Кони - Сергей Александрович Высоцкий

сама жизнь. То, с каким волнением произнес ее обожаемый Калина Митрич «Савуш-ка», покоробило Надежду Павловну.

Дверь распахнулась. Энергичная, плотная, с красиво уложенными черными волосами, Мария Гавриловна стояла на пороге.

— Я вижу, что меня не очень-то ждут в этом доме, — улыбаясь, сказала она. Но Кони уже был рядом. Они обнялись, расцеловались по-русски, троекратно.

— Как я вам рад, Мария Гавриловна! — Кони сиял. — В кои веки сдержали свое обещание… Познакомьтесь. — Он обернулся к Лансере, представил ее. — Сотрудница жизни, моя верная помощница Надежда Павловна, генеральская дочь и строгая учительница литературы.

Женщины раскланялись.

— Я пойду, Анатолий Федорович. — Лансере собрала свой маленький саквояжик.

— Завтра в десять. Сможете? — Кони, чуть наклонив голову, с улыбкой заглянул Надежде Павловне в глаза. — Я без вас пропаду.

— Смогу. Конечно, смогу.

— Дамский угодник, — весело сказала Савина, когда Надежда Павловна ушла. — Умеете выбирать себе «сотрудников жизни». Какое у нее доброе, прелестное лицо.

— Старый друг лучше… — начал Анатолий Федорович, но Савина погрозила ему пальцем. — Ну, ну, не рассказывайте мне сказки. Эта учительница литературы души в вас не чает. Каким холодом она меня окатила…

— Мария Гавриловна… — Кони развел руками. — Что вы такое говорите?!

— Что вижу, милый Анатолий Федорович. — Савина ходила по кабинету, рассматривала развешанные по стенам картины и фотографии. Брала то одну, то другую книгу с огромного письменного стола, с подоконника, где они дожидались еще своего места в шкафу. И продолжала говорить: — Вы не забывайте, сколько лет я в театре, сколько лицедействую. А лицедей, сам владея мимикой, может и по чужому лицу читать. Вы мне верьте, Анатолий Федорович. Боже, а какой неумехой я в театр пришла! Поверите ли? Отец сердился: «Из этой упрямой дуры ничего не выйдет…»

— Мария Гавриловна! — запротестовал Кони. — Зачем вы на себя наговариваете! Я еще от матери дифирамбов в ваш адрес наслушался.

— Правда? Не бранила меня Ирина Семеновна?

— Помилуйте, как можно…

— А ведь мы с ней рассорились… В Минске. Она в труппе первое место занимала. По праву. Актриса была прекрасная. Я у нее многому научилась. И вот нелепость. Кто-то из зрителей для поощрения начинающих преподнес мне букет. Ирина Семеновна обиделась, не захотела выходить вместе со мной на вызов…

Чтобы не огорчать старого друга, Савина не стала рассказывать о том, что после злополучного букета в газете появилась статья, в которой порицались невежды, не замечающие истинного таланта подле «смазливой рожицы». И начиналась статья так: «Ох, эти букеты и неумеренные похвалы! Сколько они повредили молодым талантам на разных сценах…»

Позже Мария Гавриловна узнала, что статью написали по просьбе Сандуновой… Ум? сколько лет они дружили с Анатолием Федоровичем, сколько переговорили о разном, но никогда про размолвку с Ириной Семеновной Савина не упоминала. А вот сейчас, словно кто за язык дернул.

«Характер у меня вконец испортился, — подумала Мария Гавриловна. — А как она еще тогда мне сказала: «Смазливая рожица не есть еще талант». И ведь права.

— Мама была женщиной вспыльчивой. Но доброй в душе. И отходчивой, — проговорил Анатолий Федорович. — Я помню ее поездку в Минск. Из императорского театра она ушла. Играла где придется. Комических старух…

— С каким благоговением я гляжу на ваш письменный стол, — неожиданно сказала Савина и провела ладонью по зеленому сукну. — Наверное, он особый, помотает вам колдовать над словом.

— А вы садитесь за него, может, он и вам поможет? — предложил Кони.

— Вы хитрец, вам сотрудницы жизни помогают.

Анатолий Федорович весело рассмеялся.

— Сегодня даже на здоровье не жалуетесь, — сказала Савина. — И правильно. Чего о болезнях вспоминать…

— Русский человек о своих болезнях любит поговорить, что англичанин о погоде. — Анатолий Федорович поднялся с кресла, подошел к столу. Взял несколько страниц корректуры. — Я, знаете ли, всегда удивлялся Ивану Сергеевичу — как мужественно переносит он свои болезни. И написал об этом в своих воспоминаниях…

— Жду, жду с нетерпением, когда же вы начнете мне их читать, — сказала Савина и требовательно посмотрела на Кони.

— Когда вы, милая Мария Гавриловна, сядете в кресло и приготовитесь слушать. — Кони бегло просмотрел корректуру, что-то выискивая в ней. Наконец сказал: — Вот, нашел про болезни и про нас с вами: «В этот свой приезд он очень мучился припадками подагры и однажды просидел несколько дней безвыходно в тяжелых страданиях, к которым относился, впрочем, с большим юмором, выгодно отличаясь в этом отношении от многих весьма развитых людей, которые не могут удержаться, чтобы прежде всего не нагрузить своего собеседника или посетителя целой массой сведений о своих болезненных ощущениях, достоинствах врачей и качествах прописанных медикаментов». — Кони посмотрел на свою гостью.

— То был Тургенев, — задумчиво сказала Савина. — Особенный человек.

Когда Анатолий Федорович прочитал всю статью, Мария Гавриловна сказала:

— Спасибо вам. Сидела бы и слушала об Иване Сергеевиче бесконечно. А как раздражают меня неблагодарные люди, которые своими развязными воспоминаниями тревожат его память! Несчастные знаменитости не имеют собственности и должны отдавать на суд и на потеху толпы свою душу и сердце!

— Да, — кивнул Кони. — Помните, какие мерзости написала о нем дочь Виардо! Будто бы Иван Сергеевич жил на счет «ейной маменьки», объедал и опивал ее! Даже немцы за него вступились, доказав, что он этой даме только в последние годы жизни передал не менее семидесяти тысяч…

— Анатолий Федорович, милый! Пристают сейчас ко мне газетчики с письмами Ивана Сергеевича. Ссылаются на двадцатипятилетие со дня кончины. Что делать? Ведь я их хранила свято. Только вам показала одно письмо… Его-то я и сожгла. Даже вас не послушала. А как быть с остальными?

— Печатать, Савушка. Я напишу к ним предисловие, — мягко сказал Кони. — Если буду жив…

Переписка И. С. Тургенева и М. Г. Савиной была издана с предисловием и под редакцией почетного академика А. Ф. Кони, при ближайшем сотрудничестве А. Е. Молчанова в Петрограде в 1918 году… А в 1938 году вышел маленький томик «М. Савина и А. Кони». Томик этот читается с захватывающим интересом. И словно живыми предстают перед нами актриса и знаменитый юрист, а вместе с ними и само время.

…Потом они пили чай, и старая Катя, Катерина Андреевна Пулликс, прослужившая у Кони уже почти тридцать лет,