Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2 - Батракова Наталья Николаевна

«О боже! — обессиленная Катя опустила крышку унитаза, присела на нее, запрокинула голову, прикрыв глаза. — Этого не может быть! Как же так? Один-единственный раз всего…»

Забеременеть она могла только от Вадима. Вариант с Генрихом даже не рассматривался. Она сразу ему заявила, что готова подумать о детях только после выздоровления Марты. И строго следила за приемом гормональных контрацептивов. Последняя неделя перед отъездом в Минск совпала с физиологическим циклом, чему она трижды порадовалась: не придется испытывать близость-пытку, не возникнет дискомфорта в дороге, можно сделать перерыв в приеме лекарств. На секс в Минске она не рассчитывала.

Кто ж знал, что всё так обернется… И что теперь делать? После вчерашней-то новости…

Мутить перестало, но общее состояние не сильно улучшилось: виски словно сдавило обручем, тело оставалось вялым, непослушным.

«Надо встать. Главное — не делать резких движений», — вспомнила она рекомендации, которые, увы, в первую беременность ей мало помогали.

Но на сей раз вроде помогло: новых спазмов не возникало, голову стало отпускать.

Заглянув в комнату к Марте, Катя подоткнула под матрац одеяло, прислушалась: еще почти час должна спать. Успеет сходить к Астрид и вернуться. Позавтракают — снова зайдет, но уже вместе с Мартой. Потом поедут в клинику. Хорошо бы по дороге купить тест на беременность…

Что будет, если он окажется положительным, думать не хотелось. Вдруг всё же виноваты продукты? Или руки после улицы плохо вымыла. Учитывая, что дочери предстоит сложная операция, а за ней последует период долгой реабилитации, она нисколько не расстроится, если тест окажется отрицательным. Так будет лучше для всех…

Ровно в восемь Хильда села на заднее сиденье «Мерседеса» и, пока водитель укладывал вещи в багажник, еще раз рассмотрела фотографию детей. Удивительно, но на телефоне, на снимке меньшего формата, сходство мальчика и девочки было еще более очевидным: мелкие детали не отвлекали внимания, зато выделялись общие черты — разрез глаз, их цвет, форма бровей, носа. Черты становились более четкими, точно их прорисовали тонко очиненным карандашом. У обоих густые длинные ресницы. При этом личико девочки вообще выглядело неестественно кукольным.

«И зовут ее Марта… Снова случайное совпадение?» — перевела она взгляд на лежащую рядом куклу.

— Стартуем, фрау Флемакс? Ничего не забыли? — на всякий случай уточнил Симон, усевшись на водительское сиденье.

— Нет… Хотя… Вспомнила! Ох, уж этот склероз! Минуточку…

Женщина вышла из машины и вернулась в дом. В чулане на втором этаже поставила стремянку и стащила с верхней полки коробку, внутри которой лежала мягкая упаковка. С утра почти час потратили на ее поиски и вот, пожалуйста, только сейчас поняла, где она может быть: лежала себе спокойненько в дальнем углу! А ведь чуть не весь дом пришлось из-за нее перерыть!

Коробку для куклы оставил реставратор. Вещей при переезде набралось много — транспортная компания упаковывала их несколько дней. Но о своей семейной реликвии Хильда решила позаботиться сама: заранее пригласила известного мастера, который бережно завернул куклу в пупырчатую пленку и забрал в мастерскую. Вызывало беспокойство покрытое трещинами фарфоровое личико, которое требовало укрепления как снаружи, так и изнутри. Предстояло поработать и с конечностями; добавить отколовшиеся пальчики, заменить ткань на мягких частях туловища, пошить копию ставшего серым от времени платья.

На новое место жительства куклу доставили спустя два месяца в специально изготовленной коробке. Внешне, как и было обещано реставратором, она практически не отличалась от прежней, даже сеточка трещин сохранилась. Но теперь можно было не бояться, что при неосторожном касании тонкий фарфор рассыплется на мельчайшие кусочки. Все остальные детали тоже были исправлены, на месте были и потерянные неизвестно когда пальчики. Усадив куклу на привычное место — старинное пианино с подсвечниками, Хильда мысленно извинилась перед Мартой за принесенные неудобства, закрыла пустую коробку и собралась было снести ее вниз, чтобы выбросить, как вдруг передумала и спрятала в чулан.

