Венгерские повести - Андраш Беркеши

будет тотальной, нравится вам это или нет. Наша цель — немедленное и полное обезврежение противника. Не дать ему нанести ответный удар. Мы обладаем такими средствами, что если война не кончится в течение нескольких дней, то будет длиться годами, десятилетиями, можно даже сказать, вечно. Вы видели когда — нибудь завзятых драчунов, питающих друг к другу смертельную ненависть? Ни один из них не считает полученных ударов, оба покрыты кровью, может быть, оба уже искалечены, но продолжают драку. Они не думают о своей жизни, каждый из них хочет убить другого. Если их не разнять силой, они убьют друг друга, и оба умрут. Такова теперь и обстановка в мире. Что может сделать имеющий на то возможность? Прежде всего получить абсолютное превосходство. Надо понимать герцога, если он требователен и строг к своим алхимикам.

— Простите, Проф, — прервал я его, — аналогия немного хромает.

— Чем же?

— Например, когда вы отвоевываете бюджет для нашей группы, вроде бы заказчиком является не «герцог», а «алхимик».

Проф рассмеялся.

— А что вы думаете, коллега, алхимик не обирал систематически герцога?

— Я теперь думаю о другом. Например, о том, что атомную бомбу изобрели не политики и военные. В ее необходимости алхимик убедил герцога.

— Неужели вы считаете, коллега, что мысль о возможности делать золото возникла у герцога? Как бы не так! Герцог и в те времена сумел додуматься лишь до государственного долга.

Мы расхохотались, поборов смехом таящиеся в нас нехорошие чувства.

Два дня я предлагал щуке мышей. На третий день я вытащил с полдюжины крупных подлещиков, прикрепил к леске поплавок. Невропатолог с интересом наблюдал за мной.

— Сдаетесь?

— Ни в коем случае!

— А пожалуй, следовало бы.

— Видите ли, коллега, откровенно говоря, я не так уж люблю рыбу. И еще: с первого дня я бываю тут лишь для того, чтобы поймать щуку. На этом и стою.

— Так почему же сейчас вы переменили наживку?

— Думаю, что щука не так уж сильно поранилась. Но крючок все же какой — то вред ей причинил. Теперь она в глубине и пережидает, пока заживет рана. Попробуем предложить ей завтрак в глубокой воде. А мышат я зря убиваю вот уже несколько дней.

— Вам их жаль?

— Странная вещь — рыбачий гуманизм, если можно его так назвать. Ты чувствуешь, как больно несчастной зверушке, когда ты ее насаживаешь на крючок, жалеешь бедняжку и даже стыдишься своей жестокости. Но ведь это все легко объяснить. Щука, которую я поймаю, если поймаю, весит килограммов пятнадцать. За день она съедает штук тридцать карасей, упавших в воду мышей, птенцов из низко свитых гнезд, с дюжину лягушек. Значит, когда я насаживаю наживку на крючок, то делаю из нее героиню, мученицу, жертвующую своей жизнью, чтобы спасти тысячи, десятки тысяч себе подобных от верной гибели. Поэтому, хотите верьте, хотите нет, мне жаль зверушки, приговоренной к бессмысленной смерти. Да к тому же — этому вам будет легче поверить — не вижу в этом ничего забавного.

Мой собеседник переменил тему разговора:

— Ваш спор с Профом меня заинтересовал.

— Жаль, что вы сами ничего не сказали. Я видел, что вам этого хотелось.

Невропатолог задумался.

— Я с недавних пор здесь работаю. И все — таки я уже много узнал о функциях различных медиаторов, о действиях синапсов, о технике электричества в нервной системе. Я приблизился к устрашающему количеству проблем, на решение которых в медицине пока еще даже надежды нет.

— Совершенно правильно.

— Проф видит только политическую сторону вопроса: первыми применить оружие, не дающее «отдачи», мгновенно и тотально все уничтожающее. Опасаюсь, что это близорукость.

— Положение Профа вынуждает его делать вид, будто речь идет только о политике. В действительности же, я думаю, он мыслит логически.

— Логически?.. Человечество размножается, «ужасающе» размножается, нам это представляется ужасным, потому что тем самым увеличивается в мире нищета. Другая же часть человечества, которая могла бы увеличивать богатство, мягко говоря, производит нечто тайное…

— А вы считаете, что ужасающее размножение вовсе не ужасно?

— Я думаю о том, что увеличивается не только количество голодных ртов, но и количество рук…

— Значит, вас тоже занимает политическая сторона вопроса?

— Нет. Я пытаюсь, как вы сказали о Профе, думать логически.

— Я вас не собирался обвинять в политике, когда это сказал.

— А вы как считаете?

— Я действительно далек от политики. Страстно влюблен в биохимию и счастлив. Принадлежу к немногим, зарабатывающим на жизнь, занимаясь любимым делом.

— Вы никогда не думали, что человеческие знания едины и нераздельны. Ведь орган мышления у всех один и тот же. То, что исследуем и знаем мы, знает и другой, занимающийся теми же исследованиями.

— Сказать откровенно? Я вообще не считаю, что мои открытия — оружие. Все это такая же абстракция, как та самая Индия. Кому может прийти в голову опустошить Индию?

— Интересно.

— Возможно, что это оппортунизм. Но не думаю. Если б я знал ответ на ваш вопрос, то, конечно, как это принято говорить, с честностью ученого я бы этот ответ вам дал.

— Но вы должны согласиться с тем, что смерть не единственная альтернатива? Что мы могли бы жить умнее и лучше!

— Вы можете остановить стремящихся к океану леммингов? А если бы даже смогли это сделать, то вы уверены, что тем самым помогли бы им? С точки зрения, с которой мы смотрим на вещи, коллега, я совершенно не уверен, что человечество хочет жить. А вдруг оно, как драчуны Профа, хочет не жить, а убивать.

— Возможно. И все — таки мне кажется, когда люди потеряют веру в то, что жизнь наивысшее благо, даже не веру, а естественное впечатление, вот это мгновение станет окончательным падением цивилизации. Вы так не думаете?

— Не знаю. Во всяком случае, сказанное вами звучит очень гуманистично. Только я… как сказал Проф, не знаю, действительно ли гуманизм человечен или просто служит убежищем и объяснением для данного человека данной эпохи.

— А странно, что мы не можем верить в закон, которому, когда он относится к мышам и прочим живым приманкам, верят все рыбаки.

Тем временем я опустил леску до десятиметровой глубины и, переставляя каждые полметра стопор, прочесал до конца весь кратер и все вокруг вдоль зарослей водяного ореха. Напрасно. На большой глубине мои наживки быстренько дохли, на средней глубине их объели жадные окуни. Но когда мы уже собирались сматывать удочки, точно в четверть седьмого, быстрая и ловкая, как в первые дни, появилась щука.

Какое это на нас произвело впечатление? Невропатолог по дороге домой старался мне доказать, что