Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

В России он появился уже после назначения Столыпина. Отставной государственный деятель по-прежнему вызывал опасения у крайне правых. Граф А.А. Будберг предостерегал царя: «Пускать его на нашу политическую арену безусловно нельзя; ведь вы его сами знаете: кого он не купит рублем, он купит лестью, начнет интриговать хотя бы в Государственном совете – и этого совершенно довольно. Наконец, Столыпин в этом отношении провинциал, он не знает, как Витте опасен, и его Витте обойдет, оседлает или под шумок будет против него работать»[426].

От предупреждений противники Витте перешли к действиям. 29 января 1907 г. в печных трубах дома графа Витте были обнаружены две бомбы с часовым механизмом. Специалисты с первого взгляда определили, что «адские машины» изготовлены не революционерами. Но тайная полиция предпочла помалкивать, и, как выяснилось через полгода, далеко не случайно. Летом 1907 г. партия эсеров выпустила прокламацию с исповедью молодого рабочего В.Д. Федорова, который вместе со своим товарищем А.С. Степановым подложил бомбы. Непосредственные исполнители думали, что действуют по заданию эсеров-максималистов. В этом их уверил некий А.Е. Казанцев, на самом деле являвшийся черносотенцем. Он поддерживал тесные связи с охранкой, по его доносам производились аресты в Москве и Петербурге. Казанцеву удалось ввести в заблуждение Федорова и подбить его на несколько преступлений. В конце концов обманутый рабочий понял, что стал игрушкой в руках черной сотни и охранного отделения. 27 мая 1907 г., во время подготовки бомбы для вторичного покушения на Витте, Казанцев был убит Федоровым. Убийца покаялся перед эсерами, поспешившими предать гласности его признания.

В 1909 г. вскрылись дополнительные подробности. О них рассказал А.И. Пруссаков, секретарь газеты «Русское знамя» и ближайший помощник председателя Совета русского народа Дубровина. Оказалось, что лидер крайне правых приказал незадолго до покушения раздобыть план дома графа Витте, намекнув, что это поручение «августейшей особы». Таким образом, судебные инстанции имели все данные о преступлении. Однако прошло три с половиной года, а следствие не продвинулось ни на шаг. По этому поводу между Витте и Столыпиным завязалась переписка[427].

В мае 1910 г. Витте направил Столыпину письмо. Выражаю надежду, писал он, что «Вы примете меры к прекращению террористической и провокационной деятельности тайных организаций, служащих одновременно и правительству, и политическим партиям, руководимых лицами, состоящими на государственной службе, и снабжаемых «темными» деньгами, и этим избавите и других государственных деятелей от того тяжелого положения, в которое я был поставлен». Премьер-министр поручил составить ответ вице-директору Департамента полиции С.П. Белецкому. Полицейский чиновник вспоминал: «Приходилось извилистым образом выдумывать ответы, которые имели значение отписки, но тонкой отписки, ни два, ни полтора, что называется»[428]. «Тонкую» отписку обкатывали семь месяцев. В ней за подписью Столыпина утверждалось, что председатель Союза русского народа оболган клеветниками, а Казанцев занимался сыском в качестве «идейного добровольца», следовательно, полиция не может нести ответственность за его деятельность.

Это было грубой ложью. Тогдашний начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов признавал: «В записной книжке Казанцева имелись адреса конспиративных квартир Московского охранного отделения. Не было сомнения, что и динамит получен оттуда же и что все предприятие организовано с ведома начальника этого отделения полковника Климовича. Все эти данные были мною собраны и препровождены в Департамент полиции, где они и были похоронены»[429]. Витте потребовал независимого сенаторского расследования. По ходу полемики непростые отношения бывшего и действующего премьер-министров обострились до предела. При личной встрече они обменялись взаимными оскорблениями, после чего уже никогда не разговаривали друг с другом.

Столыпин с раздражением писал министру юстиции по поводу Витте: «В новую с ним переписку я вступать не хочу и отвечать ему не буду. Но пора положить конец этой комедии. Поэтому я полагаю составить по этому делу журнал Совета министров, изложить в нем просьбу графа о сенаторской ревизии… и пускай резолюция Его Величества поставит, наконец, на этом деле точку». Премьер-министр сделал хитрый ход. Зная враждебное отношение Николая II к отставному министру, нетрудно было предугадать его реакцию. И 23 февраля 1911 г. царь наложил резолюцию: «Никаких неправильностей в действиях властей административных, судебных и полицейских я не усматриваю. Дело это считаю законченным».

В истории покушения на Витте следует выделить некоторые моменты, способные пролить свет на убийство в Киеве. Прежде всего, заговорщиков не остановило высокое положение графа Витте. Он был неугоден и внушал страх придворным кругам. Это настроение быстро уловили организаторы террористического акта в лице черносотенцев и секретных агентов охранного отделения. Необходимо подчеркнуть, что непосредственное исполнение было возложено на молодых людей, полагавших, что они действуют в интересах революции, а на самом деле являвшихся пешками в чужой игре. Наконец, высшие власти сделали все, чтобы скрыть нити заговора. Граф Витте словно предсказывал судьбу Столыпина, когда написал ему следующее: «Главные и истинные виновники двукратного покушения на жизнь вашего предместника по званию Председателя Совета министров не предстали на суде не потому, что их не могли обнаружить, а потому, что правительственные органы обнаружить их и судить не желали».

Придворные интриги

Разумеется, между автором Манифеста 17 октября 1905 г. и инициатором государственного переворота 3 июня 1907 г. была существенная разница. Если Витте в определенных кругах считался «красным» или либералом, то Столыпина никак нельзя было зачислить в эту категорию. Крайне правые долго видели в первом министре своего единомышленника. Дубровин и Пуришкевич часами просиживали в его приемной. Они выпрашивали у правительства субсидии на поддержку своих союзов, а потом с завистью подсчитывали, кому удалось «сорвать со Столыпина» самый большой куш. Черносотенцы с восторгом встретили 3 июня 1907 г. и считали переворот выдающейся заслугой премьер-министра перед русским народом.

Но с этого момента дороги крайне правых и правительства стали постепенно расходиться. Будучи убежденным монархистом, Столыпин считал нереальным реставрацию неограниченного самодержавия. Лучше всего он выразил свои взгляды в ответе на письмо одного консервативного публициста, предлагавшего вернуться к прежним порядкам: «Все эти прекрасные теоретические рассуждения, – написал Столыпин, – на практике оказались бы злостной провокацией и началом новой революции»[430]. Понимание неизбежности перемен не покидало его даже в самые черные дни. Характерный эпизод произошел сразу после взрыва на Аптекарском острове. Одним из первых на разрушенную дачу примчался Дубровин, врач по профессии и доктор медицины. Он промыл ссадины министру. Когда Столыпин увидел, что ему помогает председатель Союза русского народа, то произнес, глядя на груду развалин: «А все-таки им не сорвать реформ!»