Камера - Джон Гришем

— Три сотни юристов под одной крышей? — Дед недоверчиво улыбнулся. — И они еще не перегрызли друг другу глотки?

Новый стук прозвучал в одиннадцать пятьдесят пять. Три четких удара, пауза, три четких удара. Наджент.

Адам вскочил. Набрав полную грудь воздуха, Сэм стиснул зубы и поднял сжатую в кулак правую руку с выставленным указательным пальцем.

— Слушай. Можешь войти вместе со мной, но оставаться там я тебе запрещаю.

— Об этом ты уже говорил. Я и сам не захочу оставаться.

— Умница.

Рука опустилась. Сэм шагнул к внуку, и Адам обнял его.

— Передай Ли, что я люблю ее. — Кэйхолл чуть отстранился, заглянул Адаму в глаза. — Скажешь: он думал о тебе до последней минуты. Не пришла — значит, не пришла. Я и сам здесь не по собственной воле.

Закусив губу, Адам кивнул. Он с трудом сдерживал слезы.

— Поклонись от меня матери. Удивительная женщина. Передай привет Кармен. И еще, Адам, прости. Прости за все. Тяжелое вам досталось наследство.

— С нами все будет в полном порядке, Сэм.

— Знаю. Благодаря тебе я умру человеком гордым.

— Мне будет очень не хватать тебя. — В глазах Адама предательски блеснула слеза, через мгновение на лацканы пиджака упали две крупные капли.

Дверь распахнулась.

— Там ждут, Сэм. Пошли, — с неподдельной грустью сказал полковник.

— Пошли! — Морщинистое лицо Кэйхолла украсила почти задорная улыбка.

Первым двинулся Наджент, за ним — Сэм. Адам замыкал шествие. В Камере толпились люди. Бросив взгляд на осужденного, они тут же отводили глаза в сторону. «Стыд, — подумал Адам. — Их мучает стыд».

У простенка, за которым находилась «лаборатория», стояли Билл Мэнди и его ассистент, рядом с ними — двое охранников. Лукас Манн вместе с Наджентом заняли место возле двери. Склонился над электрокардиографом врач, все тот же парень в белом халате.

В центре Камеры холодно поблескивал свежим слоем лака металлический восьмигранник. Через раскрытую дверцу виднелось простое деревянное кресло с подлокотниками. Над ним тянулся ряд задернутых черной тканью окошек.

Воздух в Камере был абсолютно неподвижен. С присутствовавших градом катил пот. Двое стражей подвели Сэма к восьмиграннику: от двери до него оказалось всего пять небольших шагов. Внезапно Кэйхолл осознал, что уже сидит, и повернул голову. Где Адам? Чьи-то сильные руки принялись застегивать ремни.

Переступив порог камеры, Адам остановился. Колени его ослабли, мышцы ног стали мягкими как воск. Затуманившимся взглядом он обвел тесное помещение, восьмигранник, аппарат ЭКГ. Камера напоминала операционную: свежевыкрашенные белые стены, без единой соринки пол, врач в белом халате. Все стерильно. Из «лаборатории» доносится запах антисептика. Клиника.

«А что, если сейчас меня вырвет? Твои действия, Наджент? Как предписывает поступать в данном случае инструкция?» — подумал Сэм.

Кожаные ремни перехватили обе его руки, затем ноги, затем широкая полоса легла на лоб — чтобы, не дай Бог, во время конвульсий казнимый не повредил голову. Готово. Полный порядок. Ничто не должно нарушить картину безупречного, высокоморального убийства.

Пятясь, охранники выбрались из Камеры, гордые сознанием исполненного долга.

Адам посмотрел на деда. Их взгляды встретились, и Сэм тут же прикрыл глаза.

Полковник что-то прошептал врачу, тот подошел к деревянному креслу и пластырем закрепил на груди Кэйхолла тонкий проводок с электродом.

Сделав шаг к дверце восьмигранника, Лукас Манн развернул сложенный пополам лист.

— Сэм, по закону я должен зачитать тебе приговор.

— Тогда поспеши, — произнес Кэйхолл, почти не разжимая губ.

— В соответствии с вердиктом, вынесенным жюри присяжных округа Вашингтон 14 февраля 1981 года, вы приговорены к смертной казни в газовой камере тюрьмы Парчман, штат Миссисипи. Да упокоит Господь вашу душу.

В полной тишине Манн снял трубку ближайшего из двух установленных на стене Камеры телефонов и связался с секретаршей. «Никаких распоряжений об отсрочке не поступало», — ответила та. Второй аппарат напрямую соединял Камеру с офисом генерального прокурора. Аппарат молчал. Начинался новый день, среда, 8 августа. Тридцать секунд первого.

— Без перемен, — сообщил Лукас Манн Надженту.

