Исправленному верить (сборник) - Татьяна Минина

Перебрав список от начала до конца несколько раз, старики обменялись озадаченными взглядами.

– Потом ещё попробуем, – растерянно пробормотал доктор, кладя голографон в карман.

– Попробуем. – Матрёша успокаивающе погладила спутника по руке. – Возьмём с собой и попробуем. Ге… Ник… он наверняка помнит какой-нибудь позывной своих знакомых. Правда же?

Признаваться, что последние лет сто вызывать ей было некого, Матрёша не стала. Генн Алексей с сомнением глянул ей в глаза, молча кивнул. Они направились в обратный путь.

– Прекрасно! – Николай Андреевич крутил голографон в руках. Глаза Скрыбина радостно сияли. У его кровати топтались недоумевающие Матрёша с доктором: чему так рад неуёмный старик, аппарат-то всё равно молчит?! Скрыбин весело глянул на вытянутые лица товарищей, подмигнул: – Вот теперь мы узнаем всё!

– Неужели? – Генн Алексей прищурился. – Откуда такая уверенность?

– По нему всё равно никто не отвечает, – поспешила напомнить Матрёша.

– Неважно. Есть у меня кое-какие соображения… – Скрыбин стал судорожно перебирать записи в планшете. – Кое-что… Два года работал… Тут где-то… А, вот! – Глаза старика засияли, но вдаваться в подробности он не стал. Сразу приступил к делу: – Доктор, помнится, в одной из комнат досуга имелся инструмент. Вы даже делали попытки починить с его помощью ваши антикварные часы.

– Было дело. – Генн Алексей потупился. – Фамильные. Из поколения в поколение передавались, да вот… Мелкие детальки, а глаза уж не те.

– Ничего. Вы честно пытались. – Скрыбин едва сдержал улыбку. – Не о ваших часах сейчас речь. Принесите-ка мне тот инструмент, и… – Старик махнул рукой в сторону двери. – До утра не смею вас беспокоить.

«Раёк» готовился к балу. Послонявшись по коридорам, Матрёша заглянула в залу, где намечалось чествование генны Альбины. Ряды кресел были теперь утоплены в многоуровневый пол, их место заняли длинные столы. Похоже, кто-то из «райковцев» недурно разбирался в хитроумной технике, способной в мгновение ока превратить конференц-зал в шикарную ресторацию, танцпол или даже бассейн. Освобождённые кем-то киберразносчики уставляли белоснежные скатерти невиданными яствами. Матрёша вздохнула – ни одного рукотворного блюда. В следующую секунду она вспомнила о словах доктора: «…если бы не сегодняшняя пирушка». Окинув ломящиеся столы грустным взглядом, она неодобрительно поджала губы. Беспечные жители «райка» продолжали существовать в баюкающем мифе.

Отчего-то при виде пёстрых, увивающих стены растений стало тягостно – словно кто по спине провёл ледяной, недоброй рукой. Что бы ни происходило – отмечали ли юбилей «райковцы», прощались ли с усопшим, – вечные цветы были те же. Было в том что-то неправильное, остановившееся. Неживое.

Матрёша вышла из залы.

Добравшись до номера, юркнула в постель и накрылась одеялом с головой. Протяжно и нудно ныла генна Ольга. Она хотела на бал, хотела облачиться в украшенный перьями наряд, хотела танцевать. Со Стасом ли, с генном ли Хемфри, Матрёша так и не поняла.

Покончив с утренним туалетом, своим и своей разобиженной соседки, Матрёна отправилась в номер Скрыбина. Ей не терпелось узнать, что придумал старик. Доктор уже был там. Мужчины разглядывали голографон.

– Все вопросы читаются в ваших прелестных глазках, – сразу взял быка за рога Николай Андреевич. – Что ж, томить не буду. Мучить техническими подробностями – тоже. Начну с главного: я изобрёл энергосканирующую камеру. Постараюсь покороче, без излишних технических подробностей. Здесь всё-таки дамы! – Хмыкнув, старик указал Матрёше на кресло. – Если в двух словах, несколько лет назад я нашёл способ снятия энергетической копии человека с его материального тела. Никакой мистики! – Он насмешливо глянул на доктора, с которым, видимо, имел на этот счёт расхождения во мнениях. – Созданный таким образом фантом может, как многие нематериальные сущности, в доли секунды оказаться в заданной сознанием субъекта точке. Фантом представляет собой наделённую слухом, зрением и способностью анализировать ситуацию голограмму. То есть способен собрать необходимую нам информацию. Напомню: по сути своей фантом является разумной голограммой. Догадываетесь, какое устройство стало родителем нашей энергосканирующей камеры?

– Го-голографон? – несмело предположила Матрёша.

– Именно! – Скрыбин расплылся в улыбке. – Ночь работы – и вместо обмена голограммами с абонентом мы получаем возможность высвободить из материальной оболочки энергетического двойника. И вперёд! Вершить великие дела! Ну… – Николай Андреевич потёр ладони, – может, и не вполне великие – он бесплотный, – но посмотреть и послушать точно сумеет.

– Хотите отправить фантом за периметр? – догадалась Матрёша.

– Верно! Испытания мы с доктором уже провели.

– Да уж, – генн Алексей сердито засопел, – в вашем-то возрасте пульс под двести при возвращении!

– Зато я прогулялся по парку. Для годами лежащего человека это настоящий пир духа. – Доктор крякнул, но возражать не стал. – Ну что, приступим?

Скрыбин активировал голографон.

– А может, это… Я попробую? – предложила Матрёна. – Я покрепче буду.

– Камера настроена на мои энергоимпульсы, – не поднимая головы, буркнул Николай Андреевич. – Не хочу рисковать. Если что, молоды вы ещё помирать! – Он хохотнул: – Триста три года, что за возраст! Вот поживёте с моё…

Фразу он не закончил. Тело старика обмякло, голова запрокинулась, глаза закатились. Матрёша дёрнулась, чтобы помочь, но её схватил за руку доктор.

– Считывает… – прошептал он, кивая на лежащий на груди Скрыбина голографон. – Всё идёт по плану, я уже видел.

Прошло минут пять. Старик не подавал признаков жизни. Матрёша начала уже волноваться, когда от недвижимого тела отделился полупрозрачный силуэт, в котором смутно угадывались черты Скрыбина. Оглядевшись, фантом приветственно вскинул точно сотканную из сероватого дыма руку. Кивнул.

– Говорить не может, – наклонившись зачем-то к уху Матрёны, пояснил доктор. – Недоработочка.

Матрёна медленно поднялась, открыла рот, тут же его захлопнула и, шумно выдохнув, осела в кресло. Беззвучно ухмыльнувшись, фантом растаял.

Знакомый когда-то город Скрыбина потряс. Так выглядят мертвецы – живое, ставшее в одночасье холодным, безучастным ко всему предметом. Ветер гнал по дорогам обрывки пакетов и стаканчики, хлестал воздух оборванными гирляндами, хлопал жёсткими крыльями одряхлевших рекламных щитов, вывесок, распахнутых дверей. В недосягаемых окнах небоскрёбов краснело одинокое солнце. Ни разрушенных домов, ни расплавленных витрин, ни живых людей, ни трупов видно не было.