Солнце бессонных - Юлия Колесникова

— После того, как узнали о моей беременности в той школе, я тоже узнала о таких толпах парней, с которыми спала, что мне пришлось бы с ними спать, начиная от детского садика, чтобы заполнить все ночи.

Ева нервно хихикнула, и я поняла, что меня ожидает еще минут пять истерики. И смех не худшее из того что я могла выбирать.

— Ну что будем делать? — осведомилась я, желая узнать, как Ева будет бороться с этим. — Можем попросить Калеба вырыть яму на заднем дворе, а потом похороним его живьем.

Ева сначала не поняла, шучу я или же говорю правду. Спустя миг она разразилась хохотом, и мне опять пришлось ее умывать. Пока она смеялась, я выглянула в коридор — там ожидал Калеб.

— Сделай крепкого, сладкого чаю, — скомандовала я, и он бросился выполнять. Мне не хотелось бы, чтобы он слушал все то, что я говорю Еве.

— Нет, похоронить заживо это слишком ужасно. Ни кому не пожелаю такой смерти, — содрогнулась Ева, когда ее самочувствие пришло в относительную норму.

Мы, неспеша, покинули ванну, и я повела ее на кухню, к тому времени Евой владела отстраненность и апатия — последствие истерики.

Калеб ждал на кухне. Злой, нервный, и глаза его темнели с каждой секундой. Мне стоило бы волноваться, будь это кто-то из моих родителей, но только не за Калеба — его выдержка была железной.

— Я же просил тебя еще тогда не связываться с ним, — ворчал Калеб, помогая мне усадить ее на стульчик. — Он скользкий, разве ты этого не видишь?

— Уже вижу, — тяжело вздохнула Ева, и большего мы так и не смогли от нее добиться.

Она выпила чай, и так и не спросив, что здесь делаю я, засобиралась домой.

— Разве ты ее такой отпустишь? — Грем вышел на шум, в холл. Его брови хмурились точь в точь как у Калеба. Серебристые глаза по-доброму смотрели на Еву. Хорошо, что она этого не видела — это было не то чувство, что она ожидала от Грема. Кому как не мне это знать.

Мы как раз пытались отговорить Еву идти самой, и предлагали отвезти, но она наотрез отказывалась.

— Никаких отговорок, — воспротивился ее словам Грем. Отставив книжку, что держал в руках, он схватил свою куртку и ключи от машины Калеба. Когда Ева поняла, что везти ее домой будет Грем, протесты прекратились. Увидев удивленно изогнутую бровь Калеба, я тихо прошептала ему:

— Путь уедут, я тебе объясню.

Грем нахмурился, услышав мои слова, но я знала, что воспримет он их иначе. Подумает, я захочу рассказать, от чего плакала Ева. Ах, эти наивные мужчины.

Когда со двора отъехал синий джип, Калеб в насмешливом жесте притянул меня ближе и обнял.

— Думал никогда не смогу тебя уже обнять.

Пару минут мы так постояли, но стоило вернуться к представшей картине.

— Что это было? Ева не хотела ехать с нами, а когда предложил Грем — согласилась.

— И какие у тебя предположения? — усмехнулась я. Калеб был мастером по догадкам, так пусть разгадает и это.

— Еве нравиться Грем?

— Можно подумать раньше ты такого не замечал? — парировала я.

Калеб нахмурился. Лицо его посуровело, и утратило на краткий миг свою не природную привлекательность, и он стал похож на простого, ужасно красивого парня.

— Несколько раз мне казалось,…но я не мог и поверить в такое!

— Ну вот, тебе не показалось.

Мы все же, наконец, попали в мастерскую, но складка между его бровей так и не исчезла. Больше мы про случай с Евой в этот вечер не разговаривали. Точнее говоря в этот вечер, мы почти ни о чем не разговаривали. Когда Калеб начал работать, его как будто вдруг не стало в комнате. Мой улыбчивый и веселый Калеб, уступил место сосредоточенному старику.

— Какой ты меня нарисуешь?

— Увидишь, — Калеб улыбнулся, но его голос был ровным, лицо бесстрастным, и, смотря на этот бледный благородный профиль, я ощущала, какая пропасть времени разделяет меня и его. Могли ли мы действительно быть вместе, как о том говорит он?

Во время работы, темные волосы упали на лоб, придавая ему совсем мальчишеский вид. Ну как можно быть таким притягательным и равнодушным, одновременно? Наверное, я всегда буду сомневаться в его любви. Ну, зачем ему я?

Для меня существовал только один Калеб, но я знала, что их двое. Один которого я знала и видела каждый день, и при виде которого мое сердце замирало. И другой Калеб, которого я все же не могла любить меньше, но которого не знала. Тот другой обитал в том мире, в котором и все подобные ему. В мире жажды и крови, и ежедневного выбора — убивать человека или нет. И не знала я его таким, каким он был на охоте. Тот Калеб просто обязан был убивать, и проявлять свои инстинкты. Мой же Калеб, всегда был трепетен ко мне, нежен, внимателен.

Теперь это был другой Калеб. Хладнокровный художник, отстраненный, не замечающий никого вокруг, и думаю в этот момент, он совершенно забыл обо мне, словно перед ним был простой натюрморт.

Я задумалась, почему же Калеб не понимает моего страстного желания стать такой же, как он, как родители? Разве я так много потеряю? Я не хочу знать, когда и как время изменит меня. Даже представлять не хочу, что однажды утром посмотрев на себя в зеркало, больше не увижу себя прежней. Но страшней всего не это, а, то, что старея внешне, мы еще и перестаем быть теми, кем были в душе. А и, правда, зачем одеваться, слушать музыку, ходить в кино и понимать молодых, если и сам уже стар?

Мне хочется соответствовать Калебу. И по-прежнему оставалась причина, о которой Калеб до конца не знал — месть! Я, как и раньше, хотела мести, только теперь, месть не была единственной двигающей силой. Главным для меня был Калеб, и чтобы вечно обладать им я смогу выбрать его образ жизни!

Такого молчаливого вечера у нас еще не было. Выглядело все так, словно Калеб впал в транс и не замечал меня. Когда он вновь начал двигаться и говорить я с облегчением вздохнула и лишь теперь поняла, в каком сидела напряжении. Ноги и руки затекли, шею и поясницу ломило, но увидев его искрящийся взгляд, забыла обо всем. Мне редко приходилось видеть Калеба столь счастливым.

— Я могу увидеть? — когда мне, наконец, довелось встать, то я первым же делом хотела видеть, ради чего выдержала несколько часов полного молчания, скрашенного музыкой.

— Нет, это будет подарок и сюрприз.

Сюрпризы я не любила, как и цветы, сказать же ему такое сейчас, когда его лицо сияло — я не посмела. Сюрприз, так сюрприз, смирилась я.

— Хочешь домой, — промывая кисти в растворителе, сочувственно спросил Калеб. — Понимаю, тебе тяжело было сидеть так долго, к тому же я не разговорчив, когда рисую.

— Это мягко сказано, — фыркнула я, и чтобы избежать искушения смотреть на работу, выскользнула в туалет, а из него на кухню. Запахи краски и растворителя нагоняли на меня не тошноту, а голод.