История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

Решения суда, вставшего на позицию буквалистской защиты конституционных прав, привели к иным результатам. Примерно половина из 17 пунктов президентских антикоммунистических указов были признаны юридически несостоятельными или несовершенными. Суд счел невозможным запретить коммунистическую идеологию и ликвидировать структуры партии и признал право ее членов на объединение, но не по месту работы, как это в большинстве случаев было прежде, а по территориальному признаку. Это послужило воссозданию Компартии на обновленной организационной основе в 1992–1993 гг.

Судебный процесс над КПСС вскрыл преступления коммунистической власти, но не дал им исчерпывающей правовой оценки. Дело в том, что КПСС судили в системе законов, написанных самими коммунистическими правителями после захвата ими власти над Россией. Понятно, что в системе этих законов коммунистическая партия оказывалась виновной только в том, что не соблюдала законы, которые сама для себя писала. И, тем не менее, даже принятые судом решения были исключительно важны для осознания советского прошлого. В постановлении Конституционного суда РФ от 30 ноября 1992 г. (№ 9-П) в частности объявлялось:

«В стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров, объединенных в политбюро ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС.

Имеющиеся в деле материалы свидетельствуют о том, что руководящие органы и высшие должностные лица КПСС действовали в подавляющем большинстве случаев втайне от рядовых членов КПСС, а нередко – и от ответственных функционеров партии. На нижестоящих уровнях управления вплоть до района реальная власть принадлежала первым секретарям соответствующих партийных комитетов. Лишь на уровне первичных организаций КПСС имела черты общественного объединения, хотя производственный принцип формирования этих организаций ставил членов КПСС в зависимость от их руководства, тесно связанного с администрацией. Материалами дела, в том числе показаниями свидетелей, подтверждается, что руководящие структуры КПСС были инициаторами, а структуры на местах – зачастую проводниками политики репрессий в отношении миллионов советских людей, в том числе в отношении депортированных народов. Так продолжалось десятилетиями».

Но эти определения суда остались малоизвестными и не повлекли за собой никаких почти политических следствий. Главный советник Ельцина по юридическим вопросам Сергей Шахрай привел на суде убедительные доказательства сущности компартии как преступного по своей сути криминального образования, однако отклика у судей это не вызвало. По признанию судьи Гадиса Гаджиева, он и его коллеги боялись углублять раскол в обществе, так как бывшие члены КПСС и их семьи составляли его значительную часть.

Единственный член суда, признавший КПСС преступной организацией, Анатолий Кононов, в своем особом мнении указал на цену политически мотивированной позиции большинства Конституционного суда: «Уклонение от разрешения ходатайства о проверке конституционности КПСС и ее составной части – КП РСФСР есть, по существу, отказ в правосудии, так как ни один другой орган никогда более не сможет дать компетентную юридическую оценку государственно-правовой стороне этого феномена, оказывавшего тотальное влияние на весь политический, экономический и социальный строй России многие десятилетия».

Дело в том, что полная оценка деятельности коммунистов была возможна только исходя из внесоветских юридических норм. Но для того, чтобы выйти за пределы советского закона, надо было дать правовую оценку самому октябрьскому перевороту 1917 г. в системе законов докоммунистических, как это и сделал Правительствующий Сенат России 22 ноября 1917 г. (см. 2.2.1). Для этого надо было совершить акт формального правопреемства с докоммунистической Россией. Тогда бы всё коммунистическое право предстало, как говорят юристы, «от начала порочным» – ab initio vitiosum. Именно путем правопреемства и отвержения того в праве коммунистического периода, что противоречит докоммунистическому правопорядку, пошли в той или иной форме все восточноевропейские страны, и с этого начали восстановление своей политической и правовой жизни.

Ельцин мог избрать тот же путь, но не избрал. Он решил следовать советским законам (признав молчаливо их изначальную правомерность), что решительно сузило рамки разбирательства и сохранило под антикоммунистическим российским режимом зыбкое и ложное основание советского права. Подобный же принцип лег в основу реабилитации жертв коммунистического режима. Если кто-то был расстрелян как шпион, а на самом деле шпионом не был, а служил, скажем, Сталину не за страх, а по партийной совести, то он подлежал реабилитации («необоснованная репрессия»). Если же он действительно боролся против коммунистической власти, как боролись генерал Кутепов или вождь Тамбовского восстания – Антонов, то реабилитации не подлежал, оставался «врагом».

