Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Позже той же зимой, лениво листая журнал в приемной у дантиста, я с огромной радостью прочитала статью о клинике, где к страху полетов относились как к излечимому состоянию. Мой врач составил запрос, написал письмо, и я связалась с клиникой в Йорке, входившей в состав госпиталя Гая. Здесь старший психолог Морис Яффе оказывал пациентам индивидуальную и групповую психологическую помощь по программе Национальной службы здравоохранения при помощи разных техник. В Морисе Яффе не было ничего от клинического психолога: он походил на рассеянного ученого, а не на врача. Он никогда не пользовался медицинской терминологией: говорил не «фобия», а «затруднение». Он разглагольствовал о возможностях, связанных с появлением дешевых авиабилетов, а мы, его пациенты, старались принять предложенную им установку: концентрироваться на удовольствии от пребывания в Париже, Риме или Нью-Йорке, а не на агонии, связанной с перелетом. Затем следовал базовый курс по аэродинамике, чтобы убедить даже самых отъявленных скептиков в том, что самолеты могут летать. Наконец, Морис Яффе познакомил нас со своим детищем – симулятором кабины самолета, размещенным в подвальной комнатке госпиталя Гая. Усевшись в кабину симулятора, через несколько минут мы оказались на пути в Манчестер – по крайней мере, именно об этом свидетельствовало видео, которое транслировалось в окнах кабины. Все соответствовало реальности: звуки и ощущения, которые бывают при взлете и нахождении в воздухе, объявления пилота, рев моторов, плач младенцев, наклоны корпуса, скрежет шасси и легкая турбулентность при прохождении через воображаемое облако. Слетав в Манчестер двенадцать раз, я почувствовала, что первоначальное паническое состояние сменилось невыносимой скукой; я забыла о том, что надо бояться, и совершенно расслабилась. Кульминацией курса были выходные в Париже с культурной программой от Мориса Яффе; естественно, Национальная служба здравоохранения не имела никакого отношения к их финансированию.

Париж был моим первым шагом на пути к свободе; следующим стал перелет в Калифорнию. Летом 1982 года мы посетили старых друзей во всех уголках штата и заглянули во все памятные места. На август Джонатан запланировал поездку в Ванкувер на конференцию по старинной музыке и по дороге заехал к нам в Санта-Барбару. Его часто принимали за одного из студентов Стивена: он жил вместе с ними и принимал равное участие в дежурствах по уходу за Стивеном, хотя, в отличие от них, свои расходы оплачивал сам.

Маленький Тим был поражен невиданными географическими масштабами. «Ну и странищу они себе построили!» – бормотал он, наблюдая за тем, как в окне автомобиля проносятся бесконечные пустыни и горы. Каждый вечер, созерцая, как опускается солнце над горной грядой Санта-Инес, он торжественно заявлял: «Идет конец света, идет конец света!» Я спросила, что ему больше всего понравилось в Калифорнии: Музей Гетти, пустыни, горы, море или собрание искусств и сады Хантингтона? С точки зрения трехлетнего ребенка, это был глупый вопрос. Он ответил мне, ни на секунду не задумавшись, пребывая в уверенности, что логически продолжает мой ассоциативный ряд:

«Музей Микки-Мауса!..»

К этому моменту я уже была готова к перелету в восточном направлении. Планируя свою будущую карьеру, Люси начала готовиться к экзамену начального уровня по русскому языку. Заглядывая вперед, можно сказать, что это был не лучший выбор: несмотря на политические изменения, эти занятия не способствовали профессиональному росту и окончились бесславно. Тем не менее в то время ужасы изучения церковно-славянского языка в Оксфорде и зима, проведенная в Москве 1992 года в условиях жесточайшего продовольственного дефицита, были еще далеко впереди. В октябре 1984 года мы с Люси вызвались сопровождать Стивена и его банду медбратьев на конференцию в Москве. Попытки Люси говорить по-русски приводили окружающих в экстаз; так, она встала, чтобы произнести тост: «Мир и дружба!» на банкете по случаю закрытия конференции. Это был один из тех русских банкетов, где стол ломится от закусок: икра, копченая рыба и мясо, орехи, маринованные овощи и, конечно, вездесущие огурцы. За столом принято сидеть часами, с перерывами на тосты и речи. Один японский делегат, неправильно оценив возможности аудитории, встал и невыносимо долго талдычил что-то монотонное на тарабарском английском. Основное блюдо – по традиции, кусок мяса неизвестного происхождения и картофельное пюре – было подано к тому моменту, когда все собрались уходить.

Одиннадцать лет назад наши русские знакомые проявляли предельную осторожность при общении с нами. Сейчас им было абсолютно наплевать на мнение правительства. Молодому человеку, очевидно, приставленному к нам с целью контроля наших передвижений, было гораздо интереснее сопровождать нас с Люси во время примерки одежды в магазине «Березка», чем устраивать экскурсию по местам советской славы. Двое близких коллег Стивена, Рената Галош и ее муж Андрей Линде, открыто пригласили нас на ужин в свою маленькую квартирку в пригороде Москвы. Они вкусно накормили нас: у них были хорошие продукты благодаря дружбе с директором ресторана, а также с собственной дачи, где Рената выращивала клубнику, драгоценным соком которой угощала нас в тот вечер.

Хотя я более-менее справилась с аэрофобией, сопровождать Стивена на каждой международной конференции казалось мне нерациональным. Для него путешествия стали наваждением: иногда начинало казаться, что он проводит больше времени в воздухе, чем на земле. Он до сих пор не желал мириться с тем фактом, что, хотя Люси и Тим были со мной, я не хотела покидать Роберта и моих студентов в период перед экзаменом, который должен был состояться весной 1985 года. Как раз на это время Стивен запланировал обширный тур по Китаю. Бернард Карр и Иоланта, медсестра из команды Никки, мужественно взяли ответственность на себя. Они затаскивали Стивена в самолеты и поезда и даже покорили Великую Китайскую стену на инвалидном кресле. В Англию они вернулись абсолютно вымотанные; Стивен тоже был не в лучшем состоянии, хотя и торжествовал очередную победу. Он часто кашлял и, казалось, стал еще более чувствительным к пищевым раздражителям. Много ночей подряд я укачивала его на руках, борясь с его паникой, только усугубляющей приступы удушья.

В летние каникулы нас ожидала передышка. Мы собирались провести весь август в Женеве, где у Стивена были запланированы встречи с физиками, исследующими элементарные частицы в ЦЕРНе[151], а мы в это время собирались вдоволь налюбоваться окрестностями Женевского озера. В ЦЕРНе Стивен работал над эффектами направления стрелы времени[152] в квантовой теории и делал выводы из наблюдений, полученных при помощи ускорителя частиц. На эту тему он при помощи Роберта прочитал лекцию для Астрономического общества в школе Перс. На этой лекции я смирилась с тем, что физика для меня слишком абстрактна: даже когда ее объясняли на пальцах, она оставалась за пределами моего понимания. Никакие прокрученные в обратном направлении фильмы, демонстрирующие, как разбитые чашки и тарелки возвращаются на стол и собираются из осколков, не могли убедить меня в том, что время можно повернуть вспять. Такое предположение могло потенциально изменить ход человеческой истории, предполагая возможность вторжения в прошлое гостей из будущего. Однако математически такой возможности не существовало в связи с ограничениями, налагаемыми предельной скоростью – скоростью света.