Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

– Пойдем, я хочу показать тебе мой план битвы.

Я последовал за ним в небольшой зал, где стояла обширная доска, на которой изображался план сражения: деревянные фигурки коней и солдатиков символизировали войска, отряды и когорты. Цезарь передвинул несколько фигурок, чтобы объяснить мне свои намерения.

– Наша армия построится единым компактным фронтом: на левом фланге – сорок тысяч моих легионеров, на правом – сорок тысяч рекрутов Помпея.

– Если тектоны атакуют отряды Помпея, – сказал я, – они не выстоят.

– Я это знаю, и поэтому в атаку пойдем мы, не давая тектоникам времени на размышления. Мы должны атаковать их беспрестанно. И таким образом, рекруты Помпея не побегут, потому что бросается в бегство только тот, кто защищается от нападения. Что же касается Либертуса и его тридцати тысяч рабов…

– Тридцати тысяч вольноотпущенников, – поправил я его. – Рабовладения больше не существует.

– Да, конечно, вольноотпущенники. В решающий момент войско Либертуса нападет на подземных жителей с тыла. Именно поэтому их роль столь важна.

– А почему ты не хочешь использовать для этого Богуда и десять тысяч его всадников?

– Я поручу им расправиться с тритонами – не могу же я использовать их всюду.

Меня поразило, до чего прост и ясен был его план. По крайней мере, он казался простым и ясным, когда тебе его объяснял такой человек, как Юлий Цезарь.

– Лучший план битвы – всегда самый простой, – сказал он, будто прочитав мои мысли. – Но добиться приведения его в действие всегда чрезвычайно трудно.

В эту минуту в зал вошел один из слуг Цезаря:

– Доминус, до нас дошла новость, которую ты должен знать немедленно: подземные легионы только что перешли Рубикон.

Лицо Цезаря приобрело выражение крайней сосредоточенности. Устремив взор своих черных глаз на стену, словно она была прозрачной и за ней ему виделась бесконечность, он произнес:

– Жребий брошен.

Потом об этом изречении было сказано немало. Некоторые уверяют, что он говорил о фатальной неизбежности того, что должно было произойти. Ничего подобного. Я могу это доказать, потому что присутствовал там. На самом деле, нас было трое: хозяин дома, его слуга и я сам (слугу вскоре после этого съели). Цезарь имел в виду – мне хочется еще раз подчеркнуть – только одно: надо готовиться к битве. Но даже и сегодня находятся люди, плохо осведомленные или просто злонамеренные, которые утверждают, будто проклятая фраза «Alea jacta est» доказывает, что Цезарь предчувствовал неизбежное несчастье. Люди – весьма странные существа, Прозерпина.

17

Реку Рубикон, дорогая Прозерпина, римляне считали некоей символической границей. На ее берегу, на значительном расстоянии от Рима, становились лагерем генералы, когда возвращались с победой из похода, чтобы показать, что армия Республики никогда не атакует столицу. Поэтому, когда до нас дошли известия о том, что войска тектонов перешли Рубикон, нам ничего другого не оставалось, кроме как отправиться им навстречу хотя бы из идиотского уважения к символам, хотя рекрутов Помпея еще не успели обучить как следует, а вопрос о выборе главнокомандующего оставался открытым. Сенат просто назначил Цезаря и Помпея временными консулами, то есть главными правителями Республики с одинаковой властью, и эти двое должны были действовать совместно. (Определение «временный» возникло как нечто новое и оригинальное, но на этот раз сенаторов можно было извинить: нападений ста тысяч подземных солдат-людоедов тоже раньше не случалось.) Однако все прекрасно понимали, что этот шаг не решал проблему командования войсками, а только откладывал ее решение. Итак, нам предстояло дать судьбоносную битву в отсутствие единого командования, и в нашем распоряжении были сорок тысяч опытных легионеров Цезаря, сорок тысяч рекрутов Помпея, десять тысяч нумидийских всадников Богуда и сотня ахий. Мы также знали, что Либертус и тридцать тысяч его солдат несколько дней назад покинули лагерь у подножия Везувия.

Для меня всегда была невыносимой, дорогая Прозерпина, одна особенность армий: они очень дурно пахнут. Войско представляет собой огромную и грязную массу людей, которая передвигается по дорогам. Вонь, распространяемая легионами, была так сильна, что жители деревень догадывались об их приближении задолго до того, как войска показывались на горизонте. Никто никогда не решался зайти на территорию покинутого лагеря легионеров, потому что даже несколько лет спустя там обитало множество клопов, блох и вшей. Цезарь всегда заботился об устройстве отхожих мест и ям для мусора в своих лагерях, даже если они были временными, но большого успеха не добился – вонь следовала за ним повсюду. Он и сам в этом признавался и обычно говорил так: «Мои солдаты сражаются как львы! Но буду откровенен – иногда я не знаю, что наводит такой ужас на неприятеля – их доблесть или их смрад».

Пока мы двигались на север, Богуд Справедливый смог познакомиться как с Цезарем, так и с Помпеем, и у него не оставалось ни малейших сомнений.

– О боги! Даже слепцу стало бы ясно, что войском должен командовать Цезарь! Марк, может случиться непоправимое! У армии не может быть двух генералов, как на небе не бывает двух солнц.

Он не ошибался. Меня тоже пугало то, что за пару дней до самой важной для людского войска битвы никто не знал, кто командует нашими легионами. Но хуже всего было другое: на время похода мне велели присоединиться к свите наших вождей – Цицерона, Помпея и Цезаря. А мне хотелось быть рядом с Ситир, которая шла вместе с другими ахиями. Наша колонна так растянулась, что мне не удавалось даже увидеть ее. Но таковы были порядки в людском обществе перед Концом Света, дорогая Прозерпина.

Мы разбили лагерь на равнине, которую неминуемо пришлось бы пересечь тектонам, если они направлялись к Риму. Нам оставалось только ждать появления неприятеля. Однако это ожидание не пошло нам на пользу, а совсем наоборот. На второй день Помпей созвал нас на совет в свою палатку, и мы пришли туда все вместе: Цезарь, Богуд и Цицерон. (Меня туда тоже допустили в качестве «знатока кротиков», как они тогда говорили.)

Слово взял Помпей. Услышав его предложение, я чуть не упал в обморок: он хотел, чтобы мы вернулись в Рим! Цезарь вскипел:

– Тогда зачем, о бессмертные боги, ты сюда явился?

– Потому что на этом настаивал ты! – закричал Помпей. – И сейчас нам придется рисковать всем из-за того, что кто-то бросил жребий.

Помпей изложил свою точку зрения, и, должен тебе сказать, как минимум в теории его решение казалось довольно разумным.

Подземные чудища, рассуждал он, сейчас находятся