Смертельно безмолвна - Эшли Дьюал

— Вы ничего не должны.

— Должна. — Мэри прожигает меня пристальным взглядом. Ее губы дрогают, в глазах вновь появляются слезы, а у меня ком застревает посреди горла. — Я должна делать что-то, потому что если я не буду, если остановлюсь, я пойму, что ее действительно больше нет.

— Вы справитесь, слышите?

— Как? — Мэри-Линетт широко распахивает глаза и смотрит растерянно, сломлено, со всей силы стискивает зубы. — Как я позабочусь обо всем, если я не знаю, что делать?

Она мотыляет головой, а я присаживаюсь рядом с Монфор и говорю:

— Все будет в порядке.

— Нет, Мэтт, ничего не будет в порядке. Уже не будет. Я — не Норин.

— Никто не просить вас становиться Норин.

— Ты думаешь? — Ее бирюзовые глаза вспыхивают яростью. — Но кто, если не я? Кто позаботится о доме? Кто позаботится об Ари? Об это ты подумал?

— Мы поможем вам. — Я пытаюсь говорить ровно, но голос дрожит. — Вы не одна.

— Конечно, одна! У меня никого не осталось. Все мои близкие умерли, все. Я думала, я никогда не переживу потерю Реджины. Но теперь нет и Норин, о боже. — Мэри хватается руками за лицо и громко втягивает воздух. — Я не понимаю… не понимаю…

Она запинается и прижимает к себе ноги, будто защищаясь от реальности. Но ничего не выходит. Не получится. У боли есть отличное свойство — она не проходит просто так. Я помню, как чувствовал себя, когда умерла мама. Меня разрывало на куски, все жгло. Боль ни с каким чувством не сравнится. Да. Ни с любовью, ни с завистью, ни с гневом. От этих чувств тебе хочется действовать, сорваться с места и совершить нечто особенное. Плохое, хорошее, неважно.

От боли же тебе хочется уйти. Уходя, хочется перестать дышать.

— Когда умерла моя мать…, — шепчу я, в растерянности опустив взгляд на свои руки, я никогда не делился этими переживаниями, — мне было паршиво, я не знал, как избавится от чувства, что легче никогда не станет. Знаете, что-то вроде тупика. Просыпаешься и уже наперед знаешь, что лучше не будет.

— И что изменилось? — Мэри-Линетт смаргивает слезы.

— Да особо ничего. Я просто подумал об отце.

— Ты был ему нужен.

— А вы нужны Ариадне. — Я перевожу взгляд на женщину, а она отворачивается.

— Из меня выйдет плохая мать, Мэтт.

— Из меня тоже.

Мы усмехаемся, и Мэри-Линетт вскидывает брови, словно удивляется, что может не вспоминать о боли несколько миллисекунд и растягивать губы в улыбке.

— Я просто думаю, что мы не должны заменять кого-то. У Ари уже была мать. Вы для нее должны быть тетей, которой и были раньше.

— Возможно.

Женщина замолкает, а я поднимаюсь с пола и протягиваю ей руку.

— Давайте уберемся и сделаем омлет.

— Научишь меня включать конфорку?

— Не обещаю. Но попытаюсь.

Мэри кивает и уверенно хватается за мою руку. Она собирается что-то сказать, но не произносит ни звука. Просто кивает, и я киваю в ответ. Думаю, мы поняли друг друга.

Через пятнадцать минут мы все-таки разбираемся, как работают приборы. К нам уже спускаются Хэрри с Дельфией, а чуть позже подходит и Джейсон.

Кто-то предлагает включить телевизор. В новостях говорят про изменение климата и вспышку эпидемии неизвестной болезни на Востоке штата. Показывают людей, у которых из глаз катятся кровавые полосы. Желание перекусить тут же пропадает… Все мы знаем, что катаклизмы связаны с девушкой, что сейчас спит на втором этаже. И это пугает. Меня мучает главный вопрос: как предотвратить последствия, если ящик уже открыт?

— Я ис-сцелю ее, — внезапно проговаривает Дельфия, смущенно сгорбив плечи.

— Это поможет?

— Думаю, д-да.

— Ящик Пандоры был открыт не Ариадной. Ее душа — чиста, — предполагает Джейсон и неуверенно проходится ладонью по волосам. — Чисто теоретически мы вернем к жизни другого человека и избавимся от того, кто выпустил грехи.

— А что, если не сработает? — Я задаю этот вопрос, потому что я единственный, кто в состоянии смотреть в глаза реальности и не бежать с дикими воплями.

Они, наверно, думают, что мне не страшно. Что мне все равно.

Они понятия не имеют, что происходит у меня внутри, как жутко мне хочется уже со всем этим покончить, как осточертело копать в самое дерьмо, видеть то, что другие видеть попросту отказываются. Но я спокоен. Я сдержан. Я держу все под контролем.

— Ты знаешь ответ, — отрезает Джейсон. Еще один смельчак в комнате.

— Давайте, мы прекратим нагнетать обстановку, ладно? — Хэйдан вскидывает брови и на всех смотрит недовольно, словно представляет, как отвешивает каждому оплеуху. — Вы забыли, что к нам приходила Мойра Парки? Забыли, что это ее идея — привести Дельфию?

— Хэрри, судьба любит обманывать.

— Судьба все знает. Она велела найти Дел, мы ее нашли. Хватит пугать всех.

Мэри-Линетт безучастно ковыряется вилкой в омлете, Джейсон испепеляет взглядом коробку сигарет, которая валяется на верхней полке. Я же мну под столом пальцы. У меня и в мыслях не было никого пугать. Я просто хочу, чтобы все понимали, на что мы идем.

— Сегодня в полночь Йоль. — Я смотрю сначала на брата, потом на Дельфию. — Мы не станем ждать. Будет лучше, если ты приступишь сразу же.

Девушка нервно поджимает губы и опускает взгляд на свои пальцы, которые робко и непроизвольно вырисовывают на столе угловатые узоры. Этел кажется мне слабой. Я, как ни стараюсь, не могу представить, что она способна нам помочь, впрочем, как и себе.

— Ты слышишь? — Спрашиваю я с нажимом. — Дельфия?

— Мэтт, она не глухая, — вступается Хэйдан и пронзает меня недовольным взглядом.

— Тогда пусть потрудится ответить.

— Ей сложно говорить, если ты не заметил.

— Я должен знать: да или нет.

— Т-ты не обяз-зан. — Неожиданно шепчет девушка. Она поднимает голову и невинно хлопает ресницами, а я недоуменно отклоняюсь.

— Что?

— Не обяз-зан все конт-тролироват-ть. М-меня не н-надо контролироват-ть.

— Да не собираюсь я никого контролировать. Я просто задал вопрос. — Прокатываюсь пальцами по подбородку и поднимаюсь. — Тебе ничего не нужно для ритуала? Или как это вообще называется… Свечи, мел. — Чувствую себя идиотом. — В общем, ты меня поняла.

— Нет.

Отличный ответ. Короткий и вполне приемлемый. Я киваю и, взглянув на Джейсона, сплетаю перед собой руки. Он выглядит отстраненным. Как и Мэри. И мне вдруг кажется, что я должен спросить у каждого в этой комнате, готов ли он действовать.

— В полночь? — Утоняю я, приподняв брови. — Все согласны?

— Разумеется. — Мэри-Линетт не отрывает глаз от еды. — Чем скорее, тем лучше.