Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

Страшно? Нет. Это даже не страх. Ничего подобного Маргарита еще не испытывала за всю свою и без того внушительную жизнь. Это был уже и не страх. Так, наверное, ощущают близость самой смерти. И не просто близость, а ее дыхание и ту бездну, что пряталась в пустых глазницах этого безмолвного и ненасытного чудовища…

"Господи, пожалуйста. Я сделаю все, что ты только не потребуешь взамен. Надо будет, убью Стрельникова-старшего собственными руками. Только не отбирай у меня нашего мальчика. Он ни в чем перед тобой не провинился. Он не заслужил всего этого ада… Не заслужил."

Она даже готова была прямо в коридоре опуститься (или, скорее, упасть) на колени, потому что стоять в бесконечном ожидании все это время на ногах становилось просто невыносимо. Она и так держалась буквально на честном слове, удивляясь, как до сих пор не хлопнулась при таком стрессе в обморок, еще и сумев что-то внятное надиктовать на автоответчик Глеба. Переживать такое матери… Не дай бог пройти через такое хоть кому-то еще. Хотя когда-то ей так наивно казалось, что самое худшее с ней уже случилось. Что страшнее и быть не может. Вот и накликала, что называется, на свою голову беду…

Еще и заставили отойти в самый дальний конец коридора (спускаться на нижний этаж Рита категорически отказалась). Хорошо, что участковый пока проявлял чувство такта и не приставал с назойливыми расспросами. Будто она знала, что ему сказать. Все ее мысли сейчас были только в одном месте, с ее мальчиком — ее единственным, бесценным мальчиком.

Когда визг болгарки наконец-то оборвался и после последних четко отлаженных действий двоих МЧС-ников входные двери поддались и были вытянуты в коридор этажа, Маргарита, даже не задумываясь, что творит, интуитивно потянулась к образовавшемуся в стене зияющему проему. Но ее практически на полушаге перехватил за предплечье участковый.

— Подождите. Пусть еще проверят состояние квартиры. Вдруг там утечка газа или что-то еще в этом роде.

— Там мой мальчик. С ним что-то случилось. Я должна его увидеть.

— Всего пару минут. Это недолго…

Пара минут? Недолго? Он вообще понимает, что говорит? Это же целая вечность к тем дням, которые она так беспечно проигнорировала, когда не могла дозвониться до Кира, ругая его за нежелание ей отвечать. Если бы она могла вернуть вспять хотя бы один из них. Господи. Какая же она дура. Как она могла принять его молчание за инфантильное упрямство упертого осла? Почему не забила тревогу хотя бы вчера, не потеряв при этом еще одни сутки?

А Глеб? Неужели этот черствый монстр вообще ни черта не знает и готов теперь плевать на единственного сына, как на протухший кусок мяса? Если он и в этот раз проигнорирует ее звонок и не приедет сюда в ближайшее время…

Где-то действительно через две минуты из квартиры вышел один из МЧС-ников, но уже без противогаза, держа оный вместе со шлемом в одной руке, а с помощью второй показав большой палец в сторону их группки, подтянувшейся за это время к проему на несколько шагов.

— С квартирой вроде все идеально, а вот насчет квартиранта… Думаю, скорая тут явно не помешает.

А дальше… все стало походить на какие-то безумные кадры из дико сумасшедшего кошмарного сна. Рита, наверное, не запомнила и половины из того, что делала, куда и как двигалась и что при этом бормотала себе под нос. Главное, что ее тело знало нужный маршрут на прописанных условных рефлексах, и ноги сами вели ее в правильном направлении. Как она очутилась в квартире, как прошла через прихожую и коридор до самой спальни, она так и не вспомнит. Память начнет работать в утроенном режиме только после того, как она шагнет в нужную комнату и едва не задохнется от увиденного.

Второй МЧС-ник, видимо, все это время ждал их прихода именно здесь, но при этом ни черта не делая. Просто стоял между затененным окном и кроватью и беспомощно взирал на лежащего в скомканном постельном белье Кира Стрельникова.

