Последний гвоздь - Стефан Анхем

– Нет, не спрошу, – покачала головой она. – Мне это неинтересно. Поэтому давай закончим на этом. Не знаю, что ты запланировал, но давай ты уже приступишь и покончишь с этим.

– Единственное, что мне нужно сделать, чтобы увидеть тебя насквозь, – продолжал он, словно не слыша ее, – это посмотреть в зеркало. Обратить взгляд вовнутрь, как это теперь красиво называется. – Он снова встал и сделал пару шагов назад. – Понимаешь, по сути своей мы с тобой не такие уж разные, как может показаться. Я бы сказал, что мы скорее похожи, чем нет. Возьмем, к примеру, секс. Я становлюсь похотлив и люблю получать удовлетворение, и не вижу в этом ничего постыдного. А ты, – он указал на нее. – У тебя все точно так же. Когда тебе приспичит, ты видишь в этом оправдание того, чтобы в обычный вечер вторника выйти в город и кого-нибудь подцепить. Разница лишь в том, что ты женщина, а я мужчина, а это значит, что ты можешь продолжать вести себя так безнаказанно.

– Никогда не думал, что секс со мной может быть приятнее, чем быть изнасилованной тобой?

– Ну, тогда, на той рождественской вечеринке несколько лет назад, я так и не смог завершить свою маленькую тренировку. Насколько я помню, мы толком даже не успели начать, как пришел Хеск и захотел сыграть в героя. Но если бы не он, ты бы пережила нечто совсем иное, чем все твои жалкие вторничные совокупления. Это я гарантирую.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь.

Слейзнер ответил улыбкой и развернулся, чтобы принести другую бутылку воды.

– Так близко к смерти и все равно такая дерзкая. Должно быть, приятно чувствовать себя такой самодовольной и уверенной в том, что находишься на правильной стороне и принадлежишь к хорошим. – Он открутил пробку и отпил.

– Не знаю, хорошая ли я. Но я хотя бы не монстр, как ты.

– Монстр? – Он задумался и, наконец, кивнул. – Да, почему бы и нет? Никогда не считал себя хорошим. Я с готовностью это признаю.

Он снова подошел к ней, присел на корточки и осторожно вылил воды ей в рот.

– Быть добрым как-то всегда мне наскучивало. Добрый. Что это, черт возьми, вообще такое? – Он покачал головой. – Одно это слово раздражает. Думать о других и вставать в конце очереди. Ну чем я лучше. Да ладно! Ты бы так себя описала? Неужели поэтому ты здесь? Чтобы помочь всем слабым. Всем тем, кто не хочет работать и просто сидит на пособии и жиреет так, что перестает влезать в дверной проем? Поэтому ты лежишь здесь, связанная, и думаешь, чего ожидать, когда я толкну тебя за край? Потому что ты такая чертовски добрая. Ну, конечно, ага. – Он встал и допил остатки воды, и выбросил бутылку.

На этот раз она считала секунды.

– С другой стороны, зло, – продолжил он. – Вот здесь есть о чем разговаривать. Здесь происходит самое интересное.

Пять… Шесть…

– Здесь есть движение вперед.

Семь… пока она не услышала, как приземлилась бутылка.

– Естественный отбор, где побеждает сильнейший. Мы говорим о Чарльзе, мать его, Дарвине. Мы говорим о развитии. Прогрессе. Эволюции. Называй как хочешь. Все это покоится на массивном фундаменте зла. Это его нам нужно за все благодарить. Например, за это. – Слейзнер обвел помещение руками. – Если бы не оно, ничего бы этого не существовало.

– Звучит неплохо, как по мне.

– Дуня, не существовало бы ничего. Ни Копенгагена, ни домов, ни машин, ни телефонов. Даже маленького фаллоимитатора, чтобы засунуть в киску. И что в этом хорошего? Хотя это бы не имело значения, потому что не существовало бы ни тебя, ни меня, и никого другого, если на то пошло, неважно, ни хороших, ни плохих. Ни животных. Ни растений. Ничего. Мир, Вселенная, или как бы мы это ни называли, построены не на доброте. Наоборот. И ты знаешь это не хуже меня. А знаешь почему? – Он сел рядом с ней. – Знаешь, почему все, что я сказал, для тебя не новость? – Он наклонился над ней и посмотрел ей в глаза. – Потому что, какое бы искаженное самовосприятие у тебя ни было, зло всегда было значительной частью тебя. Если не самой большой. Я увидел это в твоих глазах с первой секунды, как ты зашла ко мне в отдел, и я увидел это несколько часов назад, когда ты подожгла тот подгузник. Как тебе понравилось смотреть на мои страдания, и хоть ты это не планировала, какое удовольствие ты получала – такое, как никогда раньше. От того, что меня переиграла. От того, что наконец смогла отомстить. Не знаю, согласишься ли ты, но думаю, что в тот момент ты была максимально верна себе. И как бы ни было больно, и, видит бог, больно до сих пор, это было прекрасно – видеть, как ты хоть раз приняла и перестала бороться со своей природой. Это была, как бы сказать, полная гармония.

Она хотела возразить. Спорить и выплескивать аргументы прямо ему в лицо. Показать, как он ошибается. Доказать, как далеки они друг от друга. Но все, что она могла, это кивать. Все остальное было бы ложью.

Она получила удовольствие от мести. Его страдания наполнили ее энергией. Без тени вины, она переступала одну границу за другой. Законность или незаконность ее не волновала. До тех пор, пока мораль остается на ее стороне, рассуждала она. До тех пор, пока она поступала правильно.

Но мораль она потеряла в тот момент, когда подожгла его. Именно тогда и там она переступила черту, откуда пути назад не было.

Она стала такой же, как он.

Это никогда не было так очевидно.

Как мужчина, которого она ненавидела больше всего на свете.

– Ведь поэтому мы стали полицейскими в первую очередь. Правда? – Он нежно погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. – Не потому что мы хорошие и хотим сделать мир лучше. Точь-в-точь как у военных. Никто из них не хочет мира на земле. Напротив, им он бы так надоел, что вскоре они бы начали стрелять друг в друга. Ты и я, мы точно такие же. Быть на правильной стороне и работать на благо – звучит, может быть, неплохо, и большинство наших коллег говорили и повторяли так много раз, что в конце концов сами начали в это верить. Но правда, если уж мы говорим о ней, заключается в том, что нас всегда влекло зло. Разве не так?

Она снова кивнула, и он наклонился.

– Близость к запретному.

До самого низа.

– Борьба жизни