Камера - Джон Гришем

— А губернатор отказал в помиловании, — закончил Адам.

Сэм попытался невозмутимо расправить плечи, но силы ему изменили.

— Все мы во власти Божией, — произнес священник.

— Значит, финал, — едва слышно сказал Сэм.

— Да, — подтвердил внук.

Негромко зашепталась охрана: все-таки экзекуция состоится! Где-то за стеной, скорее всего в самой камере, хлопнула дверь, и колени Кэйхолла дрогнули. После долгого молчания он с трудом разомкнул губы:

— Наверное, пора помолиться, святой отец.

— Пора.

— Как мы это сделаем?

— О чем именно ты хочешь молить Бога, Сэм?

— Я бы попросил Его не держать против меня зла — когда я умру.

— Хорошо. Но почему ты считаешь, что Господь может быть недоволен тобой?

— Причины, по-моему, очевидны.

Гриффин сложил ладони.

— Думаю, было бы лучше, если бы ты покаялся в своих грехах и испросил у Него прощения.

— Во всех сразу?

— Тебе нет нужды перечислять каждый. Просто скажи, что сожалеешь о содеянном.

— Покаяние оптом?

— Называй как угодно. Если ты искренен, это сработает.

— Я искренен.

— Веришь ли ты в ад, Сэм?

— Да.

— И в рай тоже?

— Да.

— Веришь ли ты, что после смерти души добрых христиан попадают в рай?

Кэйхолл задумался.

— А вы, святой отец?

— Верю, Сэм.

— В таком случае готов положиться на ваше слово.

— Вот и правильно.

— Как-то уж больно просто получается. Коротенькая молитва — и я прощен?

— Почему тебя это беспокоит?

— Потому что я совершил очень серьезные ошибки, падре.

— Все мы совершаем ошибки. Но Отец наш небесный любит всех людей одинаково.

— Однако вы ни разу не сделали того, что делал я.

— Станет легче, если ты выговоришься, Сэм.

— Знаю.

— Говори же.

— Может, мне выйти? — спросил Адам.

— Нет. — Движением руки Кэйхолл не позволил ему подняться.

— У нас очень мало времени, Сэм, — напомнил капеллан, бросив взгляд в сторону стража.

Старик перевел дыхание и заговорил тихим, лишенным интонаций голосом:

— Я хладнокровно убил Джо Линкольна и уже попросил у Бога за это прощения.

Гриффин истово шептал слова молитвы.

Сэм продолжил:

— Я помог своим братьям убить двоих мужчин, которые убили нашего отца. По совести, я никогда не сожалел об этом поступке — до вчерашнего дня. Теперь жизнь человека ценится гораздо выше, чем в те времена. Я был не прав. А еще пятнадцатилетним мальчишкой я участвовал в расправе над чернокожим. Я стоял тогда в толпе и вряд ли смог бы остановить ее. Но я даже не попытался.

Он смолк. У Адама мелькнула спасительная мысль: других признаний не будет. Гриффин терпеливо ждал. Минуты через три прозвучал осторожный вопрос:

— Это все, Сэм?

— Нет.

Адам прикрыл глаза, к горлу подступил тугой ком.

— Был еще один суд Линча. Парня звали Клетус как-то, не помню. Тогда мне исполнилось восемнадцать, я только что стал членом Клана. Все.

Он глубоко вздохнул. Капеллан продолжал молиться.

— Но сыновей Крамера я не убивал, — хрипло проговорил Кэйхолл. — Я поступил как круглый идиот, позволив втянуть себя в то мерзкое дело. Об участии в нем я сожалел долгие годы. Сожалею и сейчас. Не стоило мне вступать в Клан, изводить ни в чем не повинных людей своей ненавистью, устраивать взрывы. Но мальчиков я не убивал. Я вообще не намеревался причинить кому-то вред. Бомба должна была взорваться глубокой ночью. Ставил ее другой, не я. Я сидел за рулем. По собственной инициативе мой сообщник использовал часовой механизм, поэтому взрыв раздался много позже, чем предполагалось. Не знаю, желал ли он чьей-то смерти. Подозреваю, что да.

Адам жадно ловил каждое слово деда.

— Но я мог остановить его. В этом-то и заключается моя главная вина. Действуй я чуть иначе, мальчики были бы живы. Их кровь на моих руках… она жжет меня до сих пор.

Гриффин мягко положил ладонь на голову Кэйхолла.

— Помолись вместе со мной, Сэм.

Старик закрыл глаза.

— Веришь ли ты в то, что Иисус Христос, сын Божий, явился на землю из чрева девственницы, жил чистой, беспорочной жизнью и был распят на кресте ради того, чтобы принести людям вечное спасение? Веришь ли ты в это, Сэм?

— Верю, — прошептал Кэйхолл.

— Веришь ли, что Он восстал из могилы и вознесся на небеса?

— Верю.

