Закон Уоффлинга (СИ) - "Saitan"

Он не знал, сколько просидел так, глядя на отпечатки его ботинок, которые присыпали падающие с неба белые хлопья.

— Вот ты где! — снег заскрипел под форменными сапогами, и Тому на плечо легла тёплая рука. — Идём, Том, скоро тебя хватятся. Пора возвращаться в комнату.

Том перевёл пустой взгляд на одутловатое лицо с носом-картошкой.

— Эй, я знаю, что тебе сейчас больно, — успокаивающе проговорил аврор, помогая ему подняться на ноги. — Гарри вернулся сам не свой. Вы расстались, да? Я так и думал. Мистер Поттер не стал бы запирать тебя, если бы одобрял ваши отношения…

Он что-то болтал об отношениях и о отцовских чувствах, а Том всё смотрел на него и думал, что этому тюфяку повезло. Очевидно, он никогда не испытывал таких чувств, что могли разрушить всё на своём пути, никогда не погружался в другого человека полностью и без остатка, никогда не был готов умереть за свою любовь.

Обычный обыватель, живущий свою ровную спокойную жизнь. Возможно, он тоже хотел ощутить острые эмоции, подняться на вершину безумия и рухнуть с неё вниз. Потому и пошёл служить в аврорат. Чтобы почувствовать настоящий вкус этой жизни.

А Том пережил всё это и остался опустошённым, как кувшин, из которого вылили воду.

Он спрятал руки в карманы и пошёл за Тибериусом, загребая ботинками снег.

Дни потянулись за днями, как жевательные конфеты из лавки Зонко. Тома выпустили спустя пару дней, проведя ещё один допрос, на котором, судя по всему, он всё сказал правильно. Джеймс Поттер действительно постарался, потому что неудобных вопросов не было. Он видел тысячи нестыковок в официальной истории, но авроры словно пытались поскорее закрыть дело, свалив всё на Снейпа. Очень удобно — объявить злодеем мертвеца.

Конечно, Том не обмолвился ни словом ни о Азкабане, ни о крестражах. Ни к чему волшебникам знать, что такое вообще возможно, эти знания должны быть похоронены. Он один теперь знал эту тайну. Для общественности Экриздис был просто неизвестным феноменом, духом какого-то некроманта. И сколько бы невыразимцы ни ползали по разрушенному залу собраний, никто так и не смог понять, что произошло на самом деле.

Родилась очередная легенда волшебного мира, о которой напишут ещё немало книг.

Подтверждать другую легенду — тайную комнату Салазара Слизерина, авроры не спешили. Том понимал, что рано или поздно информация просочится в прессу, но пока стояла тишина. Наверняка там тоже исследовали каждый дюйм в поисках невероятных тайн. Но это была всего лишь старая комната, и больше ничего.

Ему вернули волшебную палочку, когда-то очень светлую, а теперь чёрную до самой рукояти, с обгоревшим лаком. Она работала, как и прежде, но чернота не отмывалась ни одним средством и служила постоянным напоминанием о том, что он сделал.

Весь магический мир гудел, как растревоженный улей. У него пытались взять интервью, ему писали тысячи домохозяек со всей страны, выражая поддержку и сочувствие. Лестрейндж лишь фыркал на его почту и говорил, что не будь Том таким красавчиком, его бы засыпали конвертами с гноем бубонтюбера.

Газеты и правда много о нём писали. Уловка министерства сработала — все только и обсуждали страстный роман между слизеринцем и больным сыном заместителя главы аврората. Смерть Дамблдора и неизвестный злой дух быстро затерялись в ворохе романтической чепухи и открытых призывов усилить контроль над школьниками. Всплывали какие-то дикие подробности, вроде тех, что Том нёс Гарри на руках в их комнату после неудачной дуэли с Дэвидом, что они занимались сексом прямо в коридоре, или что он день и ночь просиживал у больничной койки, когда Гарри упал с лестницы. Гарри выставляли глупым калекой с разумом семилетнего ребёнка, а Тома — коварным гением, соблазнившим его, а затем влюбившимся. Кто-то писал, что Том — больной извращенец, которого стоит исключить, кто-то восхвалял их необычную любовь.

