Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

Я так по тебе соскучился! По ночам я думаю о тебе, вспоминая, как нам было хорошо в постели, как я тебя целовал и…

— Пожалуйста, замолчи! — воскликнула Элизабет. — Мне правда жаль, и меньше всего на свете я хотела сделать больно тебе и твоим детям. Но я хочу разорвать помолвку.

Она сняла кольцо и дрожащей рукой протянула ему. Потрясенный Анри замотал головой.

— Ты не можешь вот так меня бросить! — вскричал он. — Ты поддерживала меня все эти годы, опекала Агату и Луизона! Мало-помалу наши чувства переменились, и с тобой я открыл для себя настоящую любовь. Что я сделал не так? Или родителям все-таки удалось тебя отговорить? Я не дурак, Лисбет. Я понимаю, что они рассчитывали на более престижную партию.

— Анри, если бы я всем сердцем желала стать твоей женой, никто бы меня не переубедил! Это решение я приняла сама, из уважения к тебе. Я поняла, что люблю тебя недостаточно, не так, как женщина должна любить мужчину, с которым связывает свою жизнь.

Он взял кольцо и какое-то время рассеянно смотрел на сапфир.

— Возьми его, — холодно проговорил Анри. — Я соврал. Кузен не одалживал мне денег. Это сделал твой отец, Эдвард Вулворт. Он настаивал, я уступил. Пускай продаст и вернет потраченное.

Элизабет взяла кольцо. Анри был бледен как полотно. В его глазах застыло отчаяние.

— Может, останемся любовниками? — едва слышно предложил он. — Я не смогу без тебя, Лисбет, без твоего тела, поцелуев. Ты не представляешь, какое это наслаждение для мужчины — быть с тобой. И никакая другая женщина мне его не даст.

Неожиданно Анри набросился на нее. Пылко поцеловал в губы — глубоко, с языком. Одной рукой он задирал ее юбку, другой грубо тискал груди. Всегда такой нежный и деликатный, он словно с цепи сорвался.

— Еще раз! Я хочу тебя еще хотя бы раз! — простонал он.

Своими маленькими кулачками Элизабет ударила его по лицу. Мужчина отпустил ее, отшатнулся к двери.

— Как ты смеешь? — крикнула она. — Анри, ты что, забыл, что я тебе рассказывала? Про деда, про изнасилование?

— Прости! Мне жаль, что так получилось. Мне правда жаль! Лисбет, для меня это жестокий удар. Я так радовался, думал, что мы поженимся. Ты не можешь вот так меня бросить! И Агату, и Луизона. Что они подумают?

— Я им объясню. Они уже достаточно взрослые, чтобы понять: в любви нельзя обманывать. Если это тебя утешит, я вообще никогда не выйду замуж. Лучше останусь одна, буду свободной.

Анри оперся спиной на стенку, раскурил сигарету. Выглядел он как человек на грани отчаяния. Элизабет смотрела на него и вспоминала моменты счастья, которые они пережили вместе.

— Но почему? Почему? — жалобно спросил он.

— Ты ни в чем не виноват, Анри. Дело во мне. Уже в день помолвки меня не оставляло чувство, что я делаю что-то не то. Я думала, это нервы и все наладится. Но нет, с каждым днем я все сильнее жалела о своем решении. И когда ты перестанешь на меня обижаться, кто знает, мы снова сможем быть друзьями.

— Чушь! — возразил мужчина. — Спорим, через полгода Леа скажет, что ты выходишь замуж за какого-нибудь хлыща из высшего общества?

— Ты заблуждаешься, Анри. Этого точно не будет. — Элизабет была категорична. — Выйдем на воздух, здесь совершенно нечем дышать. И, если хочешь знать мое мнение, ты женишься намного раньше, чем я выйду замуж. Оттавия… она любит тебя, и она очень красива.

Анри Моро передернул плечами, посмотрел на нее озадаченно.

— Проклятье! Лисбет, я же не ребенок, которому можно подсунуть другую игрушку, когда он старую потерял, — сердито сказал он.

Молодая женщина едва заметно улыбнулась. Она знала, что из сетей прекрасной итальянки ему не ускользнуть и что с нею он обретет супружеское счастье, о котором так мечтает.

Невзирая на обиду и печаль, грызущие сердце, Анри настоял на том, чтобы проводить Элизабет к ближайшей остановке трамвая.

Они шли не спеша, разговаривали: молодая женщина — ласково, сочувственно, мужчина — с горечью.

— Если бы не поздний час, я пошла бы с тобой и поговорила с Агатой, — сказала Элизабет, когда они поравнялись с магазином женской одежды. — Обещаю: я приду в воскресенье и принесу все, что нужно для хорошего обеда.

— Не утруждайся, — жестко одернул ее Анри. — Я сам могу сообщить дочке плохую новость. И в это воскресенье нас пригласили к Рамберам. Агата — девочка чувствительная, ей будет неприятно тебя видеть. Поэтому покончим с этим раз и навсегда! Ты исчезаешь из нашей жизни.

Уязвленная, но не желающая это демонстрировать, Элизабет тихо согласилась. Взгляд ее голубых глаз скользил вдоль проезжей части самой длинной улицы Нью-Йорка, пролегающей по тропе, ведущей с севера на юг, по которой веками передвигались коренные жители Америки — индейцы.

— Раз так, расстанемся здесь и сейчас, — объявила она. — Делай как знаешь, Анри. Но Леа удивится, узнав про наш разрыв. На будущей неделе я к ней съезжу. До свидания!

Он внимательно смотрел на нее, сначала с некоторой холодностью, близкой к презрению, потом — с грустной улыбкой человека, смирившегося с неизбежным.

— Нет, тебя невозможно ни ненавидеть, ни проклинать, — признался он. — Благодаря тебе, Лисбет, я пережил смерть жены, и детям моим ты сделала много хорошего. Будь счастлива!

— Спасибо, Анри! Спасибо. Ты тоже. Я желаю тебе всего самого наилучшего!

Она поцеловала его в щеку — едва-едва коснулась губами. Он ушел, не оглядываясь, — полотняная бежевая куртка на плече, трепещущая на ветру хлопчатобумажная рубашка, которую он не потрудился застегнуть.

Элизабет смотрела ему вслед, пока Анри не затерялся в толпе, а людей на тротуарах было множество.

Да, она сочувствовала ему, даже жалела, и все же испытала невыразимое облегчение. Свобода!

«Я постараюсь сохранить дружбу с Агатой и Луизоном, — думала она. — Они, конечно, рассердятся, но сердца у них добрые. Они простят!»

Немного утешившись, Элизабет стала переходить через дорогу. Делать это нужно было осторожно: в обе стороны мчались конные экипажи, с регулярными интервалами — двухэтажные омнибусы, да и велосипедистов становилось все больше.

— Уф, получилось! — сказала она себе, как только благополучно ступила на тротуар на противоположной стороне.

Солнце уже садилось за причудливых очертаний крыши домов. Кварталы кирпичных зданий высотой в пять-десять этажей разделялись прямыми улицами, и в прогалинах между домами открывалось небо, расцвеченное оттенками меди, поразительно яркими.

Элизабет остановилась, чтобы полюбоваться этой великолепной картиной. Запрокинув голову, она смотрела на блекло-голубой, с тонами лаванды, небосвод, усеянный розовато-оранжевыми облаками.