Свет мира - Халлдор Лакснесс

Оулавюр Каурасон Льоусвикинг ни к кому не питал злых чувств. Его лично больше ничто не касалось. Он уже не различал отдельных людей, а видел только весь мир, он был далек от того, чтобы истолковывать отрицательно поступок отдельного человека, он стоял перед высшим судом, а не перед людьми, тем более одним человеком. Впервые в жизни, с тех пор как его лягнула лошадь, он ничего не боялся, может быть, впервые ему было хорошо, впервые он был по-настоящему счастливым человеком, с которым больше уже не может случиться никакое несчастье.

Наконец процессия тронулась в путь, и местные жители, навеселившись вдоволь, разошлись по домам; председатель окружного суда, пощелкивая кнутом, уехал вперед вместе со своим писарем и конюхом, и только тогда в Оулавюре Каурасоне снова стали просыпаться физические ощущения, он начал различать то, что его окружало, увидел людей, лошадей, землю и даже облака.

— Ну-ну, старина, не так уж все плохо, если мы с тобой опять едем вместе, — весело сказал ему человек, ведший лошадь.

— Боже мой, скальд Реймар! — воскликнул Оулавюр Каурасон. — Благодарю тебя за все, что ты для меня сделал в прошлый раз. Где же ты пропадал все эти годы?

Великий скальд Реймар Вагнссон пожил за это время во многих фьордах, потому что человек, а тем более скальд, не растение, а существо, наделенное способностью передвигаться; он много ездил, часто в качестве почтальона, всегда готовый преодолеть одну или несколько гор, если обществу требовался надежный человек.

— Мне стыдно, что я не узнал тебя сразу, — сказал Оулавюр Каурасон. — Ведь я так хорошо помню наше первое путешествие и радость, которая тогда царила в мире.

— Да, старина, тогда мы не ведали никаких забот, — заметил скальд Реймар.

— А какой ясный был день! — сказал Оулавюр Каурасон. — Почему Бог создает такой счастливый день лишь один раз и больше не желает повторить его? Ты помнишь, как я был воскрешен из мертвых?

— Еще бы, старый Реймар не может проехать мимо Камбара, не уронив слезу, — сказал скальд Реймар. — Там жили девушки, которые знали толк в связях. И естественных и сверхъестественных, и с небесами и с землей — словом, в настоящих связях! Какие там были токи, какой трепет, Господи Иисусе! Да, это были замечательные девушки.

— Со мной у них была связь сверхъестественного свойства, — сказал Оулавюр Каурасон. — Но я никогда не понимал, что они могли дать тебе. Не подумай только, дорогой друг, что теперь, спустя десять лет, я собираюсь задавать тебе нескромные вопросы.

— Видишь ли, — сказал скальд Реймар, сразу став серьезным, каким неизбежно становится любой человек, когда речь заходит о близком ему деле. — Девушки из Камбара не составляли исключения среди женщин в том смысле, что и на них тоже требовалось время, надо было только спокойно выждать. Женщина ведь не машина, которую пускают в ход нажатием кнопки, женщина прежде всего человек. Я наметил себе Тоурунн, потому что она была самая чудная из них, так уж я устроен, мне всегда чудные девушки нравились больше, чем красивые. Но теперь, когда прошло десять лет, могу признаться, о несмотря на мои усердные попытки в течение всей той ночи подъехать к ней или к средней сестре, мне пришлось под утро, когда уже взошло солнце, удовольствоваться третьей сестрой, той, которую соблазнили еще раньше. Неудивительно, что на другой день я клевал носом и был не в духе, за что, старина, я прошу у тебя прощения, хотя и с большим опозданием; но ведь это было в том возрасте, когда мужчина чувствует себя обманутым, если ему досталась уже соблазненная женщина, как будто со временем их всех не соблазнят, а теперь-то наверняка уже давным-давно соблазнили.

Так они не спеша покинули Кальдсвик, скальд Оулавюр Каурасон шел привязанный к хвосту вороной кобылы, скальд Реймар вел ее под уздцы, ему приходилось идти почти задом наперед, чтобы иметь возможность поддерживать интересную беседу о ночевке в Камбаре; председатель окружного суда уехал далеко вперед. Когда они всесторонне обсудили достоинства девушек из Камбара и в разговоре наступила пауза, Оулавюр Каурасон сказал:

— Раз уж мы с тобой, Реймар, начали вспоминать прежние дни, нет ничего удивительного, что я вспомнил и Свидинсвик у мыса Ульва Немытого, где мы оба были когда-то скальдами. Ты ведь ездишь повсюду и знаешь всякие новости, расскажи мне что-нибудь про Свидинсвик.

— О, в Свидинсвике у мыса Ульва Немытого по-прежнему неспокойно, — ответил скальд Реймар. — Наш дорогой Пьетур Три Лошади никак не может угомониться.

