Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

о том, что у нее украли нечто очень ценное. Жестокость, с какой мужчина с мертвенно-бледным, изможденным лицом сорвал с ее шеи подвеску, заставляла вспомнить безумную ярость Лароша.

«Что, если от меня уже ничего не зависит? И пришло время умереть, как маме с папой? — думала она. — Этот человек затаил на меня злобу. Он причинит мне вред, попытается убить, даже если…»

Пронзительный крик оборвал поток мрачных размышлений. Заплаканный Антонэн сел на кровати.

— Что с тобой, моя радость?

Ребенок рыдал так, что не мог говорить. Элизабет включила лампу и обняла его.

— Приснился кошмар, да?

— Какой-то гадкий дядька увозил тебя далеко-далеко, а я был один, — пробормотал мальчик. — И никто не шел, ни бабушка, ни дедушка.

— Ну-ну, это всего лишь плохой сон, Антонэн. В детстве мне тоже временами снилось плохое и я просыпалась в слезах. Не бойся, мое сокровище, ничего такого не случится. Мы никогда не расстанемся.

Сама она еще долго не могла успокоиться. Необъяснимый ужас угнездился в душе Элизабет. И ей совсем не казалось странным, что сыну приснился такой сон.

Уснула она с рассветом, совершенно истощенная морально, обнимая спящего Антонэна.

20. Секреты Бродвея

Шато де Гервиль, вторник, 4 июля 1905 года

Ветерок, уже теплый, несмотря на утренний час, развевал белокурые волосы Жюстена Лароша, который, облокотившись об изгородь, смотрел на гарцующую по лугу Галанту, жеребенка Перль, и улыбался.

— Хорошо, что вы их выкупили, мсье, пусть и за большие деньги, — сказал стоящий рядом Роже.

— Я не мог этого не сделать. Барышник, хитрый черт, купил их за бесценок, но мне продал втридорога. Но хватит об этом! Как ты себя чувствуешь? Готов выйти на работу?

Роже выписали из больницы две недели назад, и выздоравливать он поехал к родителям. Жюстен регулярно его навещал, каждый раз заверяя, что место конюха — за ним, нужно только дождаться полного выздоровления.

— Здоровее не бывает, мсье Жюстен! Я рад, что вернулся.

— Обойдемся без «мсье», Роже. Мы еще в караульной с тобой договорились, если мне память не изменяет. Мы же с тобой друзья?

— Конечно, но по имени я вас называть не могу. Это… неправильно. И вообще, мне еще за ваше здоровье свечки ставить и ставить! — живо откликнулся молодой конюх. — Если б не вы, там бы мне и остаться.

— Неправда. Я всего лишь тебя подбадривал. Марго — вот кто нас спас. Если бы она не позвонила в жандармерию Эгра, мы бы пропали.

— Хорошо, если рядом есть тот, кто помогает не отчаяться, — отвечал Роже. — И вы уже собирались выломать тот люк и позвать на помощь. Не отпирайтесь, сами рассказывали!

Жюстен, смеясь, кивнул. Словно эхо его веселья, с луга донеслось ржание Перль. Кобылка галопом подбежала к изгороди, а следом за ней и Галанта, той же серой масти, что и ее красавец-родитель.

— Надо же, пришла поздороваться! — донесся сзади хриплый мужской голос. -

Позавчера угощал ее сахаром. Чудо, а не лошадка!

Это был почтальон. С большой кожаной сумкой через плечо, он как раз подъехал к ним на велосипеде. Подал Жюстену три конверта, и тот сначала поблагодарил, а потом сказал серьезным тоном:

— Гонтран, не хочу вас обидеть, но сахаром больше лошадей не кормите. Им это не полезно.

— Простите, мсье Ларош, я не знал. Я люблю лошадей, и, когда приезжаю в поместье, хочется как-то их побаловать. В детстве я ухаживал за тягловыми лошадьми на ферме.

— Лучше приносите им морковку, кусочками, — посоветовал Роже.

— Хорошая идея, — сказал Жюстен и пошел прочь.

Он получил письмо из Нью-Йорка. Стоило ему увидеть свое имя, начертанное рукой Элизабет, как сердце его забилось быстрее.

— Прочту почту и приду к тебе в конюшню, — крикнул он Роже.

Ответ Элизабет был долгожданным. Жюстен сел под яблоней, одновременно и радуясь, и волнуясь. Стоило ему развернуть листок, исписанный фиолетовыми чернилами, как оттуда выпало что-то маленькое, голубовато-лиловое. Засушенное соцветие сирени! Он словно бы на мгновение вернулся на 34-ю улицу, увидел прекрасное лицо Элизабет в тот момент, когда она блаженствовала под его ласками, поцелуями…

— Моя принцесса!

Он вздохнул и стал читать.

Жюстен, любовь моя!

Прости, мне хотелось тебе написать сразу же, как толькоя получилатвоедлинноеписьмо. Рассказо твоих страданиях поверг меня в шок, но финальный пассаж немного утешил и смягчил боль от нашего расставания.

Я прекрасно понимаю, почему ты не можешь сорваться и приехать в Нью-Йорк так скоро, как мы оба желаем.

Чтобы уехать из Франции, тебе пришлось бы уладить множество вопросов, связанных с виноградниками и винокурнями, с конюшнями, замком. Я буду терпеливой, любовь моя, и найду чем себя занять, тем паче что считаю приоритетными душевное равновесие и воспитание сына. После твоего отъезда я много размышляла — вплоть до заключения, что общего будущего у нас нет, но ни на секунду не пожалела о тех моментах невыразимого блаженства, которое мы пережили под сенью лиловой сирени… Это хрупкое соцветие я нашла у себя в сумочке и решила послать тебе, чтобы и ты никогда не забывал этот день.

Неделю назад со мной приключился прискорбный инцидент, и с тех пор я была нездорова, что объясняет, почему так задержалась с ответом. Ты, конечно, помнишь того бродягу весьма странного вида, который так меня напугал, когда мы с тобой гуляли.

Я шла по Бродвею вечером, залюбовалась закатом, и вдруг он подходит и срывает у меня с шеи мамин крестильный медальон! Я имела несчастье поднести его к губам после короткой молитвы, чего раньше со мной не случалось. Вор этим воспользовался и унес медальон.

Па написал жалобу в полицию, рассказал все, что узнал от меня. Двое полицейских побывали во французской больнице на 34-й улице, расспросили сестер. Те сказали, что этот тип, Мартен, у них давно не показывался.

По мнению монахинь, да и полиции тоже, таких вот полоумных зачастую используют гангстеры: заставляют красть, а потом отбирают и перепродают добычу.

Мне уже лучше, но лишь потому, что я почти не выхожу из дома, а когда это необходимо, меня всегда сопровождает ма или Норма. И с Антонэном в Сентрал-парк мы, разумеется, ходим только втроем. Не буду врать: я живу в страхе, каким бы иррациональным он ни казался. Я даже перестала посещать курсы медсестер.

Жюстен издал негодующий возглас. Поднял глаза к небу, словно упрекая высшие силы в том, что не сумели сберечь Элизабет.

Оказывается, такие инциденты — не редкость в Нью-Йорке, и не только по причине массовой нищеты. Есть и организованные банды,