История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

Но торговля и банковское дело процветали, а в уличном пейзаже коммерческая реклама заменила коммунистические лозунги. Магазины быстро меняли свой облик: ставились охлажденные витрины для колбас и сыров, стеклянные шкафы для замороженных продуктов; исчезали отдельные кассы (продавцы принимали деньги), да и сами продавцы становились более приветливыми и услужливыми. Через несколько лет магазины не только крупных, но и районных городов уже ничем не отличались от западноевропейских.

Тем временем значительная часть населения беднела. Старым советским предприятиям нечего было делать на новом рынке – никто, например, не желал покупать советские телевизоры. А оборонный заказ правительство сократило на 68 %. Переход на гражданское производство (конверсия) шёл вяло, и гигантский военно-промышленный комплекс сидел без денег. Крайне обеднело и само государство: старая система, основанная на налоге с оборота предприятий, уходила в прошлое, а новая не была налажена. Доверия к государству не было, люди налоги платить не хотели, большинство государственных доходов поступало от небольшого числа крупных, доходных предприятий. Государственные служащие, не имевшие возможности брать взятки, не говоря уже о пенсионерах, очутились в крайне трудном положении. По оценкам, более половины населения оказалось за чертой бедности, которую тогда определяли как доход на человека ниже 50 долл. в месяц.

Экономическая либерализация и стремительный переход к «дикому» неуправляемому капитализму привели к распаду старой экономики и складыванию на ее руинах новой. Десятки миллионов людей были вынуждены искать новую работу, овладевать новыми навыками и профессиями. В то же время ряд важнейших социальных групп общества, среди них сфера военно-технических исследований, а также образования, гуманитарные и фундаментальные науки оказались под угрозой тотальной деградации – в связи с отменой громадных государственных дотаций. Та самая «интеллигенция», которая составляла самый активный и организованный отряд, поддержавший реформы Горбачева, а затем и радикальный курс десоветизации, взятый Ельциным, оказалась перед перспективой исчезновения. Сотни тысяч ученых начали уезжать на Запад или подыскивать возможность для трудоустройства в западных странах. Писатель Даниил Гранин писал в газете «Известия» 19 декабря 1991 г.: «Я не вижу права их удерживать. Хотя в современных условиях интеллект обеспечивает прогресс, наша разрушенная экономика вряд ли сумеет его востребовать… Найдем ли мы сейчас пути сохранения интеллекта? Утраты трудно будет восстановить. Мы это уже проходили… Боюсь, что интеллигенцию в том понимании, которое дали наша история и литература, мы можем растерять». В той же газете 10 марта 1992 г. академик Борис Раушенбах писал: «Государство практически перестало финансировать науку и культуру… Ученым нужны не только зарплата, но и лаборатории, опытные установки, приборы, реактивы. Фундаментальная наука страдает больше всех. Сотрудники бегут на Запад за возможностью реализовать себя». Он продолжал: «Если российское правительство бросило науку и культуру на произвол судьбы, значит надо спасать их всем миром, пока не поздно. В первую очередь здесь многое могут сделать коммерческие структуры. Наш фонд «Культурная инициатива» (учредители: отечественные фонды мира и культуры совместно с американским фондом Сороса) пока сражается в одиночку… На 1992 г. ни РАН, ни университеты не получили ни цента на иностранные научные журналы. Это – катастрофа! Обратились к Соросу. Он выделил 100 тысяч долларов. Отобрали для подписки 162 журнала – по одному экземпляру».

