Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

Именно благодаря трудам Юлиуса и Софьи Гебгардтов и Эрнеста Роста в современной коллекции Зоологического музея хранятся редчайшие экспонаты животных и птиц, ныне исчезнувших с лица земли.

Проститутки

Проституция стала легальной профессией в России в 1843 году. Проститутки делились на «билетных» и «бланковых». «Билетные» жили в публичных домах и проходили регулярные медицинские осмотры, результаты которых отмечались в специальной книжке, называемой «желтым билетом». В билете указывались также имя, фамилия и место проживания женщины, он выдавался в обмен на паспорт.

Романтическое описание петербургского борделя оставил Н. В. Гоголь в повести «Невский проспект»: «Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты. „Идите осторожнее!“ — зазвучал, как арфа, голос и наполнил все жилы его новым трепетом. В темной вышине четвертого этажа незнакомка постучала в дверь, — она отворилась, и они вошли вместе. Женщина довольно недурной наружности встретила их со свечою в руке, но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза. Они вошли в комнату. Три женские фигуры в разных углах представились его глазам. Одна раскладывала карты; другая сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то жалкое подобие старинного полонеза; третья сидела перед зеркалом, расчесывая гребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего при входе незнакомого лица. Какой-то неприятный беспорядок, который можно встретить только в беспечной комнате холостяка, царствовал во всем. Мебели довольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпорой и краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смех раздавались без всякого принуждения.

Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнее всматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, — все это уверило его, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшным многолюдством столицы. Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом».

Бордельные проститутки платили содержательнице борделя за место проживания, еду и одежду. Цены устанавливались такие, что девушки быстро оказывались должны своей хозяйке и становились фактически рабынями.

В бордели чаще всего попадали крестьянки, пришедшие в город наниматься на работу, или горожанки, временно эту работу утратившие. Ф. М. Решетников в уже упоминавшемся романе «Где лучше» рисует сцену найма на Никольском рынке: «К женщинам подошла толстая пожилая женщина в шелковой мантилье, в шелковом же черном платке на голове. В правой руке она держала зонтик. Подойдя к женщинам, она стала оглядывать их.

— Я! Я! Я! — кричали женщины, окружая нанимательницу.

Толстая женщина молчаливо выдержала напор женщин. Минут через пять она начала звать к себе самых молодых.

В числе десяти молодых попала Пелагея Прохоровна с Евгенией Тимофеевной.

— Кто из вас желает ко мне поступить? — спросила толстая женщина с зонтиком.

Поступить пожелали все.

— Мне нужно трех, для комплекта.

Она опять посмотрела женщин и выбрала из них трех. Эти три были: Пелагея Прохоровна, Евгения Тимофеевна и одна чухонка, девушка.

— Замужние?

— Нет, — отвечали враз все три женщины.

— Болезни никакой нет?

— Нет.

К толстой женщине подошла мать с девочкой.

— Купи девочку.

— На что мне ее: кабы она большая да красивая была — так! — крикнула толстая женщина с зонтиком.

Сердце дрогнуло у Пелагеи Прохоровны. Она шепнула Евгении Тимофеевне на ухо:

— Слышишь? Тут что-то неладно…

— Возьми хоть даром… — приставала мать девочки, утирая глаза.

— Я сказала, что таких не беру… Продай еврейкам; они за христианку деньги дадут. Ну, желаете вы поступить ко мне? — спросила нанимательница выбранных ею женщин.

— А позволь тебя спросить, что у тебя за работа? — спросила Пелагея Прохоровна.

— Да у меня работы никакой нет. Разве себе что будете шить.

— А какая цена за это? — опять спросила Пелагея Прохоровна.

— Цены я назначить не могу. Вы будете мне платить, каждая за свою комнату, так как я нанимаю целый дом и от себя отдаю комнаты жиличкам…

— Так ты это нас на квартиру зовешь?

— Да!

— Ну, не-ет… Мы в работу нанимаемся, потому у нас денег ни гроша нет. А она еще на квартиру к себе зовет! — проговорила Пелагея Прохоровна и отошла. Прочие женщины тоже отошли.

— Послушайте! Эй, вы, три?!. — крикнула толстая женщина.

— Да нечего тут слушать! — крикнула Пелагея Прохоровна.

Толстая женщина с зонтиком подошла к Евгении Тимофеевне.

— Послушай. Я за квартиру беру по истечении месяца, за пищу — пища тоже от меня — тоже по истечении месяца.

— Да из чего платить-то! Ведь нужно наперед найти работу! — отвечала Евгения Тимофеевна.

— Работа будет… За всеми расходами, я так думаю, у тебя останется к каждому первому числу рублей пятнадцать.

— Но какая работа?

— Я уж за это берусь.

— Но вы должны здесь сказать.

Толстая женщина нагнулась к девушке и что-то ей шепнула. Щеки девушки покрылись румянцем. Она задрожала и ничего не могла выговорить.

В это время к ней подошла Пелагея Прохоровна.

— Што с тобой, Евгения Тимофеевна?

— Вот… Подлая женщина!..

И она зарыдала.

Пока Пелагея Прохоровна успокоила Евгению Тимофеевну, толстая женщина подошла к чухонке-девушке, поговорила с ней, и немного погодя чухонка пошла за ней, а потом женщина посадила ее с собой в пролетку и уехала.

— Вот как чухонки-то! С извозчиком ездят! — кричали женщины.

— Как? Чухонка таки уехала? — крикнула Евгения Тимофеевна.

— Уехала.

— А надо бы ее воротить, бабы! — крикнула Пелагея Прохоровна.

— А што?