— Пульс прослеживается, причем очень частый, но на вопросы и касания вообще не реагирует. То ли это ступор, то ли кататония… В общем, без осмотра специалиста и точного диагноза, что-то утверждать сейчас смысла нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Непонятно даже было кому он вообще все это говорил. То ли ей, то ли вошедшим вместе с ней другим зевакам вроде того же участкового, ее личного водителя и парочки чересчур любопытных соседей-"понятых". Да она все равно мало что разобрала из услышанного. Практически сразу же потянулась к кровати, никого и ничего вокруг себя не замечая, как и не понимая, что за странный запах стоит в комнате. Откуда он? От ее Кира? Он что, все эти дни не вставал с постели и… и… ходил прямо под себя?.. Господи…

— Кир… Кирюшенька… Мальчик мой. Что стряслось? Зачем ты так пугаешь свою маму?.. Посмотри на меня… Пожалуйста. Открой глазки и посмотри на свою маму… Мама рядом, мама тебя защитит и сделает все-все-все, что не потребуется. Только не молчи… Бога ради. Не пугай меня так…

Казалось, она и вправду сразу же забыла обо всем и всех, стоило только приблизиться к сыну, побросать все из рук прямо на край кровати и потянуться к своему драгоценному мальчику интуитивным порывом матери-защитницы и ревнивицы. Только заставить его приподняться или перетянуть его своими силами головой к своей груди у нее так ни хрена и не вышло. Он будто действительно весь оцепенел, а вместе с этим буквально "врос" в матрац, скрючившись на боку в позе эмбриона лицом к окну и прижимая к груди обе ладони. В одних серых трениках и домашней футболке, пропитавшихся за столько дней и мочой, и потом. И, судя по окружающим их вещам, он пролежал здесь в такой позе далеко не одни сутки и едва ли вообще вставал. Отросшая густая щетина, слипшиеся волосы, безобразные пятна на вспотевшем лице и учащенное дыхание, которое, скорей всего, и было вызвано постоянным физическим напряжением с ненормальной аритмией сердца. Не удивительно, почему он так интенсивно потел.

— У него, наверное, сильное обезвоживание. Без скорой точно не обойдется.

— Неотложка уже на подходе. Мы ее вызвали следом за спасателями.

— А с ним такое уже случалось раньше?..

Кто и почему все это говорил, она, естественно, не поймет и не запомнит. Ей будет не до этих идиотских диагнозов, вопросов и очевидной констатации фактов. Ее сердце в этот момент будет отчаянно бороться за собственную жизнь, чтобы не дай бог не разорваться от переполнявшей его боли, чувства убийственной безысходности и сокрушительного страха. Если еще и ее сейчас подкосит, уложив рядом с любимым ребенком бездыханным трупиком, то что она тогда вообще успеет или сможет сделать. Может у нее оставалось на все про все только несколько минут?

— А это случайно не кровь у него на футболке? Кажется, он что-то держит в руках.

У Риты и без того дико кружилась голова, дико всю трясло, отчего хотелось практически буквально лечь и накрыть собой своего единственного мальчика, чтобы защитить его и от чужих, явно ко всему безучастных взглядов, и от того ужаса, что сотворил с ним такое. Забрать у него всю ту боль, которая истязала и мучила его все эти дни. Как она не сумела этого почувствовать и понять хотя бы вчера? Не распознать первых тревожных звоночков в своем материнском сердце, то что ее ребенок в такой опасности и возможно уже находится всего в волоске от смерти? Еще и в такое плохое для них всех время, когда чуть ли не у каждого нервы на пределы, а жизни так и вовсе едва не буквально заминированы и стоят на тикающих таймерах в ожидании последних секунд финального отчета.

Только кто ж знал, что именно Кир сорвется первым, так и не выдержав этого сумасшедшего прессинга? Но ведь для любого срыва нужен свой фатальный толчок, то, что подтолкнет тебя к краю оглушительным ударом под дых, сбросив в конечном счете безжалостной рукой в черноту ненасытной бездны. Он же не мог сам так оступиться? Кто-то же с ним это сделал?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кирюшенька, солнышко мое ненаглядное. Пожалуйста, посмотри на свою маму. Скажи что-нибудь. Что случилось? И что у тебя в руках? Покажи, пожалуйста… Ну не надо так сильно напрягаться. Я не заберу у тебя это… Обещаю. Я просто посмотрю и даже не стану к нему прикасаться.