Когда-нибудь отечественные историки смогут взвешенно, со статистикой на руках, оценить деятельность фондов Сороса, Карнеги, Макартуров, Аденауэра и других западных благотворительных организаций (а также многочисленных религиозно-благотворительных обществ) в России и других республиках бывшего СССР в 1992–1995 гг. Очевидно, что каждый из этих фондов имел свою программу и свои идеологические установки, и рассматривал обнищавшую, разваленную Россию как полигон для их отработки. Фонд Сороса, в частности, пытался за счет своих грантов и программ создать на обломках советских средних слоев некое подобие «открытого общества», сконструированного в трудах западных теоретиков – Толкотта Парсонса и др. Параллельно, сам Сорос попытался участвовать в приватизации российской экономики, конкурируя с российскими олигархами. По прошествии многих лет программы западных благотворителей выглядят, по меньшей мере, утопическими. В то же время можно предположить, что без грантов и других видов помощи (компьютеры, литература, оплата поездок на конференции в России и за рубеж) удар «шоковой терапии» по российской науке и культуре был бы гораздо сильнее и «утечка мозгов» на Запад превратилась бы в повальное бегство ради простого выживания (о научной работе уже и не говорим) себя и своих детей. Один Сорос потратил в России около 100 миллионов долларов. Десятки тысяч ученых получили разовые гранты в несколько сотен долларов, которые в тот момент спасли их от голода. Программы фонда Сороса помогли выжить Новосибирскому Академгородку, центральным библиотекам и музеям, позволили тысячам российских физиков (в том числе ядерщиков) не уйти из науки (в том числе и на службу криминализированному бизнесу).

Призрак массовой безработицы витал над страной, но он не воплотился в жизнь. Реальная безработица не поднялась существенно выше 10 %. Стихийно родилось решение совершенно небывалое в мировой практике: рабочим переставали платить зарплату, а они продолжали числиться на работе и даже приходить на рабочие места. Сказывалась «закалка социализмом» в течение трех поколений. Люди выживали благодаря садово-огородным и дачным участкам, где можно было растить собственную картошку, а также благодаря родственникам на селе и случайным приработкам в городе. Но кризис неплатежей не ограничился работниками, он охватил и предприятия и надолго сделался серьезной хозяйственной помехой. Нехватку денег возмещал обмен натурой: «бартер».

Современный рынок требует опоры на целый ряд институций: на банки и законодательство, регулирующее их работу, на биржи, где складываются цены; на страховые компании, которые защищают от рисков, юридические конторы, которые подготовляют решение спорных вопросов через суд; действующую судебную систему, способную гарантировать права собственности и взыскивать долги; развитую систему законодательства, в частности, по процедуре банкротства и по защите прав потребителей. Ничего этого в России не было с Гражданской войны, всё постепенно и хаотично создавалось. Так, в первые же дни 1992 г. возникло много товарно-сырьевых бирж, где устанавливались рыночные цены. Позже их сменила нормальная оптовая торговля, а биржи сосредоточились на ценных бумагах.

Неспособность судов обеспечить исполнение договоров вела к самосуду и убийству неплательщиков, а неспособность милиции защитить предпринимателей – к созданию мафиозных группировок, которые брались обеспечить своим клиентам «крышу». Эти группировки часто сами занимались вымогательством – принято считать, что «крыша» стоила предприятию около 1/10 его доходов. Расплодилось и множество вполне законных частных охранных фирм, в них заняты были десятки тысяч человек, ушедшие из армии, МВД и КГБ, где тоже платили теперь гроши.

Коммерческие дела тесно переплелись с криминальными. Новый класс предпринимателей был политически и социально крайне пестрым: там можно было найти всех: от «демократов» до коммунистов, и от чекистов до уголовников. Поскольку в советское время предпринимательство было уголовно наказуемо, многие «цеховики» тех лет познакомились в заключении с воровским миром и с ним сблизились. Постепенно всё же отстраивалась рыночная инфраструктура: биржи, валютный рынок, банковская система, регулирование которой совершенствовалось. Широко известным провалом в этой области стало возникновение в 1992–1993 гг. финансовых «пирамид» – операций по вкладам, обещавшим неимоверно высокую прибыль, которая выплачивалась из денег, взятых взаймы. Острая инфляция делала это возможным. Когда инфляция пошла на убыль, пирамиды («Властилина», «МММ» – «у МММ нет проблем» и другие) рухнули. Множество «обманутых вкладчиков» во второй раз (после потери советских сбережений) разочаровались в политике реформ. Государство не потрудилось предупредить вкладчиков, что такое пирамиды и почему в них деньги вкладывать не надо. Это упущение было не единственным: правительство вообще не очень стремилось объяснять обществу свои действия.

Главнейшая опора рыночного хозяйства – это государственный механизм бюджетной и денежной политики. Его тоже надо было создавать заново, в труднейших политических условиях, когда все требования обнищавшего народа потворствуют, а не противодействуют инфляции.