Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

В этом Столыпин сильно заблуждался. Товарищ министра плел сложные интриги. Приведем только один эпизод. Ярым врагом премьер-министра был иеромонах Илиодор – крайне правый деятель, вышедший из повиновения светским и духовным властям. В Царицыне его силами центром черносотенной пропаганды стал Свято-Духовский монастырь. Весной 1911 г. церковного мятежника удалось изолировать. Курлов поручился саратовскому губернатору П.П. Стремоухову (Царицын входил в его губернию), что иеромонах находится под надежным караулом. Но через несколько дней Илиодор сбежал. К нему начали стекаться толпы фанатичных поклонников. В своих проповедях Илиодор называл царских министров жидомасонами и требовал еженедельно драть их розгами, а Столыпина, как самого опасного, пороть по средам и пятницам, дабы помнил постные дни.

Курлов от имени министра телеграфировал распоряжение арестовать Илиодора. Губернатор Стремоухов испугался, что это приведет к кровопролитию: «Телеграммы Курлова вызвали меня на образ действий, о которых закричала бы вся Россия и последствия которых могли бы свалить министра»[446]. Стремоухов связался со Столыпиным, который немедленно отменил приказ своего заместителя. Губернатору оставалось только гадать, зачем Курлов провоцировал кровавое столкновение в бывших владениях своего шефа. Можно согласиться с предположением, что товарищ министра намеренно выпустил фанатичного иеромонаха, чтобы осложнить положение Столыпина во время атаки на него крайне правых весной 1911 г.

Курлов не брезговал никакими методами. Когда С.В. Белецкий был назначен директором Департамента полиции, он обнаружил среди секретных документов три записки о масонских ложах. Из схемы одной ложи явствовало, что ее членом был граф Витте. Но этим дело не ограничивалось. Во время киевской поездки, вспоминал Белецкий, «Курлов хотел узнать (и я повторяю, по слухам среди чиновников Департамента полиции), что и Столыпин принадлежал к одной из масонских организаций»[447]. До полицейских чиновников доходило многое, но они предпочитали не вмешиваться в борьбу в высших сферах. Один из чиновников только после революции осмелился приоткрыть департаментские тайны: «Приверженцы Курлова ни-сколько не стесняясь говорили еще при жизни Столыпина, что в самом непродолжительном времени Курлов будет министром внутренних дел, М.Н. Веригин – директором Департамента полиции, генерал Спиридович – петроградским градоначальником, подполковник Кулябко – заведующим дворцовой агентурой и т.п.»[448].

Мечтать о месте начальника не возбраняется никому. Иное дело организация заговора. Есть ли указания на то, что жандармы подставили Столыпина под пули убийцы? Легальная и нелегальная пресса на все лады обсуждала непонятное замешательство Богрова после выстрелов. Эмигрантское «Будущее» толковало замешательство следующим образом: «Оказывается, что ему было обещано, что в момент выстрела электричество в театре внезапно и нечаянно потухнет, чтобы он мог, пользуясь темнотой, броситься незаметно в известный, оставленный без охраны проход, в конце которого были припасены для него военная фуражка и шинель, а снаружи дожидался автомобиль с разведенными парами. Но стоявший у «ключа» механик-рабочий не допустил к нему охранника, несмотря на предъявленный билет»[449].

Писатель Понизовский приводит аналогичную версию, почерпнутую, правда, не из газеты, а из письма одного современника. Он добавляет, что Богрову было обещано 200 тыс. рублей. Несколько иначе изложил события историк Аврех. По его мнению, Богрова никто не подкупал. Опытные жандармы притворились, что верят ему. Убийца думал, что надул охранников, а на самом деле был жестоко обманут ими. У различных авторов не было расхождений относительно дальнейшей судьбы Богрова. «Будущее» писало, что автомобиль умчал бы убийцу. Но куда? «После мы прочли бы в газетах, что там-то «самовольно» объявилось неизвестно кому принадлежащее тело, изуродованное до неузнаваемости». Аврех в свою очередь ссылался на статью в финской газете «Тюс»: «Едва Богров выстрелил, как Спиридович набросился на него и хотел зарубить его шашкой, чтобы не дать ему возможности открыть тайну».

Следует отметить, что эти версии отчасти базируются на реальных фактах. Свидетели заметили автомобиль у театрального подъезда. За время спектакля в него несколько раз садился Кулябко. Он уезжал куда-то, возвращался и снова уезжал. Шашка полковника Спиридовича, взметнувшаяся над головой убийцы, тоже запомнилась многим. Можно добавить, что начальник охранного отделения попытался завладеть арестантом сразу после покушения. Как только начались допросы, вспоминал прокурор Чаплинский, в комнате появился полицейский пристав и «заявил, что он должен немедленно, по поручению Кулябко, доставить Богрова в охранное отделение»[450].

Вместе с тем излишне говорить, что «самые достоверные» слухи не являются доказательствами. Многие подозрительные факты объяснялись весьма прозаически. Таинственные перемещения автомобиля с начальником охранного отделения предпринимались потому, что Кулябко осматривал посты на соседних улицах. Вернее, не столько осматривал, сколько проводил время между антрактами в кофейне за чашкой… кофе (это по его собственному объяснению).

Сенатор Трусевич, как дотошный юрист, проверил все версии. Он начал расследование в убеждении, что Курлов действовал преднамеренно. По зрелом размышлении он отбросил эту версию. После Февральской революции Трусевич объяснял ход своих мыслей: «Умышленное убийство было бы бесцельно, потому что устранять Столыпина как политического противника у Курлова не было оснований; значит, единственный мотив мог быть карьеристический. Но ведь этим убийством он губил себя, потому что, раз он охранял и при нем совершилось убийство, шансы на то, чтобы занять пост министра внутренних дел падали, – он самую почву у себя из-под ног выбивал этим и выбил…»[451]

Трусевич слишком категорично отверг мысль о политических разногласиях между Курловым и Столыпиным. Он либо умышленно лицемерил, либо, будучи отправлен в Сенат, отстал от министерских интриг. Зато Трусевич знал психологию своих бывших коллег. Жертвовать собой в интересах высокой политики они не собирались. Курлов мог взяться за дело только в ожидании награды или повышения. Но провал при организации охраны на киевских торжествах, как минимум, выводил его из числа возможных кандидатов на министерский пост. Министром внутренних дел был назначен Макаров, а Курлову пришлось подать в отставку.

Другое дело, если Курлов и не рассчитывал на повышение. У него могли быть иные интересы. Генерал ведал большими денежными суммами. Завистливые коллеги полагали, что к его рукам кое-что прилипает. Поговаривали, что об этих хищениях стало известно Столыпину. Гучков предполагал, что министр намеревался назначить ревизию. По мнению других современников, Столыпин собрал доказательства растраты и намеревался представить их царю, чтобы избавиться от интриговавшего против него заместителя. Действительно, несмотря на блестящее служебное положение, Курлов находился в отчаянном финансовом положении. Когда он покидал губернаторский пост в Минске, кредиторы описали его мебель. Проживание в столице требовало больших расходов. Курлов тратил приданое жены, но в 1911 г. он развелся (что стоило очень дорого) и готовился вступить в новый брак (что в перспективе должно было обойтись еще дороже). Деньги, предназначенные для организации охраны на киевских торжествах, могли бы удовлетворить кредиторов генерала.