Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

у Прилепина, при этом возникают прямые ассоциации с христианской аскетикой, которая представляет собой путь человека из состояния хаоса, из духовной раздробленности и собирания себя в единство. Эта духовная работа рассматривается в аскетике как сведение, сосредоточение всего человека, всех его сил и способностей в одну точку, в духовный центр, фокус, что в православной традиции как раз и обозначается символом сердца.

Например, сердце у Григория Паламы понимается не биологически, а как средоточие всей духовной и телесной жизни человека.

Сердце содержит в себе и производит все душевные помыслы человека, которые могут направлять его на добро или вводить во грех. Именно от этого центра зависит характер действий человека: спасение или согрешение.

Сердце – орган, посредничающий между человеком и Богом, своеобразный медиатор. Посредством него человек приобщается к Богу, воспринимает Его, с другой стороны сердце заключает в себе способность мыслить, разумную деятельность, здесь пребывает «ум».

Сердце – аксиологическая величина, это «главный телесный орган», «сокровищница разумной способности души». Если тело у Григория Паламы сравнивается с храмом, то сердце предстает в нем в качестве алтаря – «престола благодати». Через сердце совершается таинство, священнодействие, здесь происходит процесс синергии, соработничества человека и Бога, призванный восстановить внутреннюю гармонию человека, причастить его к Богу.

Сердце является сокровищницей, микромоделью человека, отсюда под воздействием ума начинается восстановление человека. Через это восстановление, обретение цельности и возможно достижение предназначенного тебе: «Человек должен исполнять навек предначертанное в согласии со своей душой. А душа должна жить в согласии с Богом. Это и есть главная ценность Бытия. И она – вечная» («Смешная жизнь земная, или Вслух о вечных ценностях»).

Без этой цельности человек побежит «прямо к черному разлому в собственном сердце» («Преодоление декаданса»). К черному человеку, к черной обезьяне.

При чтении истории о бывшем рок-кумире Половнике в сборнике «Семь жизней» вспоминается рассказ «Герой рок-н-ролла» из книги «Ботинки, полные горячей водкой», а также высокий и сутулый музыкант Проша из рассказа «Оглобля».

В нем автор говорит о том, что его «давно забавляет механика славы». Некогда звезда, кумир многих тысяч, Михаил будто выдохся, превратился в тень себя прежнего. Услышавшие и полюбившие его на концерте моментально забыли о нем.

«Где же ты свернул не туда?» – рассуждает автор-рассказчик.

Захар пишет: «Всё, что желалось мне самому, я неизменно получал с легкостью, словно за так». При этом он стал размышлять, «как себя надо повести, чтобы, подобно звезде рок-н-ролла, тебя обобрали и оставили чуть ли не наедине со своими желаниями».

Успех – это не только дар, но и «последовательность твоих самых обычных человеческих решений и реакций. Только каких, когда…»

Важна концовка рассказа: «Я только сейчас понял, что наступила зима, и мне еще предстояло уловить ее главную мелодию, которая не отпустит, ни за что не отпустит, пока не иссякнет».

«Уловить мелодию» – в этом и есть вся механика славы, а дальше от тебя не так уж много и зависит.

Искусство слышать рифмы жизни Захар постиг сам и делится этим знанием с читателями.

Написать хороший текст – это значит уловить тональность. Услышать ритм, а то и музыку. Она не бесконечна в твоей голове. Сейчас ее проигрыш отчетлив, а через пару минут он может раствориться, уйти, как песок сквозь пальцы. И наступает глухота. Музыка ушла. И вместо текста, в котором может быть строй, может быть кипучая жизнь – лишь набор знаков, подобий, имитаций.

Здесь вопрос даже не во вдохновении. Вначале музыку надо беречь, пытаться не терять ее. Она приходит к каждому. Но не каждый слышит ее и способен распознать ее ценность. Рано или поздно она перестает переходить. Хотя, скорее всего, это ты становишься совершенно невосприимчив. Становишься человеческим подобием, тенью без музыки.

Затем, научившись схватывать ее, не теряя, ты можешь сам научиться ею управлять, контролировать. Писать музыку в своей голове, а значит, и живой текст. Это опыт вчувствования, это опыт чуткости. Мистический опыт сопричастия к музыкальному строю, к рифмам, которые суть квинтэссенция реальности.

Захар предельно чувствителен к рифмам жизни, к линии рода. Он образец цельности, гармоничности. Человек – солнце. Именно такой должен был появиться, чтобы преодолеть повсеместную стихию распада, разложения. В этом его миссия.

Он зовет нас в Золотой век.

«Мы все больные дети Серебряного века, начала ХХ века. Наркомания, свальный грех, привычка отделять, типа Родину я люблю, а государство не люблю. Нам надо не в Серебряный век возвращаться, не к ахматовским сиротам надо, а в Золотой век. В век Пушкина. Потому что там у большинства людей были более чем четкие представления о Родине и любви», – говорит Захар в интервью журналисту Александру Коцу, в котором он поведал о своем новом-старом поприще воина (http://www.tula.kp.ru/daily/26642.5/3661046/).

Саша Тишин схватил палку и стал очищать пляж от сорняков…

Захар в пространстве русской истории, реальной русской литературы, хотя и на Донбассе, не ощущает себя литератором («Я нахожусь тут в пространстве романа “Тихий Дон”, романа “Война и мир”, “Слова о полку Игореве”. Эти люди за тысячу лет не изменились… Это было такое огромное счастье узнавания, что все эти люди есть»). Здесь он ощущает себя «хранителем того, что оставляет человека человеком». Новый русский реалист.

Этот реализм побудил Сергея Шаргунова помогать людям на депутатском поприще, а Прилепина привел на Донбасс. Сначала гуманитарная помощь, страстная публицистика, потом – звание майора армии ДНР. Захар стал заместителем командира батальона по работе с личным составом.

Реальность – не игра, с ней срастаешься, становишься одним. Сейчас передовая реальности – Донбасс. Где еще должен быть новый реалист, писатель-воин? Там, где борьба света с тьмой.

Глава четвертая

Бриллиантовые дороги Германа Садулаева

Брахман с советским паспортом

«Писатель, которого нет» – так подписывался Герман после известной скандальной истории с комментарием его газетного интервью Рамзаном Кадыровым. Тогда в эфире НТВ ведущий вытащил из интервью несколько цитат, помахал ими, как красной тряпкой, перед Кадыровым и вызвал предсказуемую гневную реакцию: глава Чечни отказал Садулаеву в праве быть чеченцем, мусульманином и даже человеком. Вся та история будто вышла из садулаевских книг.

Чеченец по отцу. Русский по маме…

О происхождении всегда говорят, когда речь заходит о Германе Садулаеве. Эта церемониальная формула начала разговора. Нужно обязательно отметить, что он чеченец. Так же речь о Прилепине невозможна без упоминания о том, что он служил в ОМОНе и участвовал в контртеррористических операциях на территории Чечни. Так уж сложилось.

Происхождение – как интрига. Дальше, видимо, все должны мысленно воспроизвести фразу аннотации к книге «Я – чеченец!» Садулаева: «Оказывается, чеченцы умеют говорить…»

Собственно, так же должны