— Не легко ему, бедняге, — заметил Оулавюр Каурасон. — Если не ошибаюсь, его главными врагами всегда были датчане и русские, если не считать скальдов. Так что у него вечно забот полон рот!

— Нашему дорогому Пьетуру Три Лошади пришлось в свое время пережить немало душевных потрясений, — сказал скальд Реймар. — Эрдн Ульвар уехал с Длинноногой в чужую страну, я уж и не помню в какую. А борьба со скальдами кончилась тем, что старик сам начал писать пьесу для Союза Истинных Исландцев.

— Благословенный старик, ему всегда страстно хотелось быть человеком духа, — сказал Оулавюр Каурасон. — Редко кто столь же враждебно относился к материализму, как он. Ему всегда казалось, что в скальдах мало духовного, что они недостаточно равнодушны к тому, что происходит на земле. Последнюю зиму, когда я жил в Свидинсвике, он уже так устал от меня, что велел однажды свалить мою лачугу прямо нам на голову.

— Да, он честно заслужил, чтобы о нем надолго осталась память, — сказал скальд Реймар. — Ну, а ты, наверное, слышал, что старый Йоун Табачник, которому французы подарили землю, уже умер? Наконец то отправился в преисподнюю. И конечно, все свои деньги он завещал Пьетуру Три Лошади, кроме жалких двух тысяч крон, которые он оставил пастору на новую церковь. Я не знаю, помнишь ли ты то место на перевале за мысом Ульва Немытого, где в старые времена обычно колесовали преступников? Однажды Пьетуру Три Лошади было откровение, что он должен выкопать останки убийц, которые когда-то были там похоронены, и перенести их в освященную землю в Свидинсвик. Когда старый Йоун Табачник сдох, Пьетуру Три Лошади снова было откровение свыше, теперь уже о том, что это всегдашнее место казни преступников должно считаться святым и что там следует хоронить всех великих людей Свидинсвика. Пьетур велел, чтобы труп Йоуна свезли туда и там три дня подряд выкрикивали над его могилой слово Божье. Потом он добился от государства писательской стипендии для пастора, чтобы тот составил жизнеописание Йоуна Табачника в двух томах. А теперь он занят тем, что строит роскошную часовню над своей будущей могилой возле той каменной груды, из которой он вырыл Сатану и Мосу.

— Да, Пьетур всегда был очень изобретательным человеком, — сказал Оулавюр Каурасон. — И, может быть, более значительным скальдом, чем мы с тобой, вместе взятые, хотя он никогда не понимал тайн поэтической формы.

— Ты, очевидно, слышал разговоры о Союзе Национальных и Культурных Штанов? — спросил скальд Реймар.

Нет, к сожалению, Оулавюр Каурасон ничего об этом не слышал.

— Дело в том, что прошлой зимой в Свидинсвике организовали Союз, который должен был помогать детям бедняков обзаводиться обувью и чулками, занялись этим Йенс Фаререц и его жена Йорунн, дочь Хьортура из Вегхуса. Благодаря этому Союзу удалось раздобыть для детей бедняков обувь и чулки по очень низкой цене. Пьетур Три Лошади счел, разумеется, что их Союз создан датчанами, русскими и скальдами, и тут же получил у Юэля Юэля деньги на создание другого Союза, который обеспечивал бы свидинсвикцев бесплатными штанами «Если датчане, русские и скальды организовали Чулочный Союз, то я организую Брючный Союз, — заявил Пьетур Три Лошади. — Я требую, чтобы все — старики и молодежь, мужчины и женщины — ходили в бесплатных штанах, полученных у меня. Мой Союз не будет Союзом предателей родины и негодяев, это будет истинно исландский Общенациональный Высококультурный Союз Штанов. Мой Союз Штанов сотрет в порошок всю обувь и все чулки в Свидинсвике, перемелет всю обувь и все чулки, уничтожит всю обувь и все чулки».

— Имя Пьетура Три Лошади будет жить, пока в нашей стране не исчезнут все люди, — сказал Оулавюр Каурасон.

— Во всяком случае, он разделит славу с Йоуном Табачником, — сказал скальд Реймар. — А ты не слыхал о голосовании, которое состоялось осенью в свидинсвикском Союзе Истинных Исландцев?

Многое прошло мимо Оулавюра Каурасона, жившего в том изолированном уголке земного шара, который называется Бервиком, в том числе и это голосование.

— Вот это была история! — сказал скальд Реймар. — Ну, слушай, они в своем Союзе заставили всех голосовать, чтобы решить, кто из людей, когда-либо рожденных в мире, более других достоин подражания. Я знаю, ты, конечно, думаешь, что большинство голосов получил Пьетур Три Лошади, но ты, старина, ошибаешься. Из почти двух сотен голосов шестьдесят один голос получил Йоун Табачник, а Пьетур Три Лошади — только шестьдесят. Наполеон получил семнадцать голосов, Юэль Юэль — пятнадцать, управляющий — пять. Иисус Христос получил всего один голос.