Романески - Ален Роб-Грийе

class="p1">Самое же смешное заключается в том, что по окончании рассмотрения дела фильм «Медленные соскальзывания в удовольствие» будет приговорен к смертной казни на костре: к уничтожению огнем в общественном месте всех копий, а также и итальянского негатива. Мой читатель, быть может, и припомнит, что сцена с сожжением на костре есть в фильме, припомнит он, быть может, и то, что там есть и сцена, в которой судья — вслед за священником — признается в своей слабости перед колдуньей; подобно следователю, допрашивавшему Мориса Бланшо по поводу так называемого «Манифеста 121», он в конце концов просит предоставить ему возможность отдохнуть из-за огромного переутомления и нервного истощения.

Публичная «карьера», то есть зрительская, прокатная судьба фильма «Медленные соскальзывания в удовольствие», кстати, была достаточно неровной, забавно-изменчивой. В то время, когда фильм вышел на экраны во Франции, пресса, отчасти возмущенная и шокированная, сначала обходила его полупрезрительным молчанием, ибо она предпочитала видеть в нем лишь некую композицию на основе жеманного кривляния на садо-порнографическую тему. Но очень скоро ошибка была исправлена и вина искуплена: к примеру, дорогой Бори, который едва не сразил меня наповал несколькими беззастенчивыми и даже развязными строками в конце статьи, вообще не имевшей к моему фильму никакого отношения, через полгода назвал именно его среди самых значительных произведений искусства, коими был отмечен для него 1975 год, тот самый фильм, что стал тогда моим лучшим, моим наивысшим достижением. Действительно, и сегодня этот фильм как здесь, так и по другую сторону Атлантики чаще всего (из того десятка, что я снял на этот день) идет на экранах, его больше всего изучают, препарируют, анализируют, разбирают по косточкам. Так, Министерство иностранных дел не побоялось присоединить эту ленту к собранию видеокассет, упакованных в роскошный футляр, собранию, призванному дать представление о моем творчестве при помощи аудиовизуальных средств, снабженных к тому же замечательным, заснятым на пленку критико-справочным аппаратом, обязанным своим появлением на свет таланту Франсуа Жоста.

Что же касается зрителей, обычно заполняющих залы кинотеатров, где демонстрируют коммерческие фильмы, то они тотчас же набежали в огромном количестве, и приходили они туда по разным причинам, порой весьма и весьма сомнительного свойства. Но в последующие дни все стало на свои места. Просторный кинотеатр на Бульварах был в течение двух дней забит до отказа, то есть посещаемость перевалила за 100 %; это означало, что на каждом сеансе было больше зрителей (разумеется, сидевших в креслах и на стульях, а не стоявших в проходах), чем в зале насчитывалось сидячих мест! Несколько специфическую клиентуру этого заведения завлек в зал огромный рекламный щит, где на достаточно аляповато и крикливо нарисованном панно была изображена монахиня в чепце, которая стегала кнутом молодую обнаженную девушку, стоящую на коленях на скамеечке для молитв (или, вернее, стоящую так, что только одно колено находилось на обитой красным бархатом скамеечке, а другое касалось пола, то есть одно было выше другого сантиметров на двадцать, и подобная поза имела то преимущество, что вынуждало наказуемую неведомо за какой проступок девицу очень завлекательно и приятно для глаз зрителя изгибать стан и раздвигать ноги, показывая внутреннюю сторону бедер весьма и весьма волнующим образом).

Перед большой стеклянной дверью кинотеатра все время стояла длинная и плотная очередь жаждущих посмотреть фильм… а через другую дверь, более неприметную, столь же постоянно тек ручеек разочарованных зрителей, выходивших с низко опущенными головами, и не толпой, а поодиночке: то были жертвы заманчивой афиши, сделанной в чрезвычайно реалистической пошловатой манере, зрителей, чья жажда зрелищ запретных плотских утех и жестоких наказаний все же не смогла заставить даже досидеть в кинотеатре до конца фильма, настолько его повествовательная манера и структура показались им невыносимыми. Подобная система обеспечивала ошалевшему от радости хозяину кинотеатра чрезвычайно, абсурдно высокую выручку. К несчастью для него, разгневанные зрители, выходившие через маленькую неприметную дверь, в конце концов довольно быстро оказали крайне негативное влияние на тех, что еще терпеливо ожидали у входной двери своей очереди, полные приятных надежд. Через неделю кинотеатр был практически пуст с полудня до самого вечера, и вместо «Соскальзываний» ввиду крайней необходимости срочно выпустили на экран другой фильм, более соответствующий общепринятым правилам.

Таким образом, сицилийский суд, вынесший мне обвинительный приговор несколько месяцев спустя за «неповествовательность» (то есть за отсутствие причинно-следственной оправданности и убедительного чередования сцен и за отсутствие непрерывности и связности в смене кадров), разделял, по выражению моего адвоката, кинолюбительские вкусы наших поклонников молодой плоти… На левом же берегу, напротив, после гораздо менее бурного начала демонстрации фильма, он продержался в прокате и на афишах в течение многих недель, а в Латинском квартале — даже в течение многих месяцев.

Однако феминистские круги выказали ко мне в данном случае еще большую суровость, чем в случае моего сотрудничества с поклонником расплывчатых очертаний и легкой дымки Дэвидом Гамильтоном. И на сей раз я и вправду счел этих дам несправедливыми ко мне. «Медленные соскальзывания» на самом деле ведь представляют собой экранизацию (разумеется, очень вольную и приблизительную) «Колдуньи» — большого, чрезвычайно значительного труда с четко выраженным феминистским уклоном, написанного Жюлем Мишле в прошлом веке — или, вернее, не самого труда, а его изложения и анализа, сделанного Роланом Бартом в его знаменитой работе «Мишле сам о себе». Девушка, юная и красивая (очень юная; Анисё Альвина, исполнявшей ее роль со спокойным бесстыдством, представлявшимся некой смесью невинности, вызова всем и вся и открытой провокации, едва-едва исполнилось семнадцать лет), обвиняется в кровавом преступлении, в убийстве. Ее схватили, бросили в тюрьму и там же подвергают допросам, запугивают и буквально травят три представителя деспотичной, авторитарной власти, призванные поддерживать в обществе порядок (по мнению нашего историка), а именно полицейский, судья и священник, которым в моем фильме оказывает всяческое содействие настоятельница монастыря-тюрьмы, куда заточают несовершеннолетних преступниц, ожидающих суда или уже осужденных.

В «Колдунье» рассказывается извечная история хорошенькой девушки, выступающей в основном в роли жертвы, которую мучают и пытают по желанию и не торопясь, со вкусом (и ради удовольствия, разумеется), чтобы заставить ее сознаться в вымышленных злодеяниях; на деле палачей совершенно не интересует, виновна она или нет, их возбуждает греховность, соблазн ослепительного сияния и чрезмерной роскоши ее чувственности — красота дьявола. В «Соскальзываниях», напротив, героиня, не забывая о том, каким оружием может служить красота ее обнаженного тела, направляет всю силу своей воли, своего изощренного, лукавого и порочного ума на то, чтобы разрушить, опровергнуть все рассуждения и доводы следственного судьи. Чиновник хотел бы расположить в правильном