Птицы небесные. 3-4 части - Монах Афонский

Лицо подвижника озарилось теплой улыбкой.

— А что тебе больше всего открылось на Святой Горе, отец Симон? — в свою очередь спросил монах Григорий.

— Во-первых, обязательность старчества в передаче православной традиции, во-вторых, важность послушания, и в-третьих, то, что монаху наглядно представлены все возможности для спасения в соответствии с его устроением: монастыри, скиты и кельи, вплоть до отшельничества…

— Это верно. Для нас Афон — это живая традиция, в которой ценен духовный опыт всякого православного народа. Еще отец Софроний говорил: «Если вы Христа сведете до уровня национальности, то знайте, что вы во тьме». Все подобные заблуждения возникают из нашей привязанности к миру! У тебя есть еще вопросы?

— А что с нами делают привязанности? Объясните, отец Григорий!

— Вещи появляются и исчезают, не уговаривая нас приветствовать их появление или страдать при их исчезновении. Люди, цепляющиеся за этот мир, никогда не найдут возможности освободиться от него. Не веди себя так, словно у тебя избыток времени, а мир постоянно с тобой. Молитвенные переживания не ведут ни к чему иному, кроме пустого самомнения, поэтому оставь их тоже, как негодную ветошь. Даже одна минута внимательной молитвы для души дороже целого года строек и ремонтов различных монастырских зданий, которые все равно опять разрушатся: Приблизьтесь к Богу, и Он приблизится к вам, по слову апостола (Иак. 4:8). Христос же всегда неизменен, как и Его нескончаемая любовь и человеколюбие. Он просто предлагает нам Самого Себя, и в Нем мы обретаем вечность и отсутствие греха смерти. Христос просто есть. Он не прилагает никаких усилий, чтобы быть. Это лишь мы прилагаем великие усилия, чтобы продлить наше временное существование. В священном созерцании мы полностью освобождаемся от необходимости размышлять о Боге, потому что зрим Его, как Он есть, и так приходим к прямому ведению Бога. В этом состоит глубочайший смысл созерцания. «Созерцание есть единение и обожение, совершающееся в благодати Божией после оставления всего, что запечатлевает ум». Так пишут отцы-исихасты.

Подвизайся теперь так, чтобы твоя молитва привела тебя к совершенному созерцанию, а созерцание — к бесстрастию, подобно тому как мертвый не отвечает живым. В созерцании нужно подвизаться до конца жизни. Знаешь афонское изречение? «Умри прежде своей смерти, чтобы не умереть, когда будешь умирать». Это значит — откажись от всего вещественного и земного прежде, чем оно отречется от тебя! Оставайся как можно дольше в таком состоянии духовного созерцания без всяких образов и мечтаний, не придавая значения переживаниям, ибо оно в очах Божиих более значимо, чем проповедь слова Божия по всему миру…

— Я всегда думал, что проповедь слова Божия выше всего.

На мое замечание отец Григорий покачал головой.

— Сначала нужно спастись, а потом проповедовать, если такое служение благословит Господь и на это есть Его святая воля! Тот, кто взялся проповедовать, должен следить за тем, чтобы его слово не было пустой теорией. Если мы сознательны, значит, мы должны сознавать себя во Христе. Сознавать себя во Христе — значит спастись! Твое осознание этого должно быть максимально устойчивым. Если человек, выполняющий эту духовную практику, реализует ее, он, несомненно, станет подобен Христу. А если он достиг этого состояния сознания или духа, что именуется чистотой сердца, он уже никогда не покинет его. Такой человек всегда будет пребывать в Боге. Это словно дорога, освещенная солнцем, солнцем Христа…

За окошком рассинелось вечернее небо. Ливень прекратился. Монах Григорий вышел проводить меня на балкон. Я поддерживал его за руку. В облаках закатные лучи воздвигли огромную красивую радугу.

— Смотри, отец Симон, радуга! Это символ и суть земного мира. Подобно радуге, он возникает перед нашими глазами, завораживая своей красотой, и вновь исчезает, когда мы переходим в мир иной. А духовная свобода, это когда мы не зависим ни от чего, кроме Бога, Который сказал нам: Всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин. 11:26).

Попрощавшись со старцем, я шел по омытой ливнем дороге среди сосен, отрясающих капли дождя. Солнце зажгло в мокрых ветвях мириады звезд. Впереди над лесом еще трепетала яркая семицветная радуга. На каждый мой шаг в сердце возникали строки, ставшие впоследствии книгой «Дорога, освещенная солнцем»:

♦ Какая беда самая большая? Нечистое сердце, полное дурных мыслей.

