа, которые на другом конце двора из-под полы продавали Уборы Головные.

— Так вот почему его убили, — пробормотала она, оторвав, наконец, взгляд от близнецов. — Бедоу попытался украсть оружие, и с ним случилось что-то непонятное. Видимо, само оружие или пространство вокруг защищено мощными заклятиями, чтобы до него нельзя было дотронуться. Вот он и повредился в уме и разучился говорить. Но… Помните, что сказала знахарка? Он начал выдоравливать. А это — большой риск, они не могли такого допустить. Насколько я понимаю, то, что с ним случилось, вызвало сильнейший шок, и проклятие подвластия пало. Потом речь бы восстановилась, и он бы обо всём рассказал… И все узнали бы, что его послали украсть оружие. И конечно, Люциус Малфой легко мог наслать проклятие — он же не вылезает из министерства!

— Он там был даже в день слушания, — подтвердил Гарри. — И… постойте-ка, — добавил он. — Мы его встретили в коридоре, который ведёт в департамент тайн! Твой папа ещё сказал, что Малфой, наверно, хочет узнать о результатах слушания, но… что, если…

— Стуржис! — в ужасе ахнула Гермиона.

— Что Стуржис? — удивился Рон.

— Его… — еле слышно вымолвила Гермиона, — его арестовали, когда он пытался взломать какую-то дверь! Значит, Малфой подчинил себе и его! И как раз в тот день, когда вы его видели, Гарри! У Стуржиса был плащ-невидимка Шизоглаза, так? Что, если он, оставаясь невидимым, стоял у двери и случайно пошевелился, а Малфой это услышал? А может, он применил проклятие подвластия наугад, на случай, если у двери окажется часовой? И потом, при первой же возможности — например, когда снова подошла его очередь стоять на часах — Стуржис попытался пробраться в департамент и украсть оружие для Вольдеморта — Рон, тихо! — но его поймали и посадили в Азкабан…