Фурцева - Леонид Млечин

Человек сталинской школы, глава правительства в сфере идеологии был догматиком, более консервативным, чем даже Суслов. Говорят, что Косыгин с дочкой побывали во МХАТе на спектакле по пьесе Михаила Рощина «Валентин и Валентина». Премьер, видимо, вторя дочери, назвал трогательный и нежный спектакль о любви «порнографическим». У режиссера Олега Ефремова были неприятности.

Министру культуры не просто было ладить с главой правительства. Идеологическими делами, конечно, занимался ЦК, но содержание всего огромного хозяйства — от театров до музеев по всей стране — требовало немалых денег. Деньгами ведал Косыгин. Больше всего глава правительства интересовался деталями. Беседовал с министром, как со студентом на экзамене, считал своим долгом проверить, как глава отрасли владеет материалом.

В отличие от Фурцевой Алексей Николаевич был человеком суховатым, неэмоциональным. На женские прелести не реагировал. Для него существовала только одна женщина — его жена. Впрочем, рассказывал Анатолий Сергеевич Рябков, один из работников его секретариата, Екатерина Алексеевна все равно пыталась произвести впечатление на мужскую часть правительства.

На заседании президиума Совета министров обсуждался вопрос о строительстве нового здания цирка на Ленинских горах. Для завершения стройки нужен был дополнительный миллион рублей, но исполком Моссовета не хотел его выделять.

— Нигде так плохо не относятся к строительству большого, оборудованного по последнему слову техники цирка, как в Москве. Неужели товарищам из Мосгорисполкома не стыдно тянуться в хвосте у других? Стройку, которую можно было бы закончить за два-три года, стремятся растянуть на десятилетие.

И тут, вспоминает Рябков, строгое, решительное лицо Екатерины Алексеевны изменилось. Она стала обычной, милой и симпатичной женщиной:

— Товарищи члены президиума, Алексей Николаевич, у вас у всех есть дети, внуки. Неужели они не донимают вас — когда же наконец выстроят новый цирк? Добавьте мне миллион, и я вас всех вместе с ребятишками приглашу в декабре будущего года на его открытие!

Фурцева пустила в ход все свое обаяние:

— Алексей Николаевич, товарищи мужчины-министры, я — слабая, беззащитная и единственная среди вас женщина. Ну, пожалуйста, дайте мне миллиончик! Чего вам стоит? И я дострою цирк в будущем году.

Все рассмеялись. Косыгин заранее решил, что даст дополнительные деньги, чтобы покончить с долгостроем, мимо которого он каждый день ездил на дачу. Откликнувшись на ее слова, спросил:

— Никто из мужчин-министров не возражает, если добавить слабой, беззащитной женщине миллион?

Он посмотрел на представителя исполкома Моссовета:

— В будущем году этот долгострой нужно завершить. А беззащитная женщина, думаю, не позволит вам растянуть строительство еще на год.

На XXIII съезде партии Фурцевой дали слово для обсуждения не политического доклада Леонида Ильича Брежнева, а экономического, с которым выступил глава правительства.

— Сеть учреждений культуры, — говорила Екатерина Алексеевна, — в ряде районов страны сложилась неравномерно. Особенно это сказывалось в новых, быстро растущих экономических районах и в сельской местности. Усугублялось положение еще и тем, что до недавнего времени были попытки представить дело так: сначала, мол, создадим материально-техническую базу коммунизма, а затем будем подтягивать и материальную базу культуры. Хорошо, что эта неверная тенденция отошла в прошлое. Мы надеемся, что она никогда не будет иметь места.

Раздались аплодисменты. Но много денег все равно не давали.

Помимо всего прочего министр культуры отвечала за культурное обслуживание руководства страны. Накануне очередного пленума ЦК КПСС, 16 января 1964 года, заместитель Фурцевой Георгий Иванович Владыкин подписал приказ по министерству:

«Для специального обслуживания театральными билетами участников Пленума ЦК КПСС приказываю:

1. Московскому объединению театрально-зрелищных касс открыть с 7 февраля 1964 года и до особого распоряжения билетную кассу для обслуживания Пленума ЦК КПСС.

2. Установить следующие нормы театральных билетов, передаваемых театрами и концертными залами г. Москвы в специальную билетную кассу и бронирование билетов в кассах театров и концертных организаций на период работы Пленума:

Кремлевский Дворец съездов — 300

ГАБТ СССР — 250

Московский Художественный — 100

Филиал МХАТа — 100

Малый театр — 100

Филиал Малого — 50».

Постоянной головной болью становились праздничные концерты для высокого начальства. Балерина Большого театра народная артистка СССР Марина Викторовна Кондратьева рассказывала в «Известиях» о кремлевских концертах:

«Воспоминания ужасные. Особенно новогодние. Нас приводили в Кремль 31 декабря, часов в десять вечера. Там была маленькая комнатка, из нее выход на лестничную площадку, а далее лестница, из которой мы попадали в зал. Даже разогреться было негде.

Выступали под звон бокалов и стук вилок о тарелки. Но самым тяжелым было ожидание выхода. Иногда уже двенадцать било, а мы в костюмчиках сидим и ждем, когда нас позовут танцевать. Зато помню, как поразил банкет в честь 8 Марта в Кремлевском дворце. Он проходил под патронатом Фурцевой. Мы оттанцевали, и нас пригласили за стол отобедать вместе с руководством. Такое на моем „кремлевском“ веку случилось впервые…

Фурцева была чудесным человеком. Вникала во все перипетии нашей жизни. Никогда не забуду один случай. Галина Сергеевна Уланова поссорилась с главным балетмейстером Большого театра Лавровским. Ее муж, главный художник Большого театра, прилюдно Лавровскому заявил: „В старые времена я бы вас вызвал на дуэль“. Фурцева пришла их мирить. „Я не уйду, — говорит, — пока не помиритесь…“ Ее любовь к артистам чувствовалась даже в мелочах. Например, у всех солистов были кремлевские пропуска — подъезжали прямо к подъезду Кремлевского дворца. А сейчас не то, что въехать, зайти на территорию — целая проблема».

Решая, кто выступит перед высоким начальством, Фурцевой приходилось учитывать множество факторов, в первую очередь вкусы членов политбюро, иногда взаимоисключающие.

Аркадий Райкин и Роман Карцев должны были участвовать в правительственном концерте. Собирались показать невероятно смешную миниатюру «Авас», герой которой — выходец с Кавказа. Над ней хохотала вся страна. Вдруг Райкину позвонила министр культуры:

— Аркадий Исаакович, «Аваса» играть нельзя — в зале Мжаванадзе.

Василий Павлович Мжаванадзе был первым секретарем ЦК компартии Грузии. Боялись обидеть его кавказским акцентом. Пришлось срочно менять репертуар. Аркадий Райкин прочитал басню. И вот за эту басню его два года не пускали в Москву. Кому-то она не понравилась…