— Что через Его посредство прощаются все твои грехи? Злоба и ненависть, которые отягчали твое сердце, прощены, Сэм. Веришь ли ты в это?

— Да. Да.

Ральф убрал ладонь, тыльной ее стороной смахнул текшие по щекам Сэма слезы. Кэйхолл оставался недвижим, плечи его била мелкая дрожь.

В отсеке «А» голос Рэнди Дюпре затянул уже слышанный всеми тремя псалом.

— Скажите, падре, сыновья Крамера сейчас там, на небесах?

— Да.

— Но они же были евреями.

— Души детей всегда отправляются на небеса, Сэм.

— Я их увижу?

— Не знаю. Человеческому разуму происходящее на небесах неподвластно. По крайней мере Библия утверждает, что там нет печали.

— Это хорошо. Тогда у меня остается надежда на встречу.

В коридоре прозвучали тяжелые шаги полковника Наджента. Минуту спустя, окруженный шестью охранниками, он уже стоял перед решетчатой дверью.

— Пора в «комнату сосредоточения», Сэм. Время — ровно одиннадцать.

Дверь со скрежетом поползла в сторону. Кэйхолл переступил через порог, с усмешкой взглянул на полковника, повернулся и отвесил поклон капеллану.

— Спасибо, святой отец.

— Я люблю тебя, брат! — раздался за стеной прохода истошный вопль Рэнди Дюпре.

Не сводя глаз с лица Наджента, Сэм спросил:

— Могу я проститься с друзьями?

Пауза. Инструкция однозначно требовала переместить осужденного в «комнату сосредоточения», о последней прогулке по коридору в ней не говорилось ни слова. Но полковник все же решился:

— Давай. Только быстро.

Сэм сделал несколько шагов, быстро пожал трясущуюся руку Проповедника и двинулся дальше, к камере Гарри Скотта.

Стоя в углу, тихо плакал Ральф Гриффин. Никогда больше не увидит он Сэма. Вместе с Наджентом Адам провожал взглядом деда: тот на мгновение останавливался напротив решеток, чтобы прошептать два слова каждому из сидельцев. Самым долгим вышло прощание с Гуллитом. Джей-Би рыдал в голос.

Сэм дошел до конца коридора, развернулся и, считая шаги, тронулся в обратный путь. Приблизившись к Надженту, скомандовал:

— Вперед!

«Зачем столько охраны?» — подумал Адам. Ладно бы речь шла о взбесившемся смутьяне, о готовом совершить немыслимую попытку безумце. За спиной полковника покорно следовал хрупкий и безобидный старик.

«Комната сосредоточения» находилась всего в двадцати футах, однако преодолеть их Адаму удалось с неимоверным трудом. За толстой стальной дверью оказалось тесное, с низким потолком помещение. Дверь в противоположной стене была закрыта. Она вела в Камеру.

Дед и внук опустились на узкую койку. Притворив дверь, полковник присел перед ними на корточки, его лицо исказила гримаса деланного сочувствия:

— Сэм, до последней минуты мы пробудем здесь вместе. Сейчас…

— Болван, — процедил Адам.

— Он просто не понимает, — объяснил Сэм. — Он непроходимо туп.

Слова эти задели Наджента за живое.

— Я исполняю свой долг.

— Почему бы вам не выйти? — спросил Адам.

— Знаешь, Наджент, — вступил Сэм, — я прочитал сотни книг по юриспруденции, тысячи страниц тюремных правил. Нигде нет и упоминания о том, что последний свой час я обязан провести вместе с тобой. Ни намека.

— Убирайтесь вон! — Казалось, Адам готов был ударить полковника.

Наджент резко выпрямился.

— За двадцать минут до полуночи сюда войдет врач, чтобы приложить к твоей груди стетоскоп. Без пяти двенадцать снова войду я, через вот эту дверь. Через ту мы с тобой ступим в Камеру. Вопросы?

— Уходите. — Адам махнул рукой.

Наджент вышел. В их распоряжении был один час.

Перед дверью в комнату для посетителей остановились два мини-автобуса. В них быстро расселись восемь журналистов и шериф. В соответствии с законами штата шериф округа, где свершилось преступление, имел право — но не был обязан — присутствовать при казни убийцы.

Человек, занимавший в 1967 году должность шерифа округа Вашингтон, умер более пятнадцати лет назад, однако его преемник никак не мог пропустить столь знаменательное событие. Позвонив накануне Лукасу Манну, этот ярый поборник справедливости объяснил, что чувство долга перед жителями Гринвилла вынуждает его собственными глазами убедиться в торжестве закона.

Мистер Эллиот Крамер не приехал. Мечту стать свидетелем казни Сэма Кэйхолла он лелеял долгие годы, и отказаться от давнишнего намерения его заставил лишь строжайший запрет врача. Рут Крамер никогда не намеревалась присутствовать на экзекуции. Оставшись дома, в окружении друзей, она со стоическим терпением сидела перед экраном телевизора и ждала выпуска новостей.