Негромкая фраза эхом отразилась от стен Камеры. В последний раз Адам бросил взгляд на деда. Кулаки Сэма были сжаты, глаза закрыты, губы едва заметно двигались, беззвучно выговаривая слова молитвы.

— Можно продолжать? — спросил полковник.

— Да. — В голосе Манна звучала горечь.

Наджент приблизился к металлической дверце.

— Последнее слово, Сэм?

— Его не будет. Выстави отсюда Адама.

— Хорошо.

Полковник медленно закрыл дверцу. Толстая резиновая прокладка не позволила ей лязгнуть. Кэйхолл поджал губы. Ну же, быстрее!

Следом за Лукасом Манном Адам покинул Камеру. Исполнитель уже протягивал руку к рычагу. Подался вперед, чтобы ничего не упустить, его ассистент. Едва заметно раскачивались, выбирая точку обзора, двое охранников. Вместе с врачом отступил к стене Наджент.

Царившая на улице духота показалась Адаму блаженной прохладой. Подойдя к фургону, он уперся головой в матовое стекло бокового окна.

— С вами все в порядке? — спросил Манн.

— Нет.

— Попробуйте собраться с духом.

— У вас нет желания вернуться?

— Я присутствовал на четырех казнях. Хватит. Эта — самая трудная.

Адам посмотрел на белую дверь в кирпичной стене. Возле нее курили и перешептывались с охраной водители мини-автобусов.

— Я бы уехал, — сказал он, боясь, что потеряет сознание.

— За мной.

Лукас за локоть подвел Адама к автобусу, бросил короткую фразу водителям. Один из них уселся за руль, раскрыл дверцы, и оба забрались в салон.

Перед глазами Адама возникло лицо деда: вот он судорожно хватает ртом обжигающий легкие воздух, пытаясь вздохнуть как можно глубже, пытаясь отключиться.

Из глаз брызнули слезы. Развернувшись, автобус тронулся с места. Горло Адама перехватил спазм. Святый Боже, спеленутый ремнями, дед напоминал жертвенное животное. Для чего девять с половиной лет он, хватаясь руками за прутья решетки, ловил миг, чтобы увидеть краешек луны?

Адам оплакивал Сэма, страшную историю семейства Кэйхоллов и себя самого, не сумевшего остановить это безумие.

— Жаль, искренне жаль, — два или три раза повторил Лукас, сочувственно похлопывая его по плечу.

Автобус остановился.

— Где ваша машина?

Стоянка была заполнена автомобилями. Не проронив ни звука, Адам спрыгнул на землю. Лукаса он поблагодарит позже.

«Сааб» мчался между двумя рядами кустов хлопка. У главных ворот Парчмана Адам притормозил, чтобы дать охране возможность проверить багажник. За воротами, левее будки, толпились репортеры с видеокамерами.

Багажник, как и следовало ожидать, был пуст. Адам нажал на педаль газа, и «сааб» едва не сбил зазевавшегося писаку. Выехав на автостраду, он чуть сбросил скорость: вдоль обочин стояли десятки людей с горящими свечами в руках. Из темноты доносилось медленное, тягучее пение.

Но вот позади остались национальные гвардейцы, брошенные без присмотра автомобили, плантации хлопка. Адам довел скорость до девяноста миль в час. Ехал он почему-то на север, хотя и не собирался этой ночью возвращаться в Мемфис. «Сааб» несся через пустынные городки: Татуайлер, Ламберт, Следж, Криншоу. По ветровому стеклу расплывались пятна от врезавшихся в него насекомых. Летом, как слышал Адам, в Дельте от них не было спасения.

Путь лежал просто вперед. Адам ни разу не задумывался о том, куда он отправится после смерти деда. Ведь вплоть до самого конца он не верил, что казнь все-таки состоится. Сейчас он мог бы сидеть за столом вместе с Гарнером Гудмэном и Гетсом Кэрри, праздновать удивительную победу. Мог бы остаться на Скамье, уточняя условия отсрочки, которая позже наверняка вылилась бы в освобождение. Мог бы…

Возвращаться в особняк не хватало решимости: вдруг тетка уже дома? Нет, встречу с ней лучше отложить. Он переночует где-нибудь в мотеле. Главное — немного поспать, а утром станет ясно, что делать.

Но по обеим сторонам дороги не видно было ни огонька. Адам вновь сбросил скорость. Автострада разветвлялась, пересекалась с другими. Всякое представление о пространстве исчезло. Плевать! Как можно заблудиться, если ты все равно не знаешь, куда тебе нужно?

На подъезде к Эрнандо, южному пригороду Мемфиса, внимание Адама привлекло ночное кафе. Стоянка у входа пуста, за кассовым аппаратом пожилая женщина с сигаретой разговаривала по телефону.

Адам выбрался из машины, прошел к вместительному холодильному шкафу со стеклянной дверцей и снял с полки картонную упаковку с шестью бутылками пива.

— Извини, красавчик. После двенадцати мы пивом не торгуем.