Ельцин, пришедший к власти на волне народного протеста против тоталитарного коммунизма, разрушать правовую основу старой власти не решился или не захотел. И новая Россия осталась в системе коммунистической государственности, продолжательницей именно СССР, со всеми его беззакониями и преступлениями против человечности.

Меры по ограничению деятельности КПСС начались еще до августа, 20 июля 1991 г., когда Ельцин указом о департизации запретил первичные ячейки компартии в учреждениях и на производстве. Указ об окончательном запрете КПСС и КП РСФСР вышел 6 ноября 1991 г., но он не распространялся на коммунистические партии под другими названиями.

КГБ, хотя и был разделен на несколько ведомств и не раз переименован (на короткое время слит с МВД), сохранил свою преемственность от Дзержинского и Андропова. Отстраивать «с чистого листа» службу безопасности демократического государства, раскрывать все архивы, имена и жертв, и доносчиков, как было сделано в послевоенной Германии, и не пытались. По существу между силовыми ведомствами и Ельциным был заключен негласный контракт: вы нас не трогайте, а мы вам будем служить. ВЧК – ОГПУ – МГБ – КГБ не был объявлен преступной организацией, как, например, гестапо. Это тоже внесло двусмысленность в антикоммунистическую позицию Ельцина.

Придя к власти на гребне августовской народной революции, Ельцин (подобно большевикам в конце 1917 – начале 1918 г.) попытался стихию общественного возмущения как можно быстрее успокоить, чтобы исключить возможность появления нового лидера, более радикального (тем более что антикоммунистическая революция далеко не была завершена), а потому и более популярного, чем он сам. Президент РСФСР предпочитал теперь общаться не с народом, а с чиновниками, «отстраивать вертикаль власти».

В сентябре-октябре 1991 г. Ельцин уделил большое внимание радикальному обновлению исполнительной власти в регионах России, назначив в них своих наместников, призванных возглавить на местах фундаментальные преобразования. В кабинет в качестве вице-премьеров вошли Геннадий Бурбулис, Александр Шохин и Егор Гайдар – тридцатипятилетний профессиональный экономист, ответственный за переход к рынку и в 1992 г. исполнявший обязанности премьер-министра.

К концу 1991 г. в России магазины были пусты, люди стояли по 3–4 часа в очередях, чтобы хоть что-то получить по государственным ценам, а по предприятиям, а порой даже и прямо на улицах европейские организации бесплатно раздавали масло, сыр и другие продукты в порядке «гуманитарной помощи» («гум-по», как тогда её называли). Между тем на руках у населения скопился избыток денег: с 1985 по 1991 г. средняя зарплата поднялась со 190 до 580 р., а производство многих товаров сократилось. Деньги, выданные населению советской властью, были в значительной мере фиктивны, поскольку купить на них было нечего. В 1990 г. Г. А. Явлинский предлагал начать массовую продажу населению государственной собственности, чтобы сперва избавиться от «денежного навеса», а потом уже отпускать цены. Но такая продажа требовала подготовки и времени, которого в конце 1991 г., казалось, уже не было. Не было, по всей видимости, и желания создавать широкий слой независимых от государства частных собственников. После некоторых колебаний Б. Н. Ельцин принял программу не Григория Явлинского, но Егора Гайдара, считавшего необходимым сначала отпустить цены, сжечь в инфляции денежные накопления населения, а затем уже проводить приватизацию, передавая крупную собственность не кому попало, а «своим людям», от которых власть не могла ждать неожиданностей.

Между тем, положение становилось критическим. К концу ноября, за 7 месяцев до нового урожая, правительство располагало примерно двухмесячным запасом зерна. Дефицит госбюджета, составлявший на заре «перестройки» около 2 % валового внутреннего продукта (ВВП), составил в последнем квартале 1991 г. 30 %. Накопленный советским правительством иностранный долг вырос с 20 млрд долл в 1985 г. до 76 млрд. долл. в 1991 г. и требовал платежей. Между тем от почти полутора тысяч тонн золотого запаса в стране осталось 290 тонн. Мировые цены на нефть упали почти наполовину по сравнению с 1985 г., и соответственно упали доходы от советского экспорта. В конце 1991 г. Внешэкономбанк прекратил какие-либо платежи за границу, кроме процентов по займам. Это стало одним из крупнейших международных финансовых скандалов. Внутреннее производство за 1991 г. упало на 11–15 %.