♦ Какое счастье самое большое? Чистое сердце, избавившееся от дурных мыслей.

♦ Какое самое большое чудо? Когда грешник становится святым.

♦ Какая самая лучшая находка? Когда человек найдет путь спасения в евангельских заповедях.

Мир содрогается и лопаются швыМатериков земных — от жажды разрушенья,Но вечным остается ток любви —Всего лишь одного стихотворенья.

И бьется ненависть, круша людские лбы,Чтоб расползалась по планете злоба,Но не дано ей силу сокрушить любви —Всего лишь одного простого слова…

Святая и неугасимая любовь Твоя, Христе, гонит прочь все помышления, как коварных соглядатаев, ибо встречается с душой в совершенном безмолвии и неприступности для помыслов — в неизреченной благодати Духа Святого. Любовь изгоняет ложное и без-полезное и объединяет в себе все истинное и значимое — сердце, ум и душу, преображая их дыханием уст своих — Небесной благодатью. Тогда сердце всецело сливается с Божественной любовью и становится с ней едино, ум изумленно умолкает и прекращает свои бессмысленные движения, восприемля несказанную красоту Бога и мудрость слов Его, а душа преображается в благодати и, слившись всецело с Духом Святым, зрит все Его откровения. Позволь и мне, Боже, соединив в любви сердце, ум и душу, стать Божественным огнем священного Богосозерцания и Богопознания, ибо для Тебя все возможно: слепые прозревают, хромые исцеляются и немые пророчествуют, исполняясь Духа Твоего Святого, а наипаче — святейшей Твоей любви!

К ПОЛНОТЕ БЛАГОДАТИ

Отсекая ад, превзойдя рай, ища лишь одного Тебя, Иисусе, дух мой в свете благодати Твоей весь становится светом. И то, что видит он при этом, невозможно назвать иначе, чем Свет, хотя этот Свет по природе своей совсем иной, чем свет видимого солнца. Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6:2). Истинно так, Боже, Сокровище сердца моего! Сокровище это — неописуемое Твое блаженство и даже больше блаженства. В этом блаженстве сокрыто непреходящее бытие Твое, ибо в Тебе, Боже, «быть» — значит стать единым с Тобой. А «иметь» — не слово, сошедшее с Небес, оно слово сынов земных, страстно желающих праха и имеющих его в избытке, почитающих его за нечто, но этот прах — ничто, и владеющий им сам становится ничем. Избави меня, Господи, от глупости земной, ибо Небеса Твои — простор души моей, созерцающей Тебя в вечности блаженства Твоего.

На Фиваиде тем временем происходили изменения: приехал и поселился с нами, став хорошим послушником, Геннадий из Петербурга, бывший моряк. Посетил наше братство иеромонах Игнатий из Троице-Сергиевой Лавры, мой давний знакомый по диаконскому служению и по нелегким походам на Псху. Ознакомившись с жизнью Афона и обойдя Святогорские монастыри, он остался на Новой Фиваиде. Русский монастырь, узнав о пополнении в братстве, строго запретил нам увеличиваться. Приехавший к нам послушник Исакий из монастыря игумена Пимена вынужден был поселиться в заброшенной келье в соседнем ущелье.

Мое здоровье продолжало ухудшаться, несмотря на сосны и красивый вид, окружавший Фиваиду. Я начал задыхаться в скиту, как это уже происходило на Каруле. Долгое пребывание в горах Таджикистана и Абхазии не давало возможности легким приспособиться к климату Афона. Легкие все больше отказывались дышать в Новой Фиваиде. Я не мог ни двигаться, ни трудиться, ни совершать даже легких прогулок — не хватало дыхания. Подниматься в пещеру по сухим безводным скалам тоже стало невмоготу. Нужно было что-то предпринимать.

В один из приступов одышки я инстинктивно попросил отца Агафодора отвезти меня на Пелопоннес. На западном берегу полуострова мне сразу стало легче — воздух Адриатики без всяких лекарств очистил мои легкие и я перестал задыхаться. В этой поездке запомнилось посещение монастыря святителя Нектария Эгинского с невероятно благодатным храмом, в котором находились мощи святого.

Наш друг Даниил, часто приезжавший на Фиваиду из Питера, предложил купить участок земли на западном побережье Греции, заметив, что для моих легких там более подходящий климат.

— Надобно спросить благословение у батюшки! — отвечал я, подумав. — А за дружескую помощь — спасибо! Хорошо бы присмотреться к тем местам…