Маркус Вольф - Леонид Млечин

— Как социалистическое государство, — говорил на партийном съезде Эрих Хонеккер, — ГДР связана с другими социалистическими государствами тесной дружбой, особенно со страной Ленина, Советским Союзом. Мы хотим и дальше строить социализм для всех людей. Мы не делаем ничего по собственной воле. Всё, что мы делаем, — это воля нашего трудового народа.

Но работа в братской ГДР требовала от советского человека сугубой осторожности. Руководители ГДР покровительственно относились к советским коллегам, поскольку уровень жизни в ГДР был неизмеримо выше, чем в СССР. Советский генеральный консул в Карл-Маркс-Штадте и Дрездене позволил себе критически отозваться о положении дел в ГДР. Доложили генеральному секретарю Эриху Хонеккеру, тот выразил недовольство, и консула отозвали.

Формально сотрудникам КГБ было запрещено вербовать агентуру среди граждан Германской Демократической Республики — нельзя шпионить за братьями по социалистическому лагерю. Всю информацию о положении в стране представительство КГБ получало официальным путем от местных коллег.

На самом деле Москва, конечно же, хотела знать больше того, что ей считали нужным сообщать немецкие товарищи. Но действовать надо было очень осторожно, чтобы у немцев не возникло подозрений. Эрих Мильке не позволял советским коллегам вмешиваться в его дела. Так что сотрудники представительства КГБ в Берлине вели себя очень дисциплинированно, зная, что немцы за ними присматривают, слушают их телефонные разговоры, ставят прослушивающую аппаратуру в их квартирах.

Но несколько сотрудников советской внешней разведки не были представлены в этом качестве немецким друзьям. Они находились в Берлине в основном под журналистским прикрытием. У Москвы на всякий случай было заготовлено оправдание — эти люди скрывали свою принадлежность к разведке, чтобы на территории ГДР работать против общего врага — западных граждан, приезжавших в Берлин. В реальности интересовало советских разведчиков другое — за сделками Шалька-Голодковски прослеживалась опасная для Москвы политическая линия.

До 1968 года в научных и правительственных изданиях Западной Германии вместо ГДР писали «советская оккупационная зона». В конце 1960-х западные немцы решили, что ГДР будет существовать долго, если не всегда. Некоторые из них считали, что у восточных братьев есть чему поучиться: Восточная Германия лучше хранит немецкие традиции, чем американизировавшаяся ФРГ, ГДР — бедная, но счастливая страна, где отношения между людьми более теплые, сердечные. И вообще система, установленная в советской оккупационной зоне, не так уж плоха, ее недостатки исправимы и реформирование возможно. Так что надо давать восточным немцам деньги уже сейчас, не дожидаясь объединения, рассуждали они. Чем лучше восточные немцы будут жить, тем с бо́льшим презрением станут относиться к социалистическому блоку.

Тщательно скрываемое в высших эшелонах ГДР ощущение общегерманской общности не осталось не замеченным Москвой.

В марте 1973 года заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Анатолий Черняев беседовал в Бонне с советским послом Валентином Фалиным. Посол произвел впечатление: «Четкость и деловитость ума, отвращение к трепу и общим фразам, несколько наигранная критичность, из которой следует, что все остальные дураки».

Фалин доверительно рассказал гостю об интенсивных контактах между двумя Германиями, которые Восточный Берлин держит втайне от Москвы:

— Помимо активных экономических связей между ГДР и ФРГ, о которых нам почти ничего не известно, в обе стороны идут невидимые, но мощные потоки. По всем линиям — профсоюзной, научно-технической, культурной. Но особенно важны лично-семейные связи и межпартийные, политические — сверхтайные. Десятки, сотни эмиссаров с разными заданиями ездят взад-вперед ежедневно. От нас это скрывают в первую очередь… Обратите внимание: гэдээровцы упорно отказываются принять нашу систему ГОСТов и пользуются западногерманской, общеевропейской системой стандартов.

Фалин резюмировал:

— Да что вы хотите! Возводить в теорию разделенность великой нации в конце двадцатого столетия! Это ли не абсурд! Нам надо серьезно подумать над «концепцией Германии». Иначе через пяток лет мы будем иметь в ГДР такое, что оккупационных войск может не хватить…

Немецких друзей старались придерживать. Весной 1974 года в Восточном Берлине разработали перспективный план экономического сотрудничества с ФРГ, но вовремя не согласовали его с Москвой. Советские чиновники воспользовались этой возможностью, чтобы напомнить восточным немцам, «кто они есть и что им придется проводить нашу политику». Немецкая делегация во главе с членом политбюро, отвечавшим за международные дела, Германом Аксеном прилетела в Москву. Разговаривали с ними жестко и фактически заставили отказаться от всех пунктов совместного с ФРГ плана.

При этом в идеологических вопросах восточные немцы демонстрировали запредельную ортодоксальность. Жаловались на советских товарищей, если те позволяли себе малейшее отступление от генеральной линии.

Герберт Венер говорил своим друзьям из ГДР, что Москва может их предать, что западные немцы и русские сговариваются. Называл имена Валентина Фалина, Юлия Квицинского и Николая Португалова.

Николай Сергеевич Португалов работал в ФРГ собственным корреспондентом агентства печати «Новости» и «Литературной газеты». На самом деле он был кадровым сотрудником Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ, о чем написал много лет спустя в изданной в Германии мемуарной книге. Потом Фалин взял его в ЦК — в отдел внешнеполитической пропаганды, который для маскировки называли отделом международной информации.

Хонеккер хотел встретиться с канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом. В Москве этого не одобрили.

В феврале 1980 года Мильке и Вольф полетели в Москву. По случаю 30-летия МГБ они привезли ордена и медали, чтобы наградить ведущих офицеров КГБ. Андропов лежал в больнице. Он был очень мрачен, атомная война казалась ему реальной перспективой. Андропов предостерег восточногерманских друзей от встречи с Шмидтом.

— У этого человека два лица. Но фактически он стоит на стороне американцев. С ним не следует вести переговоры на высшем уровне.

Мильке не знал, как передать его слова Хонеккеру.

«Эрих Хонеккер уже давно отказался от слепого подчинения Москве, — писал Маркус Вольф. — Без колебаний он следовал своему курсу расширения контактов ГДР и ФРГ на высшем уровне. Он упрямо стремился к осуществлению своей мечты — быть встреченным в Бонне на красном ковре под звуки гимна ГДР».