Даст бог, пригодится!

И вот пригодилась. Вернувшись к машине, женщина улыбнулась фарфоровому личику, аккуратно уложила куклу в коробку, закрыла крышку.

— И куда теперь отправляется ваша Марта? Снова на реставрацию? — поинтересовался Симон.

Историю семейной реликвии он знал от сестры.

— К своей новой хозяйке, — загадочно ответила Хильда. — Теперь Марта будет жить у Марты.

— Вы уверены? — Симон с сомнением посмотрел в зеркало заднего вида: все ли хорошо с боссом?

— На девяносто девять процентов. Недостающий процент — утвердительное слово мамы новой хозяйки.

— Ну, если так… — ничего не поняв, водитель пожал плечами. — Тогда в добрый путь!

— В добрый путь, Симон! Поехали, — улыбнулась женщина…

…Еще после первого запуска сборочной линии Ладышеву пришлось изменить ранее придуманные и устоявшиеся правила: совещания по понедельникам теперь начинались ровно в восемь утра в его кабинете. И вызвано это было в первую очередь разницей во времени: когда рабочий день здесь начинался, в далекой Японии он уже подходил к концу. И наоборот: здесь — полночь, там — начало рабочего дня. Так что если из концерна поступало указание, а, как правило, видели его утром, к концу дня надо было отчитаться — через несколько часов в Стране восходящего солнца наступит утро.

Впрочем, совещания теперь были не только по понедельникам. Каждый день в девять утра руководители всех служб собирались в комнате переговоров на короткую летучку, проводимую кем-то из замов. Кем — зависело от задачи на день или неожиданно возникшей проблемы. Нередко на ней присутствовал и шеф, но слово брал не всегда: зачем вмешиваться, если совещание проводит главный инженер? Они уже обсудили этот вопрос, сам справится, без посторонней помощи. Или тот же Поляченко. Что может добавить Ладышев к четкой и лаконичной речи своего первого заместителя?

Так что по утрам, кроме понедельника, шеф с легким сердцем мог заниматься любыми другими делами. Он вообще мог приехать на работу к обеду или уехать задолго до конца рабочего дня. Никого это не удивило бы. Могли и вообще не заметить: каждый занят своим делом. Но в первый день недели шеф старался никуда не отлучаться: в понедельник после обеда любой сотрудник мог обратиться к нему с личным вопросом.

Сегодняшнее совещание было особым и затянулось дольше обычного: в полном составе на нем присутствовала японская делегация, приступавшая к сборке второго конвейера. Первая партия оборудования прибыла еще неделю назад, через пару недель ждали вторую, еще через неделю на склад начнут поступать первые комплектующие. Пробный запуск сборочной линии был намечен на конец года, и график очередности работ был расписан по дням.

Для полноценной работы на совещание пришлось пригласить переводчика из посольства. Язык общения — английский, которым вполне прилично владели присутствующие как с одной, так и с другой стороны. Но мало ли… Недопонятых моментов в таком серьезном деле быть не должно.

Оставшись наедине с Поляченко, Ладышев посмотрел на часы на столе: время летело быстрее, чем ему хотелось бы. Некогда думать о Германии. Может, и хорошо. Не до поездок сейчас.

— Марина, сколько человек записано на личный прием? — спросил он по громкой связи у секретарши.

— Пока никого, Вадим Сергеевич. Все работают.

— Понятно… Кофе? — предложил он Андрею Леонидовичу.

— Можно… Еле встал сегодня: столько натаскал вчера, столько дырок просверлил, что до сих пор руки трясутся. Отвык я от нормальной мужской работы, — он сделал несколько круговых движений, пытаясь размять плечи. — Половина подъезда уже живет, половина ремонтируется. В выходной шуметь нельзя. Но Зина с утра всех жильцов обегала, выпросила разрешение поработать. Вот и ухайдокала меня за эти несколько часов… Если честно, был удивлен, когда увидел тебя на парковке.