Отвратительные писаки, обсасывающие подробности личной жизни школьников, каждый день раскапывали что-то новое. Общество жаждало знать, почему гений влюбился в умственно отсталого.

Том старался не читать эту грязь и мерзость. Ему хотелось посетить редакции всех этих желтушных газетёнок и сжечь их дотла. Отвратительные глупые люди, не понимающие, через что им пришлось пройти, чтобы выжить. Что бы они почувствовали, пережив всё это и получив в конце не счастье, а разлуку?

Он на автомате просыпался и завтракал, на автомате выполнял домашнюю работу, читал какие-то книги, проводил собрания старост. Он был пустой оболочкой с набором функций, необходимых для поддержания физического здоровья.

Малек и Панси затравленно на него смотрели и старались лишний раз не попадаться на глаза, но Том вообще выкинул их из головы и не собирался мстить. Всё это осталось в прошлом, как и его разрушительные порывы. После Малфоя в инвалидном кресле он обрёл уверенность, что рано или поздно они своё получат. Жизнь всех накажет, и сделает это куда изощрённей, чем мог сделать Том.

Теодора выписали из больничного крыла за две недели до рождества. Он похудел, стал дёрганным и молчаливым. Они лишь однажды поговорили, и этот разговор оставил глубокий след в душе Тома.

— Он всё спланировал, — сказал Теодор после того, как они обсудили их общую легенду.

— Кто? — не понял Том.

Теодор низко опустил голову, став похожим на инфернала в призрачном свете факелов коридора в подземелье.

— Блейз. Он заставил меня рассказать тебе о Паркинсон, а потом просто наблюдал, как она заходит в ловушку. Он слышал её крики и ушёл, — Тео вздрогнул, словно от сквозняка. — Он думал, что так защищает Гарри от тебя. Хотел наказать нас всех. Я даже не могу его винить, то, что мы делали и собирались сделать… Он просто хотел избавить мир от монстров. Я так его любил…

Том положил руку на его плечо и крепко сжал.

— Его смерть… Какой она была? — Теодор поднял на него голубые глаза, полные слёз.

— Он умер, защищая Гарри, — соврал Том. — Его смерть не была напрасной.

Эта ложь заставила каменные плечи Теодора расслабиться. Том действительно понимал его боль. Он не хотел говорить, как бездарно и глупо умер Забини, оказавшись не в том месте и не в то время.

С тех пор Теодор больше ни с кем не разговаривал. Он замкнулся в себе и постоянно смотрел на пустующее место Забини на занятиях, которое никто не решился занять.

Малфой вернулся в школу тоже довольно быстро. Он тяжело опирался на изящную темную трость с резной головкой в виде дракона, сильно хромал и приобрёл привычку сверлить собеседника злым взглядом до тех пор, пока тому не станет неловко.

Он не пытался поговорить с Томом и делал вид, что его вообще не существует. Ну а Тому было глубоко плевать на его обиды. Вид тяжело дышащего красного Драко, с трудом поднимающегося по бесконечным лестницам и морщащегося от каждого резкого движения, доставлял ему удовольствие.

Он понимал, что поговорить всё же нужно, хотя бы для уточнения нюансов их общей легенды, чтобы потом не всплыло что-нибудь, не вписывающееся в неё, но оттягивал этот разговор.

Том распустил Орден Вальпургиевых рыцарей. Официально. Их всё ещё связывали общие клятвы и тайны, они всё ещё потеряно ходили за ним хвостиком и оглядывались на него, прежде чем что-то сказать или сделать, как в прежние времена. Они напоминали стаю щенков, потерявшую вожака. Слепо тыкались то туда, то сюда, пытались укрепить свой авторитет так, как умели, потом начались попытки выбрать нового лидера в группе, ведь по отдельности они уже не могли существовать.

Том отстранился от их дел. Он предельно ясно дал понять, что путь тёмной магии приведет их туда же, куда привел их декана. Решать, что делать дальше, должны были они сами.

Разговор с Драко случился сам собой. Он возвращался из библиотеки после отбоя и услышал тихие всхлипы из туалета, где находился вход в тайную комнату, который авроры пока ещё не обнаружили.

— Кто здесь? — на правах старосты он зашел в знакомый до каждой раковины туалет и зажёг люмос.